— У нас нет времени на это.

К моей ярости она все равно вырывается из моей хватки и наклоняется над кроватью, чтобы проверить своего отца, съеживаясь от новой волны стрельбы снаружи. Они приближаются. Люди Николаса удерживают толпу Гарсиа, но нам нужно действовать быстро.

— Пора идти, — резко говорю я.

— Две секунды.

Я стискиваю зубы, когда стряхивает пыль с волос отца и прижимается губами к его лбу. С этого момента эти губы принадлежат вашему покорному слуге. Я делаю вид, что не замечаю слез, блестящих в его глазах, когда она поворачивается ко мне.

— Хорошо… думаю, что я готова.

Думаешь?

Она не будет так нерешительна, когда я зароюсь головой ей между ног, и будет молить меня позволить ей кончить. Эта женщина — ходячее противоречие. Одну минуту вся такая дерзкая и непокорная, а в другую — уже дрожит от страха. Шкаф дерьмовой одежды не может скрыть изгибы богини. Она хочет ненавидеть меня, но…

— Сюда, — рычу я, когда веду ее к двери и поднимаю вверх оружие.

Внезапно в прилегающем коридоре раздается грохот, и перегородка начинает разрушаться. Я наклоняюсь в сторону, сжимая руками ее, когда пол больницы стремительно поднимается вверх.

Я слышу, как она кричит, а затем наступает тишина.

Легкий бриз обдувает мою щеку, но моя бесчувственность удерживает меня запертой в сновидениях. Это мозаика из картинок и ощущений, вздымающихся белых льняных штор, глубоких темных глаз, успокаивающего звука волн, разбивающихся на отдаленном пляже и теплого солнца.

Я несколько раз моргаю, а затем полностью открываю глаза. Все эти образы сразу же встают на место, образуя мою новую реальность. Сейчас ночь. Я лежу на большой, вычурной кровати с балдахином, высеченной из какого-то темного экзотического дерева. Воздух густой от вечерней влажности, которая незнакома для меня, а белые льняные шторы — это москитные сетки, плотно обтянутые вокруг моей роскошной клетки.

И эти глаза.

Я поднимаю взгляд. Он сидит в кожаном кресле-качалке рядом с кроватью, наклонившись вперед и сцепив перед собой свои большие руки. Он наблюдает за мной, и даже легкость москитной сетки не может притупить обжигающий жар его взгляда.

Инстинктивно я плотнее кутаюсь в простынь, защищаясь. Богатый хлопок холодит мою кожу, но что-то не так. Я не должна чувствовать это на каждой интимной части моего тела…

О, Боже мой.

Он снял с меня всю одежду. На мне нет даже нижнего белья. Я сильнее натягиваю простыню, мое сердце готово вырваться из груди. В то же время я чувствую слабую боль во лбу, и левая сторона моего лица ощущается чувствительной и ушибленной.

Где я?

Я подпрыгиваю, услышав скрежет дерева по кафельному полу. Он медленно встает с кресла и подходит к кровати. Его большое тело кажется не от мира сего за нежной, белой марлей. Насколько я могу судить, он больше не одет в черное. Чтобы мучить меня сегодня, дьявол выбрал синие джинсы и белую футболку.

— Что случилось… в больнице? — хриплым и испуганным голосом спрашиваю я.

— Теперь ты в безопасности.

С ним? Я так не думаю.

— Где вся моя одежда?

Пауза.

— Сегодня она тебе не понадобится.

У меня перехватывает дыхание. Ему не нужно объяснять. Он хочет взять меня, и не важно, согласна я или нет.

Он отводит в сторону сетку и стоит там, гладя на меня сверху вниз. Вечерняя влажность придала его оливковой коже мягкий блеск, подчеркивая крепкие мышцы предплечий. Его темные волосы слегка влажные и гладко зачесаны назад, и щедрая тень щетины покрывает мощный подбородок и резкие контуры его лица. Под его футболкой отчетливо видны контуры твердых мускул.

Его близость прогоняет остатки моего сна. Я помню сделку — поспешный обмен словами — в больничной палате. Мое тело в обмен на жизнь моего отца. Вот почему я здесь, чтобы отдаться ему в надежде, что он выполнит наше соглашение. Есть ли какие доказательства, что мои родители живы?

