Мы сделали попытку упростить понимание логико-грамматических структур с помощью опоры на простые картинки с изображением действия, о котором сообщается в предложении. Больному давалась картинка с изображением сидящей женщины, ее сына и дочки, преподносящих ей торт и цветы, все улыбаются. Инструкция больному: Покажите на картинке, где «дочка мамы» улыбается. «Дочка мамы улыбнется… дочка мамы… можно ее… дочка… к этой можно отнести (неуверенно показывает на девочку)… дочка мамы… дочка мамы… дочка мамы улыбается… они обе улыбаются. Дочка без мамы будет — дочка улыбается». А как с мамой соотнести? «Можно отнести и к этой (показывает на дочку), но к маме тоже хочется отнести. Дочка улыбается — так хорошо, легко было бы. Дочкина мама… мамина дочка… как-то чудно…»

Таким образом, несмотря на то что у больного сохранны мотивационно-потребностная сторона деятельности, удержание цели, концентрация внимания, ориентировочно-исследовательская работа над поступающей информацией, процесс целеобразования, адекватная оценка своей деятельности, с одной стороны, и нет нарушений фонематического слуха и грубых дефектов оперативной слухо-речевой памяти и сужения объема восприятия — с другой, понимание речи оказывается нарушенным. Анализ экспериментального материала первой серии опытов показал, что лингвистический уровень понимания страдает прежде всего из-за нарушений непосредственного схватывания значения логико-грамматических конструкций.

Во II серии опытов, в которой исследовалось понимание простых и сложных текстов, мы получили следующую картину. Понимание текстов, сложных по грамматической структуре, но простых по содержанию и смыслу, оказалось нарушенным со стороны точного понимания фактического содержания, оценка же общего смысла сохранна.

Приведем пример.

Больной 3. Больному устно предъявляется текст «Гнездо дятла».

«На опушке леса выше всех деревьев старая ель. На густой ветке ели гнездо птицы. В гнезде — птенцы дятла. Дети из деревни хотели разорить гнездо дятла. Один стал бросать в него камни, а другой пытался залезть на ель. Прилетевшие родители птенцов стали летать над головами ребятишек. Тогда они пожалели птенцов и ушли из леса».

Больной правильно понял общий смысл текста при недостаточных «средствах» понимания. «Ну, что говорить… дятел, что ли… о дятле говорится…» О чем говорится? «Так о том, что дятел в гнезде… на елке… Он там со своими птенцами… Ребятишки камнями разорили… хотели-разорить гнездо, но птенцы стали пищать и дети ушли из леса».

Короткие же тексты, обладающие более сложным, скрытым смыслом, но простые по грамматическому строению, больной понимал полностью.

Во второй части этой серии опытов тексты предъявлялись больным в письменном виде. Тексты были составлены по принципу предыдущих рассказов — простые по грамматическому строю, но со скрытым смыслом. Они были напечатаны на отдельных карточках и даны сплошным шрифтом без знаков препинания, чтобы нагляднее выступила аналитико-синтетическая работа больных над пониманием.

Приведем текст № 1.

Лев и мышка.

Лев спал мышка пробежала по его спине лев проснулся зарычал и поймал ее пусти меня попросила мышка я тебе тоже пригожусь лев засмеялся, но пустил ее скоро охотники поймали льва и привязали его к дереву мышка услыхала крик льва подбежала к нему перегрызла веревку и освободила льва.

Больной должен был прочитать текст, рассказать его содержание и вывести мораль. Больной пересказал текст правильно, понял мораль: «Учит, что надо дружить, что в случае беды друг друга освобождать, помочь друг другу уйти от беды». После этого он правильно расставил знаки препинания и разделил текст на смысловые части. II серия опытов убедительно показала, что у больного нет первичных нарушений понимания сюжета и смысла информации. Дефекты выступают лишь как следствие нарушения понимания на лингвистическом уровне, если же исключить эти трудности, то понимание речи как со стороны содержания, так и смысла оказывается доступным. Этот вывод подтверждается и результатами, полученными в III серии опытов, в которой понимание значения и смысла исследовалось на невербальном материале (сюжетные картинки). Эта серия опытов ставила задачей исследование психологического уровня понимания.

