Я перемещаю взгляд на Томаса, который стоит неподалеку.

— И ты переметнулся на сторону этого сумасшедшего ублюдка? — я кричу на него, разочарование усиливает громкость моего голоса. — Что, черт возьми, он тебе предложил такого, чего я не смог?

— Месть, — говорит Томас, и это слово звучит как удар молотка. — Валентина была моей девушкой, Данте. Ты ранил ее и два дня я наблюдал, как она истекает кровью.

— Она все еще жива, ты, дурак. Она в больнице в Мозамбике, выздоравливает.

Ты можешь поблагодарить моего ангела за эту толику снисхождения. Если бы это зависело от меня, я бы сразу прикончил двуличную сучку.

— Что, если бы на ее месте была Ив, Данте? Что, если бы все было наоборот? Ты бы оставил меня в живых?

Без шансов… Я бы перерезал тебе горло от уха до уха.

Томас кивает в ответ на мое молчание.

— Вот именно.

Итак, вот оно, мое окончательное решение, где все мои прошлые грехи и преступления сходятся воедино ради адского финала для меня. Я ни о чем из этого не жалею, кроме одного. Что втянул в свою нечестивую неразбериху жизни самого милого чертового ангела, который когда-либо ходил по этой земле. Она не должна была платить за то, что я сделал.

Мой гнев проникает до кончиков пальцев, и я возобновляю резку, вдвойне. Мои пальцы теперь скользкие от крови, и я дважды чуть не роняю нож. Еще одна веревка распускается.

— Изабелла принесла больше всего удовлетворения, — внезапно объявляет мой брат.

Я замираю.

— Данте, — выдыхает Джозеп. — Не слушай его, он морочит тебе голову.

— Диего, — приказывает Эмилио.

Секунду спустя пуля пробивает плечо Джозепа, пригвождая его к бетонному полу. Он молчалив в своей агонии и не доставит Эмилио удовольствия, но я знаю, что это дорого ему обходится. Его руки все еще связаны за спиной, и от натянутых мышц, рана зияет еще больше. Кровь уже пропитала его голубую рубашку. Со своей точки обзора я стараюсь оценить травму как можно лучше. Если я смогу остановить кровотечение, он будет жить, но до тех пор ему будет чертовски больно.

— Я собираюсь выпотрошить тебя за это, Эмилио, — рычу я, поднимаясь на ноги под звуки тридцати мужиков, нацеливающих на меня свое заряженное оружие.

— Ей потребовалось три часа, чтобы умереть, — улыбается он, наконец-то наслаждаясь моим пристальным вниманием.

— Но тела нет, — говорю я хрипло. — Я искал…

— Попробуй обыскать дно озера Тота. Возможно, тебе повезет больше.

Уверенность в его голосе не оставляет у меня почти никаких сомнений. На мгновение я подумываю о том, чтобы покончить со всем этим сейчас, обвив руками его шею. Тридцать пуль в моем теле сделают все быстро, но я не могу оставить Ив. Я знаю, что Томас сделает с ней. Я видел, как он задерживает свой взгляд на ее теле.

— Кого еще? — бормочу я.

— Мать Изабеллы, наша мать… нет, в конце концов, это было не самоубийство.

От несправедливости у меня захватывает дух. Каждая приманка, каждая провокация, которая довела мою жажду крови до таких крайностей, была совершена этим человеком — моим собственным братом.

— Я убил нашего отца из-за этого! — я взрываюсь, не в силах сдержать свой гнев. — Ты заставил меня поверить, что он похитил ее!

Эмилио пожимает плечами.

— Пришло время взять бизнес в свои руки.

Моя голова звенит. Сладкое забвение манит меня все ближе. Я теряю концентрацию. Если мы когда-нибудь выберемся из этого, я буду горевать о своей дочери позже. А пока мне нужно спасти моего ангела. Если я и совершу хоть один достойный поступок в своей жизни, то это должно быть этот.

— Три, — устало говорю я, опускаясь на колени, чтобы произвести на него впечатление побежденного человека. — Ты сказал, что заберешь у меня сегодня три вещи. Я предполагаю, что Изабелла — первая, — запинаюсь на ее имени. Она не заслуживала смерти, и Ив тоже не заслуживает. — Наша мать вторая…

— Бл*ть, нет, эта сучка даже не считается, но ты считаешься, не так ли, милая? — Эмилио поворачивает голову в сторону Ив.

