— Хоть он и родился 13 марта? — с сомнением спрашивает бабушка.

— Да, — улыбнувшись, говорит председатель, — ему не хватает одного дня до восемнадцати лет, но по работе он уже живет в апреле месяце. Кстати, Петр Сергеевич, насколько вы перевыполнили квартальную программу?

— На 13 процентов, — отвечает Петя и смотрит на бабушку радостными и смеющимися глазами.

— Не ожидал я, товарищ Фикусов, от тебя, моего старого работника, такого непростительного легкомыслия!

Петухов с обидным сожалением посмотрел на своего заместителя и брезгливо взял со стола злополучную бумажку.

— Значит, на основании этой справки ты предлагаешь мне предоставить калькулятору Бельскому А. И. декретный отпуск и направить его в специальный дом отдыха для женщин, готовящихся стать матерями? Так?

— Но это же просто опечатка в справке, Семен Данилыч, — робко пояснил Фикусов, — явная опечатка. Это не Бельский, а Бельская. Она женщина, честное слово! Я же сам ее видел!

— Это — субъективное восприятие, — отрезал Петухов. — А передо мной официальный документ. И в нем стоит мужская фамилия!

— Вы можете сами посмотреть, — предложил Фикусов. — Она сидит в приемной. Она женщина. И по фигуре видно, что она действительно, так сказать, готовится…

— Фигура, товарищ Фикусов, не является основанием для приказа. Представь на минутку, что могло бы получиться, если бы я пошел у тебя на поводу и подписал этот приказ? Калькулятор Бельский уезжает в дом отдыха и там спокойно готовится стать матерью. Свою фигуру он увозит с собой, а справка остается в деле. Приезжает ревизор, поднимает дело, находит справку и задает мне вопрос: «На каком основании вы послали мужчину готовиться стать матерью?» Не знаю, товарищ Фикусов, как ты меня, а я бы тебя снял за такое дело!

Испуганный этой перспективой и подавленный железной логикой своего начальника, Фикусов больше не пытался оправдываться. А Петухов хоть и ценил и даже любил Фикусова за исполнительность, аккуратность и, как он говорил, «непрекословие», но на этот раз решил довести свой административный урок до конца.

— Никогда, слышишь меня, Фикусов, никогда не иди против официального документа! — строго наказывал он своему заместителю. — Ибо всегда окажется правым документ, а не ты! И бумага останется в силе, а ты погибнешь! Впрочем, я уверен, что этого больше не случится, — смягчился наконец Петухов. — Я оставляю на тебя учреждение, как на самого себя. Ты мой ученик, и я верю, что ты себя не подведешь. Но выводы из этого случая сделай.

Фикусов поблагодарил начальника за доверие, а Семен Данилович с приятным ощущением выполненного долга покинул стены своего учреждения и отбыл на три дня к берегам Ильменского озера, где, как он точно знал, уже второй день плотва шла косяком.

Посадка на пригородный поезд в этот вечер была очень тяжелой. Семен Данилович во главе группы рыболовов, держа высоко над головой снасть и тару, с трудом прорвался в вагон, отпихнув какого-то подозрительного субъекта без ведра и удочки, который долгое время терся рядом и мешал ему закрепиться на подножке.

Уже на ходу поезда Петухов не без злорадства заметил из окна, что нахальный субъект так и остался на перроне.

Следующие трое суток пронеслись незаметно. Только ранним утром в понедельник Семен Данилович Петухов очнулся от волшебного рыболовецкого сна и вернулся к будничной действительности. Возвращение это было не из приятных. На станции у железнодорожной кассы Семен Данилович обнаружил, что он потерял бумажник.

У знакомого рыболова он занял денег на обратный билет и вернулся в город несколько встревоженный. Прямо с вокзала он поехал на службу, чтобы немедленно написать и оформить соответствующие заявления о восстановлении утраченного паспорта и остальных документов.

Петухов явился к себе в контору за полчаса до звонка. В пустынной утренней канцелярии уборщица тетя Паша лавировала между тесно составленными столами с ведром и тряпкой. Увидев Петухова, она побледнела, тихо ахнула и прошептала: «Чур меня!»

Озабоченный Петухов не обратил внимания на необычность встречи и, коротко бросив «Здравствуйте!», — прошел к своему кабинету.

Распахнув дверь в кабинет, Семен Данилович побледнел и отпрянул назад.

Перед его массивным письменным столом в двух креслах для посетителей лежали роскошные венки. На одной из лент, свесившейся через ручку кресла, Семен Данилович прочитал надпись: «С. Д. ПЕТУХОВУ ОТ БЕЗУТЕШНЫХ СОСЛУЖИВЦЕВ». На стене против двери висел его собственный фотографический портрет в раме, перевитой траурным крепом.

Под портретом за столом сидел Фикусов с опухшим от слез лицом и что-то писал.

— Что? Что это? — испуганно спросил Петухов и шагнул в кабинет.

— Я же просил не мешать, — недовольно пробурчал Фикусов и поднял глаза от бумаг; в ту же секунду он побледнел и отшатнулся к спинке кресла.

— Что это значит? — взяв себя в руки, строго потребовал ответа Петухов. — Докладывай, что здесь происходит?

Привычный начальственный тон благотворно подействовал на потрясенного Фикусова.

— Это действительно вы? — робко спросил он.

— Конечно, я! А кто же?

— Можно вас потрогать?

— Пожалуйста.

Фикусов осторожно, словно боясь обжечься, потрогал Петухова за плечо, ткнул его пальцем в грудь, потом вдруг заключил в объятия:

— Вы! Персонально! Живой! Какая неожиданная радость! Какое роковое недоразумение!

Петухов нетерпеливо высвободился из объятий своего заместителя и потребовал объяснений. Но Фикусов от радости и потрясения еще не мог прийти в себя. Он протянул своему начальнику лежавшую на столе бумагу, а сам, пока Семен Данилович читал, только всплескивал руками.

Бумага, которую читал Петухов, была милицейским протоколом, официально удостоверявшим факт трагической гибели гр-на Петухова Семена Даниловича, холостого, служащего, 1906 года рождения. Согласно протоколу упомянутый гражданин в четверг 16 числа сего месяца, в 20 часов 07 минут, поспешно выходя из помещения вокзала, был сшиблен грузовой машиной № «СЮ-32-47». Потерпевший был доставлен в ближайшую больницу, где и скончался, не приходя в сознание. Найденный при нем бумажник с деньгами и документами дал возможность немедленно установить его личность, что вследствие травм сделать иным способом было бы невозможно.

Семен Данилович тут же вспомнил подозрительного субъекта, который терся рядом с ним во время посадки в вагон, сопоставил это с пропажей бумажника — и картина его мнимой смерти стала ему совершенно ясна. По возможности кратко он изложил ее Фикусову. Когда впечатлительный заместитель наконец понял, что погиб не сам Петухов, а злоумышленник с бумажником, похищенным у Петухова, он со слезами на глазах расцеловал своего воскресшего начальника.

— А мы-то! — говорил он. — Мы-то уже приготовились вам, так сказать, последние почести отдавать! Вот закупили все, как полагается, — и он смущенно указал на необычную обстановку кабинета.

— Портрет неплохо оформили, — авторитетно похвалил Петухов. — А вот на венки поскупились сотруднички, — неодобрительно понюхал он свои надгробные цветы. — Все-таки не каждый день такой работник помирает. А как некролог?

— Вот, как раз писал, когда вы… воскресли! Просмотрите, Семен Данилович!

— Давай!

И Петухов стал читать свой некролог, по привычке делая красным карандашом на полях галочки и пометки.

— Все это в конце, — сказал он, закончив чтение, — где обращение: «Прощай, Семен! Прощай, наш дорогой Данилыч!» — по мысли неплохо, но излишне панибратски. И в начале лучше сказать не просто «ушел от нас», а «нелепая смерть вырвала из наших рядов». А в целом, товарищ Фикусов, хотелось бы, чтоб не так сухо было! Я бы про тебя похлеще написал!

Фикусов признал справедливым обвинение в некоторой суховатости некролога и автоматически обещал в дальнейшем исправить эту ошибку. Семен Данилович счел инцидент исчерпанным и собрался было занять свое рабочее место за столом, когда Фикусов неожиданно хлопнул себя по лбу и, испуганно посмотрев на Петухова, произнес: