Я выпрямляюсь и быстро иду к выходу, мои эмоции находятся в состоянии буйного потока. Прежде чем сойти с борта, я не могу не оглянуться на нее в последний раз. Моя решимость почти рушится, когда я вижу, как моя собственная боль отражается на ее идеальном лице. Это зрелище одновременно убивает и излечивает меня. Я сделал это. Я взял ее, заставил желать меня, и теперь я освобождаю ее.

Именно это решение будет мучить меня в течение долгих, одиноких месяцев впереди.

— О боже, я не могу, я не могу этого сделать. Снимите меня с этого пони, это все равно что оседлать гору! — я бросаю поводья и прикрываю глаза ладонью.

Анна смеется и успокаивающе похлопывает меня по бедру.

— Да ладно тебе, он же карлик. Я обещаю, что не отпущу его, пока ты не скажешь, что все в порядке

— Я тебе не верю. Ты умирала от желания увидеть, как я приземляюсь на задницу, еще с детского сада.

Подруга снова смеется.

— Ну, я бы не сказала, что это совсем так… Так приятно видеть тебя снова в седле, Иви, — тихо добавляет она.

Ее голос приобрел тот хрипловатый, ласковый тон, который говорит мне, что она скучала по старой Ив так же сильно, как и я за последние пять лет.

Приятно вернуться.

Я опускаю взгляд на свою другую руку, ту, которой сжимаю прядь жестких черных волос, принадлежащих толстому пони по имени Руфус.

— Не волнуйтесь так сильно, сеньорита, — кричит Мануэль с другой стороны забора. — Этот пони слишком медленный… Возможно, это вовсе черепаха!

Здорово. Даже он смеется надо мной.

— Мануэль, ты совсем не помогаешь, — хихикаю я, теряя самообладание, когда пони топает ногой и сердито машет хвостом, спасаясь от мух, роящихся вокруг его бока.

Снова взяв в руки поводья, я делаю успокаивающий вдох и переношу свой вес на пятки, прижимая их как можно плотнее к животу Руфуса. Он самый старый и надежный пони-спасатель в приюте для животных, где работает Анна, так почему же мне кажется, что у меня между ног «Порше»? И все же, я делаю это; я иду на риск. Я снова учусь принимать жизнь.

Прошло шесть недель с тех пор, как я вернулась в Америку. Шесть недель с тех пор, как меня высадили на взлетно-посадочной полосе Представительского аэропорта Майами-Опа Лока лишь в испачканной белой одежде; это в два раза больше времени, чем я провела в качестве его любовницы. Шесть долгих, мучительных недель без контакта, нескольких внутренних побед и сокрушительных поражений, невыносимого одиночества и лихорадочной тоски, а также обмана в масштабах, на которые я никогда не думала, что способна.

В очередной раз я сквозь зубы врала властям, рисуя портрет Данте Сантьяго со всеми противоречивыми описаниями, какие только могла придумать. Своей изобретательностью я шокировала саму себя. Не имея никаких зацепок относительно того, где меня держали, и никаких внешних признаков изнасилования или жестокого обращения, они уже начинают уставать от моего дела. Я дома, я в безопасности, я не травмирована внешне. Что еще более важно, я показываю им готовность оставить весь этот эпизод позади и продолжать жить своей жизнью, и они, похоже, готовы согласиться на мою просьбу позволить мне это сделать.

Как будто я могла так легко стереть его из своей памяти.

Он мужчина, который наполнил мою жизнь всеми красками и эмоциями. Он — моя первая мысль наяву и последний безупречный образ в моей голове, когда я закрываю глаза ночью. Он врывается в мои сны, преследует меня в кошмарах. В первых лучах рассвета, клянусь, я могу чувствовать, как его сильные руки обнимают меня, его насыщенный аромат успокаивает мое одиночество. Я просыпаюсь от настолько сексуальных и интенсивных снов, что трепещу часами, прежде чем нахожу свое собственное освобождение. Его имя — единственное, которое я выкрикиваю, когда мои пальцы, наконец, отправляют меня в пустоту.

Глубокое фырканье Руфуса вырывает меня из задумчивости. С возобновленным энтузиазмом, я сжимаю его толстенький живот пятками и щелкаю языком.

— Вперед, парень.

