Впервой части опытов больные обеих групп должны были кратко рассказать содержание картины, оценить и сформулировать смысл изображенных событий.

Во второй части задача больных заключалась в выборе картин, соответствующих рассказу экспериментатора. В этой части опытов специально исключалась устная речь больных как индикатор понимания, а вводился выбор соответствующих тексту (данному со слуха) сюжетных картин как индикатор понимания речи и действие выбора. Эта часть опытов путем исключения устной речи больных способствовала в определенной мере дифференцированию у больных с афазией нарушения собственно понимания речи от нарушений устной речи, а в группе больных с поражением лобных систем мозга помогала дифференцировать собственно понимание речи от таких структурных компонентов интеллектуальной деятельности, как внимание, контроль, ориентировочно-исследовательская деятельность и др., которые организуют деятельность больного, способствуя тем самым пониманию. Наши прежние исследования показали, что активный самостоятельный рассказ по сюжетной картине, зрительная опора на нее регулируют и стимулируют деятельность больного с поражением лобных систем в большей степени, чем прием речевой информации со слуха.

В опытах использовались репродукции известных картин. Сначала больным предъявлялись отдельные картины: 1) без подтекста (В. А. Серов. «Девочка с персиками», И. И. Шишкин. «Сосновый бор», И. Н. Дубовский. «Вечер после дождя»); 2) с выраженным эмоциональным подтекстом (В. В. Пукирев. «Неравный брак», П. А. Федотов. «Сватовство майора» и др.). Для правильного понимания этих картин от испытуемых требуется помимо понимания фактического материала личностное, так или иначе мотивированное отношение к изображенным событиям и актуализация жизненного опыта, т. е. проникновение в смысл.

Затем предъявлялись пары конфликтных картин:

1) внешне похожие, но противоположные по смыслу и по содержанию: «Последняя весна». М. П. Клодта и «Наташа Ростова у окна» (рис. 2);

2) внешне похожие, смысл один и тот же, но значение (сюжет) разное: «Неравный брак» В. В. Пукирева и «Сватовство майора» П. А. Федотова (рис. 3);

3) внешне частично похожие, но различные по смыслу. «„Санный путь“ неизвестного художника» и «Проводы покойника» В. Г. Перова (рис. 4);

4) внешне разные, смысл разный, а значение одно и то же — серия «Любовь» (рис. 5).

Задача этих опытов заключалась в исследовании способности больных отвлечься от общих, но несущественных признаков и выделить существенные признаки. В эксперименте участвовали больные с акустико-мнестической и семантической афазией и больные с поражением лобных систем мозга.

Рис. 2. М. П. Клодт. «Последняя весна»

А.В. Николаев. «Наташа Ростова у окна»

Рис. 3. В. В. Пукирев. «Неравный брак»

П. А. Федотов. «Сватовство майора»

Рис. 4. «Санный путь» (художник неизвестен)

В. Г. Перов. «Проводы покойника».

Рис. 5. Серия «Любовь»

§ 2. Нарушение понимания текста у больных с поражением задне-височных и теменно-затылочных областей мозга (больные с афазией)

Анализ материала I серии опытов показал, что у всех исследованных нами речевых рольных оказалось нарушенным понимание речи на лингвистическом уровне, но в разных звеньях структуры процесса понимания.

У больных с акустико-мнестической афазией оказалось нарушенным звено оперативной слухо-речевой памяти, а другие звенья лингвистического уровня понимания были сохранны. Этот материал подтвердил данные, имеющиеся в литературе по этому вопросу.

Анализ материала II серии опытов, в которой исследовалось понимание фактического содержания и смысла текста, показал прежде всего принципиальную сохранность понимания текстов у этих больных.

Одни больные (семантическая афазия) могли правильно изложить фактическое содержание текста и оценить его смысл и подтекст. Для других больных (акустико-мнестическая афазия) понимание смысла текста оказалось доступным лишь при исключении вторичных помех. Такими помехами оказалось сужение объема восприятия, которое вело не к пониманию, а к угадыванию содержания текста. Если же больным давался для понимания написанный и разбитый на короткие части текст или ряд конкретных вопросов к тексту (по его содержанию и смыслу), то понимание текста становилось полноценным. Написанный текст, разбивка его на части (доступные восприятию больных) и вопросы к нему явились теми внешними опорами, которые способствовали преодолению дефекта сужения объема воспринимаемой на слух информации и пониманию текста.

Приведем пример.

Больной 3. (ист. болезни № 48695), 48 лет, образование высшее. Диагноз: состояние после проникающего огнестрельного ранения в левую теменно-височно-затылочную область. Нейропсихологическое обследование отмечает развернутый синдром нарушений, характерных для поражения задне-височно-теменно-затылочной области с явлениями амнестической и семантической афазии.

В нашем эксперименте при исследовании понимания речи обнаружилась следующая картина. Фонематический слух больного не обнаруживал дефектов даже в сенсибилизированных условиях. Слова, обозначающие предметы в поле зрения, больной понимает хорошо. Понимание со слуха слов, близких по звучанию (собор, забор; полковник, поклонник, половник и т. д.), также сохранно. Однако при проверке понимания сложных логико-грамматических структур обнаружились грубые нарушения. Пытаясь понять конструкцию атрибутивного родительного падежа брат отца, после длительной аналитической работы больной приходит к правильному выводу, но менее привычная конструкция отец брата остается совершенно недоступной для понимания больного. Выписка из протокола: Скажите, как Вы понимаете, кто такой отец брата?. «Ну, это… отец… отец моего брата… так не говорят… отец моего брата… отец брата… отец… отец… брата отца, а это брат моего отца… а это отец брата…» Кто будет Вам отец брата? «Я не могу, не схвачу… отец брата… отец моего брата… так нельзя, так не говорят… отец брата, что-то я не схвачу».

Понимание таких конструкций, включенных в предложение, тоже страдает Больному предлагается повторить предложение: «Лист вяза дрожит на ветру». «Лист вязан (?) дрожит на ветру. Что такое „вязан“, я забыл. Вязное что-то, да лист-то дрожит ветерком, а вот „вязан“ не знаю». (Предложение повторяется экспериментатором.) «Ах, вяза! Вяз — это дерево». Какой смысл предложения? «Ну, очень слабое дерево, нет… лист ветерок шевелит».

Можно думать, что в этом случае трудность понимания конструкции родительного падежа лист вяза вторично ведет к неправильному акустическому восприятию этого словосочетания, несмотря на то, что фонематический слух у больного является сохранным.

Трудности понимания логико-грамматических отношений еще более обнаруживаются при попытке понять на слух сложные дистантные предложения. Больному предъявляется предложение: «На Украине к Лжедмитрию присоединились недовольные боярами казаки с Дона и Урала». Кто присоединился к Лжедмитрию? «На Украине к этому… Лжедмитрию… это был царь, присоединились бояре с Украины и Дона». (Предложение повторяется: «На Украине к Лжедмитрию присоединились бояре. Они были недовольны царем».) Кем недовольны? «Царем».