Он начинает раздеваться, сперва снимая футболку. Материал падает на пол, и мне остается только оценивать верхнюю часть его тела, от которой я в восторге. Широкие плечи, узкая талия, дорожка жестких черных волос спускающихся от груди до твердого как камень живота и наконец, исчезающие за пряжкой ремня… я быстро сглатываю. Я никогда не знала, что существует такое физическое совершенство. Возможно. Черное сердце и мрачное существование — это цена за такую безупречную мужественность?

— Что это за место? — шепчу я.

Я напугана и дезориентирована. Далеко от дома — от матери и отца. Безопасности. Боже, пожалуйста, пусть они будут живы. Мне нужно выбраться отсюда. Мне нужно снова их увидеть. Я обещала маме больше никакой драмы.

Низкое шипение срывается с его губ.

— Мы поговорим позже.

Его слова ужасающие. «Позже» значит, что настоящее должно произойти сейчас, каким бы грубым и болезненным оно ни было. В глазах этого человека нет нежности, только голод.

Он садится на кровать рядом со мной и плотно закрывает москитную сетку за собой. От его тела матрас прогибается, и от этого движения по всему моему телу пробегает дрожь. Хоть он все еще в джинсах, но через толстый материал я вижу очертания его твердого члена. Молниеносно он отдергивает с меня белую простыню.

— Нет!

Я пытаюсь отползти дальше, но он хватает меня за запястье и тянет обратно к себе. Я чувствую вспышку гнева. Неужели он действительно думает, что я так легко подчинюсь ему? От возмущения моя грудь бешено начинает подниматься и опускаться.

— Вот он, — говорит он, глядя на меня сверху вниз, искривив свои губы. — Вот этот огонь, которого я так жажду.

— Пошел ты!

Я сильно бью его по лицу, отвратительный звук рикошетит от белых стен его похожей на пещеру спальни. С рычанием он притягивает меня ближе, и я вскрикиваю, когда он сжимает своими пальцами нежную кожу моих запястий, позволяя мне почувствовать всю свою ярость. Тут нет сценария, который закончился бы благоприятно для меня. Следующие пару мгновений навсегда определят мою жизнь.

— По крайней мере, сначала скажи мне, где я!

— Я сказал, ПОЗЖЕ! — рычит он, свободной рукой хватая меня за челюсть и приподнимая ее вверх.

Я напугана выражением лица, которое приветствует меня, его физической силой. Мне нужно как-то успокоить этого человека. Я должна выбраться отсюда живой…

Дрожа, я кладу свободную руку ему на грудь. Его кожа под моими пальцами похожа на горящие угольки.

— Не так, — умоляю я мягко.

Он не отвечает. Слышал ли вообще? Я пытаюсь убрать свою руку, но он быстро двигается и удерживает ее там своей собственной. Я пытаюсь снова, но его хватка слишком сильная, поэому я просто стою на коленях перед ним — его богатый запах смешивается с моим страхом — пытаясь воззвать к тому, что осталось в нем от человечности. Надеясь, что это уменьшит количество боли, которую он хочет причинить мне.

— Хватит бороться с этим, mi alma, — внезапно говорит он, его непривычное выражение нежности плавно слетает с его языка. — Ты хочешь этого так же сильно, как и я. Позволь мне показать тебе истинное наслаждение.

Моя сердцевина начинает пульсировать от его слов — жестко и настойчиво — пробуждая грубую нужду глубоко внутри меня. Мои соски напрягаются до болезненных пиков, и мое дыхание превращается в легкие, неглубокие вздохи. Я снова разрываюсь между похотью и ненавистью. Как я могу хотеть его после ужасных вещей, которые он сделал со мной? После тех ужасных вещей, которые он все еще может сделать?

Затем он целует меня, застигая врасплох, наклоняя голову и прижимаясь твердыми, теплыми губами к моим. Я инстинктивно раздвигаю их, сразу же заглушая свои мысли. Поощренный, он отпускает мое запястье и хватает меня за затылок, чтобы углубить нашу связь, искусно поглаживая языком мой рот и не давая мне иного выбора, кроме как принять его.

Я отвечаю ему с тем же пылом и интенсивностью. Обвиваю руки вокруг его шеи, и он грубо обхватывает мою обнаженную грудь, прежде чем сжать сосок большим и указательным пальцами и повернуть. Я задыхаюсь, когда ощущения проносятся прямо в мою сердцевину, усиливая боль между ног. Как этот мужчина может вызывать у меня такую сильную физическую реакцию? Я хочу схватить его за руку и опустить ее туда, где он нужен мне больше всего.