— Хорошо, я отпускаю, — слышу голос Анны.

— Давай!

Возбуждающий взрыв радости поражает мои чувства, когда Руфус начинает идти медленной рысью, легко находя свой ритм, точно так, как я и помнила. Каждое действие и движение всплывают у меня в памяти, когда я направляю его к внешней дорожке арены и совершаю полный круг, прежде чем вернуть его на прогулку, раскрасневшегося и запыхавшегося от моих усилий.

— Ты сделала это!

Мануэль ухает, расплываясь в еще одной ухмылке, когда я прохожу мимо него. Я возвращаю ему улыбку и касаюсь кончиком хлыста своей жокейской шапочки в шутливом приветствии.

Я каждый день благодарю Данте за то, что он настоял на том, чтобы Мануэль сопровождал меня обратно в Америку в качестве моего телохранителя. Сказать, что я была удивлена, было бы преуменьшением. Данте до глубины костей собственнический человек. Вероятно, это решение стало для него серьезным испытанием, но также оно показывает уровень доверия ко мне и как далеко мы продвинулись.

Мануэль держал голову опущенной, а рот закрытым, пока я плакала все время полета домой. В один момент он тихо пересел на сиденье рядом со мной и положил свою руку поверх моей. Этот простой жест укрепил что-то между нами. Теперь он такой же близкий друг для меня, как и Анна. Он такой покладистый, и все его обожают, включая моих родителей. Тем не менее, я умираю все больше внутри каждый раз, когда ловлю их за разговором.

Зная, как поступаю с ними.

Зная, на кого он работает.

За последние несколько недель чувство предательства моей семьи пустило темные корни и проникло во все сферы моей жизни. Никто никогда не заподозрит, что Мануэль — обученный убийца, нанятый и координируемый самим Данте Сантьяго. Он рассказал о себе скромную историю, как ему было велено, и я подтвердила каждую деталь. Просто еще один похищенный, такой же, как я, освобожденный безликим незнакомцем и брошенный в аэропорту. Данте снабдил его поддельным паспортом, удостоверением личности и визой. Ничто не указывало на то, что он был кем-то другим, кроме того, за кого себя выдавал, но мы вдвоем-то знаем, потому что он является постоянным напоминанием об опасности, таящейся в тени.

Охрану, наблюдающую за каждым моим шагом, этих пятерых устрашающего вида мужчин, которые органично вписываются в мою повседневную жизнь, почему-то легче игнорировать. В редких случаях я мельком замечаю знакомую машину или угрюмое выражение лица, а затем они исчезают. Эти люди столь же сдержанны, сколь и устрашающи.

— Пройдись еще кружочек, Иви, — кричит Анна.

Она стоит посреди арены и ободряюще улыбается мне.

Я снова сжимаю пятками живот Руфуса и стискиваю зубы, когда чувствую, как мои натруженные мышцы болят от бедра до лодыжки. Я и забыла, какой напряженной тренировкой может быть верховая езда. Единственное упражнение, которое я делала за последние несколько месяцев, было сексуального характера, и хотя Данте был неумолим в своем аппетите, занимая меня часами каждую ночь и несколько раз в течение дня, я все еще чувствую себя непригодной. Подстегивая Руфуса на второй круг по арене, я решаю, что завтра первым делом вернусь в спортзал

Он все еще жив?

Вчера вечером я наконец набралась смелости задать Мануэлю этот вопрос, но он только пожал плечами. Теперь в ожидании, без фиксированных временных рамок и без передышки, мы заперты в этой отвратительной игре. Все контакты были принудительно прерваны до тех пор, пока цель не будет уничтожена.

Как раз в этот момент на парковке рядом с ареной слышится скрежет шин. Руфус с ворчанием вскидывает голову и пускается в галоп. Мое тело быстро приспосабливается к этому новому ритму, когда я ослабляю поводья. Холодный воздух обжигает мою кожу и откидывает челку назад, и я чувствую, как моя улыбка растягивается от уха до уха.

Вернувшись в конюшню, я начинаю снимать с Руфуса амуницию, и Мануэль помогает мне. Когда он наклоняется, чтобы дотянуться до живота пони, я мельком замечаю пистолет, спрятанный под его серой рубашкой. Я провожу пальцами по гриве Руфуса и рассеянно похлопываю его по плечу.