— Благодарю вас, Мария Ивановна, за честную и сознательную работу и за бережное отношение к репутации нашего учреждения.

Марванна скромно вышла из кабинета и так же скромно села за свой столик. Но уже через минуту все три этажа гудели о героизме тихой, незаметной женщины. И только Тараканыч недовольно говорил «главбусе»:

— Нет, несерьезный человек Кирилл Петрович. Хороший — да, но несерьезный. Если каждый винтик в машине начнет рассуждать, то что же это такое получится…

На что «главбуся» сказал двусмысленно:

— Гм…

Два дня Марванна ходила в героинях, а потом весь эпизод был забыт. Да какая же она героиня?

Тут мне и пришло на память стихотворение в прозе Тургенева, как воробей в защиту своего детища бросился на страшное чудовище — на большую охотничью собаку.

Тургенев писал:

— Можно?

Директор магазина «Гастроном» Мария Дмитриевна, женщина лет пятидесяти, сказала привычно приветливым голосом, не отрывая глаз от лежавшей на столе бумаги:

— Войдите.

В кабинет вошли трое: два чисто выбритых худощавых старика в новых черных, немного узких пиджаках, видимо, купленных в одном и том же магазине, и полная пожилая женщина в темном платье.

— Разрешите познакомиться — Кононова Ефросинья Федоровна, — приятным контральто сказала женщина.

— Прошу, садитесь, — Мария Дмитриевна вежливо показала посетителям на стулья, стоявшие у ее стола, и подумала: «С кляузой, конечно. Ох, уж эти мне общественные контролеры!»

Трое стариков сели и нерешительно переглянулись.

— Я вас слушаю, — сказала Мария Дмитриевна.

Но старики чуть робели. Дело в том, что у Марии Дмитриевны был такой внушительный вид! Очки без оправы с одними дужками; пробор, деливший ее гладкие седеющие волосы на две равные половины; тонкие поджатые губы; черное монашеское платье с белоснежным воротничком. А главное — непоколебимое выражение важности на худощавом лице с чуть заостренным носом, точно нацеленным острием в посетителя…

— Позвольте я скажу… — чуть смущенно начал один из стариков.

— Нет уж, дайте мне сказать, — решительно перебила Ефросинья Федоровна. — Мы пришли попросить у вас, товарищ директор, эту… как ее…

— Книгу жалоб и предложений! — громко прошептал, как театральный суфлер, второй из стариков.

«Так и есть!» — вздохнула директорша и спросила:

— А что, собственно, случилось?

— Да мы насчет вашего продавца, Пеняева Павла Петровича, — ответил первый старик.

— Пеняева? — переспросила Мария Дмитриевна. — Удивляюсь. Товарищ Пеняев у дирекции на хорошем счету, член партии.

— Член партии? — радостно переспросил второй из стариков. — Очень приятно.

— Не знаю, что здесь приятного, — холодно возразила Мария Дмитриевна, — если вы пришли на него с жалобой…

— Что вы, что вы! — в один голос сказали все трое, энергично отмахиваясь руками, точно от залетевшего роя ос. — Какая там жалоба!

— Не жалоба, а хотим записать благодарность, — внушительно произнесла Ефросинья Федоровна и обратилась к одному из своих спутников:

— Иван Дмитриевич, ты у нас писака, так вот и пиши!

Иван Дмитриевич с готовностью выхватил из карманчика пиджака авторучку и отвинтил колпачок. Однако директорша строго спросила:

— А за что благодарность?

Перебивая друг друга, посетители рассказали, что они все трое много лет проработали на одном и том же заводе и на днях одновременно перешли на пенсию. А вчера они в складчину отпраздновали это событие на квартире у второго старика, которого зовут Петр Николаевич Козюра («квартира у него помасштабнее», — пояснил Иван Дмитриевич). И вот вчера утром пришли все трое сюда, в магазин, купить закуски и вина, никому из младших не доверили («Пошли сына — обязательно купит водки да вина, а закусок — с гулькин нос, — пояснила Ефросинья Федоровна, — а пойдет внучка — та накупит сластей, а вина и вовсе не возьмет!»).