В этом опыте описываемый больной правильно выполнил все задания: он понял содержание и смысл отдельных простых и эмоционально насыщенных картин, правильно оценил содержание и смысл конфликтных пар сюжетных картин, выполнил задание и с серией «Любовь».

Наше исследование обнаружило определенные закономерности во взаимодействии уровней понимания. Нарушение лингвистического уровня понимания иногда отрицательно влияло на осуществление понимания на психологическом уровне, в то время как сохранность более высокого уровня понимания речи иногда оказывала положительное влияние на понимание конкретного вербального материала.

Ниже приведем соответствующий пример, иллюстрирующий описанный выше характер взаимодействия двух уровней понимания речи.

Больная А. (ист. болезни № 48680), 54 лет, с высшим образованием. Диагноз: внутримозговая опухоль левой теменно-височной области. Удалена внутримозговая опухоль желудочкового треугольника, выходящая на поверхность коры. К моменту нашего специального исследования у больной имелись элементы акустико-мнестической, афферентной моторной и семантической афазии. Понимание лингвистического уровня у больной было нарушено вследствие акустико-мнестических и семантических трудностей. Психологический уровень был в основном сохранен, но его сохранность имела пределы: нарушение понимания речи обнаруживалось при предъявлении вербального материала на слух.

Больной читается сказка «Вершки и корешки» (текст простой по грамматическому строению, но имеет скрытый смысл). На просьбу экспериментатора вывести мораль, сказать, в чем смысл рассказа, сразу и правильно ответила: «Кто-то кого-то перехитрил и что нельзя обманывать». Мы видим, что больная поняла смысл целого рассказа, т. е. «интеллектуальное чувство» целостности и своеобразного понимания у нее оказалось сохранным. Однако понимание содержания, фактологической стороны рассказа, взаимоотношений действующих лиц осталось за пределами ее возможностей. Однако с целью более глубокого понимания больная развернула осознанную деятельность по выдвижению исследовательских задач и ответу на них.

Выписка из протокола. В чем смысл рассказа? «Медведь выбрал, не считаясь с выгодой… выбрал верхушку». Правильно? «Не считая выгодными вершки и корешки, и просчитался». Кто предложил корешки? «Кажется, медведь… он предложил себе корешки, а мужик… нет!.. Медведю оказались вершки-корешки, а у мужика ничего не оказалось. Дальше мужик согласился на следующий год на корешки, — имел в виду, очевидно, репу, — но уродилась пшеница, у которой большая часть вершки, и это получил медведь». А что же получил мужик? «А-а! Мужик получил корни, которые несъедобны. Непонятно, кто-то кого-то перехитрил, но вот кто? Очевидно, медведь перехитрил мужика, а мужик решил перехитрить медведя. Он думал, что получит репу, а оказалось иначе. Медведь получил лучшую долю урожая, а что получил мужик?… То есть мужик обманулся… короче говоря, мужик хотел обмануть медведя, думал, медведь не соображает. Он мог бы честно обсудить, кто что получит». Коротко скажите мораль. «Медведь не думал об обмане, жизнь вознаградила его. Не хитри, не обманывай, нужно честно делить. Нужно поделиться с кем-то другим».

Анализ протокола показывает, что больная сначала схватила общий смысл сказки и в целом ее мораль, однако из-за сужения объема восприятия текста она так и не смогла уточнить роли действующих лиц, кто обманул, а кто пострадал (роли больная распределила неправильно). Конечная мораль рассказа была выведена в целом правильно, она согласовалась с тем субъективным пониманием содержания рассказа, которое сложилось у больной, но не соответствовала фактическому распределению ролей в тексте.