Занятый этими мыслями, Кошельков незаметно для себя добрался до учреждения и оказался в своем служебном кабинете. И сразу на него нахлынули привычные и чаще всего срочные, не терпящие отлагательства дела.

В полдень позвонила жена:

— Павел, тебя ждать к обеду?

— Нет, Лена, не смогу. Срочное дело есть.

— А что такое?

— Да вот, еду в Черемушки на выставку малогабаритной мебели.

Елена Дмитриевна давно интересовалась этой выставкой и стала упрашивать Павла Ивановича, чтобы он захватил ее с собой.

Кошельковы прожили вместе долгую жизнь. Павел Иванович с уважением относился к жене, ценил ее заботы о доме, о детях. Ему казалось, что круг ее интересов этим и ограничивается. И вдруг такая просьба!..

— Да ведь неудобно, Лена, машина-то для служебных надобностей…

— Ну что особенного, ведь все равно будешь ехать мимо нашего дома.

И Павел Иванович скрепя сердце согласился.

— Только ты, пожалуйста, в машине не очень-то про домашние дела распространяйся, — предупредил он. — Неловко будет перед посторонним человеком. Еще брякнет потом ненароком, что вот, мол, Кошельков жену в служебной машине катает…

Когда они уже подъезжали к дому, Павел Иванович сказал шоферу:

— Остановитесь на минутку у «Гастронома», прихватим тут одного товарища.

Шофер затормозил. Кошельков вышел из автомобиля, открыл вторую дверцу, пригласил Елену Дмитриевну и сам сел рядом.

Елена Дмитриевна с удивлением посмотрела на мужа. Раньше он никогда не делал этого.

— Скажите, Елена Дмитриевна, прочитали вы во вчерашней «Литературной газете» статью об этом фильме «Все начинается с дороги»? — промолвил Павел Иванович, когда автомобиль тронулся. — По-моему, рецензент очень точно подметал промахи режиссера. Не прайда ли?

Жена не верила своим ушам: он ли это говорит? Раньше, когда им случалось ехать вместе в бежевой «Победе», разговоры были другими. Павел Иванович имел обыкновение ворчать на жену то по поводу пережаренных котлет, от которых у него изжога, то по поводу невнимательности домашней работницы, опять всучившей ему рубашку с оторванными пуговицами… Но чтобы говорить с ней о фильме? Этого не случалось уже много-много лет. Да и как это он заметил, что вчера она, готовя завтрак, читала в «Литературке» именно эту рецензию?

— Нет, Павел Иванович, — ответила Елена Дмитриевна, — я не совсем с вами согласна. Рецензент слишком сгустил краски. Если бы режиссер следовал его советам, то картина была бы невыразимо скучной и плоской…

Теперь пришло время поражаться Павлу Ивановичу. «Откуда у нее такие смелые суждения?» — подумал он. И заинтересованно спросил:

— Ну, а вот «Озорные повороты»? Как вы находите этот фильм? Ведь в нем конфликт и не ночевал!

— Это и хорошо. Нам нужны и такие фильмы, где интрига проста и несложна, но зато много юмора, веселья. На таких фильмах зритель по-настоящему отдыхает.

Между тем автомобиль подъехал к выставке. Павел Иванович проворно открыл дверцу и помог Елене Дмитриевне выйти. «Какой внимательный», — благодарно подумала жена. — А я-то на него последнее время обижалась!»

«Молодец, Ленка, — решил Павел Иванович. — Кажется, совсем погрязла в домашних делах, а, поди ты, не утратила интереса к искусству и рассуждает очень здраво».

Возвращались Кошельковы тоже в служебной машине, но уже с другим шофером. И опять Павел Иванович делал вид, что они не муж и жена, а просто добрые сослуживцы. Делились впечатлениями о выставке. И Елена Дмитриевна высказала столько тонких наблюдений, что Павел Иванович просто поражался.

Когда жена сошла у дома и Павел Иванович остался в автомобиле один, он дал волю своим чувствам. «А, все-таки порядочная ты, братец, свинья, — ругал он себя. — Привык относиться к жене, как к домашней работнице. На службе любишь порассуждать на всякие темы, а дома все только о котлетах, рубашках, носках, галстуках. «Подай то, сделай это». Как ей, наверное, осточертела такая жизнь!»

А Елена Дмитриевна взволнованно ходила по комнате и заново переживала впечатления поездки. Как она была неправа, обвиняя мужа в том, что он окончательно очерствел, что его чувства притупились и от прежнего Павла — внимательного, чуткого друга, интересного собеседника — ничего не осталось. Как можно было так жестоко заблуждаться!

Мы не знаем, как дальше развивались отношения между супругами Кошельковыми. Но, несомненно, памятная поездка в Черемушки внесла в них много нового.

И понятно, почему. Персональная бежевая «Победа» фактически была продолжением семейной квартиры, со всеми ее мелочами и дрязгами, подчас отравляющими супружеские отношения. А в служебной машине Кошельковым пришлось на некоторое время забыть о том, что они муж и жена, и, может быть, впервые за многие годы взглянуть друг на друга со стороны.

Результат оказался поразительным.

Так иногда рождается вторая любовь…

Захожу я вечером в клуб, а там собрание. Ладно, собрание, так собрание. Не привыкать. У нас в клубе каждый день мероприятие — собрание или кино. Раньше танцы часто устраивали. Но с этим мероприятием надо поосторожнее. Накладных расходов много. То люстру кокнут, то дверь выставят, а то и по окнам шарахнут. Веселятся, между прочим, некоторые…

На собрание я опоздал. Присел в сторонке, сижу, слушаю. Самостоятельно повестку дня определяю.

Для порядка на председателя взглянул. Ничего, сидит себе смирно. Да по нему ни черта не поймешь! Уткнул голову в бумажки, что перед ним разложены, и горя ему мало. Смотрю на трибуну. Вижу — парень с чубом, в ковбойке. Руками энергично размахивает. Головой в разные стороны вертит. И воды не просит. Даром, что вода рядом в графине. И стаканчик имеется. Возле графина аккуратно стоит. Еще не троганный. Хотя зачем парню глотку полоскать, если она у него и так, как луженая. На весь зал режет. Без радиофикации и акустики.

— Почему такое безобразие, — говорит, — допустили? Сидели… ждали. Чего, — говорит, — ждали? У моря погоды, у курицы икры? Он, — говорит, — наш основной кадр, а мы ждали. Давно надо было засветить этот вопрос! Законно! И крышка! Забыли про человека.

От его пламенных слов меня грусть разобрала. Ай-ай-ай! Нехорошо-то как! Об основном кадре не позаботились. Про человека забыли. Про самое дорогое на свете. Может, он в отдыхе нуждался? Может, ему путевочку надо было подкинуть куда-нибудь на Кавказское побережье? Море, солнце, горы, воздух! Двадцать восемь дней, без дороги. Смотришь, опять человеком бы вернулся. То-то председатель голову повесил. Стыдно небось людям в глаза смотреть. Дай-ка я его еще построгаю! А? Выступить, что ли? Или подожду? Ладно, подожду, спешить некуда.

Другой выступавший потише себя вел. Локти на трибуну и ни-ни ими. Зато говорил складнее и больше на сознательность упирал. Дескать, мы выросли и сознание вместе с нами выросло. Поэтому он в конкретной постановке указанного вопроса усматривает правильный подход к обсуждаемой нами проблеме. В заключение он что-то насчет медали завернул. Вроде данный вопрос, как и медаль, имеет две стороны, в том числе одну оборотную. И сошел с трибуны.

Про Кавказское побережье и путевку ни звука. Насчет человека тоже. По какой повестке дня говорят, думаю? Шарада какая-то, а не собрание. Сиди тут и ломай себе голову. А если голосовать станут? За кого руку поднимать-то? Я даже растерялся из-за своей непонятливости.

Ну, кажись, этот товарищ внесет ясность. Серьезный… солидный… Зря болтать не будет. И впрямь серьезный. Вынул из кармана листки. Разложил их. Воды попросил налить. Волосы пригладил. Часы с руки снял. И все не спеша, спокойно. Солидный оратор. И речь начал с переживаемого момента. Говорил эдак минут десять. Вообще и в частности. Сперва больше вообще, а потом и в частности. В частности он сказал:

— Я думаю, что выражу единодушное мнение нашего коллектива, если скажу, что Маслову мы можем оказать доверие. Да! Доверие коллектива! Товарищ он молодой, быстро растущий. Я считаю, что наше доверие он оправдает с честью.