Я заставляю себя снова посмотреть на нее, и когда я это делаю, мое сердце замирает на один или два удара. За последние несколько минут она пришла в себя. Она смотрит прямо на меня, ее голубые сапфиры прожигают мою душу, стирая всю мою браваду, всю мою чушь. Я сделал это с ней. Я заставил ее принять эту жизнь, и впервые в моей жизни моя вина — это раскачивающаяся гильотина над моей головой.

Как много она слышала?

— А последняя? — спрашиваю я, ни разу не отрывая глаз от избитого, покрытого синяками лица Ив. Я вижу в нем и вызов, и силу. Она никогда не выглядела более красивой.

— Твоя анонимность.

Шокировано я оборачиваюсь к нему.

— Что?

Эмилио, похоже, в восторге от моей реакции. Он знает, что бьет прямо по больному месту.

— Примерно час назад твое имя, фотография и новые координаты острова были отправлены в УБН, — объявляет он. — Я лично отправил их по электронной почте непосредственно отцу Ив Миллер, личная связь, если тебе так нравится больше. Конечно, он тоже скоро умрет. Тебе больше незачем прятаться в тени, младший брат. Пришло время оказаться в центре внимания и ответить за свои преступления.

— Наши преступления, — бормочу я, мир уходит у меня из-под ног. Я всегда рассматривал свою анонимность как нашу единственную спасительную благодать. Я решил, что пока скрываю свою личность, у нас с Ив есть шанс. Теперь нас будут преследовать всю оставшуюся жизнь.

— Почему ты думаешь, что я не вовлеку в это тебя?

— Милости прошу, — ухмыляется он. — Мне никогда не нравилось прятаться. Я заслужил свое имя, уважение… отныне я намерен наслаждаться этим.

Он психопат. И умрет в течение месяца.

— Ты действительно все продумал, не так ли?

— Дымовые завесы и зеркала, младший братец. Гомеса нельзя было склонить к моему образу мыслей, но его сын был более легок на подъем. С обеспеченными заводами по переработке, и Томасом с его людьми, вступающими в роль, сделка в Нью-Йорке была окончательно согласована прошлой ночью. Но это не все плохие новости… Ты официально объявлен в розыск Управлением по борьбе с наркотиками.

— Данте.

Ее мягкий голос зовет меня из тьмы. Умоляющий, утешающий, ободряющий… Наши глаза встречаются, между нами тысяча невысказанных слов, но каким-то образом сформулированных и понятых. Секундой позже последние нити веревки распадаются, и мои руки наконец-то свободны. Я пользуюсь последним моментом, чтобы взглянуть на ее прекрасное, разбитое лицо.

— Мой дьявол, — тихо говорит она.

— Прости меня, — бормочу я.

Она кивает, будто понимает.

— Всегда.

Хоть мое зрение и затуманено, частично из-за спутанных волос, прилипших к лицу, но я все еще могу точно определить момент, когда вижу, как его монстр берет верх.

Пока Данте смотрит на меня, я наблюдаю, как его глаза темнеют и сужаются, и два черных озера злобы и ненависти преобладают на его лице. Хотя других признаков нет — его черты настолько неподвижны, что едва заметно движение. Ни подергивания мышц, ни стиснутой челюсти. Он мускулистый убийца, ожидающий удара.

Из-за угла, за которым я за ним наблюдаю, замечаю вспышку серебра в его руках. В эту долю секунды понимаю его последние слова, обращенные ко мне. Он не извинялся за свои прошлые проступки. Вместо этого он просил у меня прощения за предстоящую кровавую бойню; за то, что раскроет передо мной свою истинную порочность — ту, которую он изо всех сил ежедневно пытается от меня скрыть.

Я оглядываюсь на тридцать или около того человек, выстроившихся позади Эмилио Сантьяго. Они как вооруженные квотербеки, которым не терпится убить человека, которого я люблю. Мое дыхание прерывается… Шансы просто невероятны. В ближайшие несколько минут я буду должна смотреть, как Данте исчезнет под градом пуль. Я собираюсь увидеть, как весь этот огонь и страсть будут уничтожены навсегда.

А затем мы с отцом станем следующими.