Тут-то они и столкнулись с продавцом и фамилию с именем-отчеством его узнали. Павел Петрович Пеняев услыхав, для какого случая закупается снедь, принял дружеское участие, по-хозяйски посоветовал, каких солений-варений брать, какого вина, да к тому же сумел на ассигнованные деньги составить превосходный набор.

— Никогда бы мы сами не сообразили так удачно! — заулыбалась Ефросинья Федоровна. — Вот что значит специалист!

Но, оказывается, это было не все. Когда Пеняев ловко завернул и упаковал покупки, он заметил, с каким усилием взялись старики за увесистые свертки, и сказал:

— Через пять минут перерыв, я сам вам отнесу!

— И действительно отнес! Вот какой уважительный человек.

— М-да… — неопределенно произнесла Мария Дмитриевна, когда сбивчивый рассказ был закончен и старики вглядывались в лицо директорши, ожидая найти встречную радостную улыбку. Однако лицо Марии Дмитриевны оставалось непроницаемым.

— Неясно! — сказала она после паузы.

— Что неясно? — переспросила Ефросинья Федоровна несколько дрогнувшим голосом.

— А скажите, может быть, он заходил к вам в квартиру? — не отвечая на вопрос, спросила Мария Дмитриевна Козюру.

— Как же, заходил! — с готовностью ответил старик. — Все покупки самолично внес в квартиру и положил на стол.

— Я не о том, — кисло улыбнувшись, сказала Мария Дмитриевна. — Я спрашиваю: не садился ли Пеняев у вас в квартире за стол?

— Как же, присел на минуту, сделал нам уважение!

— А теперь скажите, — быстро, тоном заправского следователя продолжала чинить допрос Мария Дмитриевна, — не угощали ли вы Пеняева купленными напитками и закусками?

— Что же мы — дикари какие?! — обиделась Ефросинья Федоровна. — Конечно, угощали.

— Ага! — торжествуя, произнесла Мария Дмитриевна.

— Ничего не «ага», — сердито отозвалась Ефросинья Федоровна, — он наотрез отказался. Говорит, дома жена с обедом ждет.

— Нарзан у меня в ледничке стоял, — улыбнулся Козюра, — полстакана нарзана выпил холодненького, с тем и ушел.

— Хорошо, — сказала директорша, — разберемся.

— Да что тут разбирать! — недовольно возразила Ефросинья Федоровна. — Надо записать в книгу — и все.

— Наша книга называется «Книга жалоб и предложений», — сухо, но решительно сказала директорша. — Вы с жалобой?

— Нет! — в один голос воскликнули посетители.

— А предложение у вас есть?

— Нету предложения, — упавшим голосом сказал Козюра.

— Ни жалобы нет, ни предложения, — резюмировала директорша, — значит, и записывать нечего. Вы меня, товарищи, извините: меня вызывают в торг.

Она слегка приподнялась.

Когда смущенные посетители закрыли за собой дверь кабинета, Мария Дмитриевна нажала кнопку звонка.

— Пеняева ко мне! — отрывисто приказала она вбежавшей на звонок уборщице.

Через минуту в кабинет вошел широкоплечий и краснощекий продавец в белоснежном халате.

— Я вас слушаю, Мария Дмитриевна, — звонко сказал он с порога.

— Нехорошо! — выдержав паузу, хмуро произнесла директорша. — Очень нехорошо!

— Что нехорошо? — удивился Пеняев.

— Есть заявление, — сурово сказала директорша. — На вас, товарищ Пеняев.

Видно было, как вспыхнул молодой продавец и как вместе с тем он старался сдержать себя.

— Не знаю за собой ничего… такого, — сказал он спокойным, ровным голосом. — Я свои обязанности исполняю честно!

— А относить покупки на дом покупателям? Это как — тоже входит в ваши обязанности? — иронически спросила директорша.

— Ах, вы вот о чем! — воскликнул продавец. — Так ведь — старики! Пенсионеры! Не каждый день такое бывает.

— Согласна, не каждый день, — холодно подтвердила директорша. — Но ведь… Я не хочу сравнивать, но, скажем, взяточник тоже может сказать, что он не каждый день берет взятки.

Молодой человек побледнел: