— Скажи Томасу, что я готов улететь немедленно.

Мужчина снова смотрит на меня, и у меня в голове появляется миллион вопросов. Почему он вошел в винный магазин и приставил пистолет к моей голове? У этого человека есть деньги, большие деньги. У меня две тысячи долларов на счету, никаких сбережений, ипотека…

— Почему я здесь? — я кричу, внезапно теряя контроль, борясь как чертовка, пытаясь освободиться из его хватки.

— Успокойся, Ив.

Его темные глаза — идеальные круги ярости.

— Нет! Пока ты мне не скажешь!

Мгновение он рассматривает меня с холодом в глазах.

— Ты здесь, потому что я беру то, что хочу.

И прежде, чем я успеваю остановить его, мужчина прижимает меня к своему телу и раздавливает мой рот своим, выплескивая всю свою тьму и насилие в меня.

Я раскрываю губы в шоке, беззвучном крике, и его теплый язык жадно проникает в мой рот. Я пытаюсь отодвинуть голову, но большой рукой он хватает меня за шею, не давая шевелиться. Ладонями я нахожу его грудь и толкаю изо всех сил, но это бесполезно, дурацкое усилие. Он — неподвижная скала твердых мускулов и решимости, и я могу только стонать в знак протеста. Он сильнее целует меня в ответ, умело просовывая свой язык между моими зубами, снова и снова развращая меня своей грубой мужественностью.

Этот мужчина занимается любовью с таким же мастерством и интенсивностью?

Мои мысли, кажется, активируют мои чувства. Моя сдержанность переходит в покорность, и я обнаруживаю, что таю в его грубых объятиях, мои пальцы сами тянутся, желая зарыться в его шелковистые черные волосы, когда пульсирующий ритм пробуждается между моими бедрами. Из меня вырывается стон, когда я чувствую, как он своей толстой выпуклостью упирается мне в живот, и я изголодавшаяся по тому, чего никогда не хотела. Как это случилось? Я ненавижу этого человека. Он противоположность всем качествам, которые я восхваляю — доброте, нежности, уравновешенности… Этот тиран знает только, как брать и брать, и в его прикосновениях нет абсолютно ничего нежного.

Внезапно, он снова отстраняется, оставляет меня задыхающейся и жаждущей большего.

— До свидания, сладкая Ив, — бормочет он с непроницаемым выражение на лице, его темные глаза ничего мне не выдают. — Самое время вернуть тебя в Эдем.

И после этого мужчина поворачивается и направляется к своему самолету.

— Мы готовы отправляться, когда вы скажете, jefe.

Я киваю в сторону Томаса, но мой взгляд устремлен в другую сторону. Я иду по проходу туда, где Родриго сидит, развалившись на сиденье и набирая сообщение на своем телефоне. Две секунды спустя я поднимаю его за шею и швыряю о стену самолета. Он большой мужчина, но я чертова гора. Вокруг нас на борту воцаряется мертвая тишина. Никто не шевелится. Никто не вмешивается.

Никто не посмеет.

— Еще раз ты скажешь мне подобное дерьмо, и я отрежу тебе язык, — говорю я спокойно, но от моих слов сквозит решимостью. Я крепче сжимаю его горло. — Ну?

Родриго выпучил оставшийся глаз от страха.

— Простите, сеньор Сантьяго, — выдыхает он, и его голос — резкий хрип из-за сдавленного дыхания. — Это больше не повторится.

Чертовски верно, не повторится. Во всем мире нет места, где бы этот человек был бы ровней мне. То, что он сказал мне в машине, пересекло все границы.

Я отпускаю его с сильным толчком, и он сползает на колени, хватая ртом воздух. Я сажусь в самый хвост самолета, как можно дальше от него.

Дыши, Данте, дыши.

Моя ярость ослепительна и кровава, зверь невыразимого зла. Иногда я едва могу контролировать эту коварную тьму внутри себя, и не только Родриго и его беспечные комментарии раздувают пламя сегодня. Эта операция должна была пройти тихо и спокойно. Двенадцать часов в Майами. Столько времени мне нужно, чтобы уничтожить соперника, который вторгся на нашу территорию и испортил естественный ход вещей. Но кто-то проговорился. Кто-то слил план. Теперь у меня на руках десять мертвых рекрутов — опытных мужчин, которых я сам тренировал — а моя цель все еще выделывается, пытаясь выставить меня дураком.

Самолет начинает выруливать по подъездной полосе. Все места рядом со мной пустуют. Эти мужчины знают, что лучше не пытаться разговаривать со мной, когда я в таком настроении, когда у меня на уме только жестокое возмездие. Сегодня было дерьмовое шоу, и я не получил никакой компенсации за случившееся, кроме медленного поцелуя от самой безупречной из ангелов.

Я ни разу не обернулся после того, как высвободил ее из своих объятий. Не остановился, чтобы посмотреть, как она со слезами облегчения упала на колени, но все это я представил в своей голове. Все выглядело как идеальная сцена из фильма: хорошая девочка в последнюю минуту получила отсрочку от казни от плохого человека, потому что я именно такой — очень плохой человек.

Я сам был в шоке, когда войдя в магазин, приставил пистолет к ее голове. Я не из тех, кто легко принимает решения, но в тот момент я не мог думать ясно. В десяти кварталах от того места на нас обрушился ад: двадцать машин сгорело, а местный ночной клуб был уничтожен огневой мощью. Власти были повсюду, а мои люди на грани поражения. Все не должно было закончиться так. Мои операции проходят быстро, точно и смертоносно. Здесь нет права на ошибку. Я построил наше имя на специфической эффективности.

А теперь это…

Я только успел сбежать, когда послал Родриго сообщение, чтобы он встретил меня на месте встречи — тихой улочке примерно в километре от цели. Она прошла мимо меня и сразу же привлекла мое внимание. Что-то в щедром изгибе ее груди и в том, как сильно она старалась спрятать их под черным свитером; в том, как вечерний бриз продолжал взъерошивать ее волосы и заставлял их скользить по скулам прядями черного шелка… Лучше всего было это сексуальное, решительное выражение на ее лице. Этой женщине нужно было где-то быть. Где-то, где не было бы тебя. Эта мысль грызла меня до тех пор, пока я не оказался в винном магазине с пистолетом в руке.

Это был идеальная буря притяжения. У нее не было ни единого шанса. Фарфоровая кожа, высокая и стройная, с выпуклостями во всех нужных местах, мягкие розовые губы, которые взывали к моему члену, словно сирена. Я не солгал, когда она прямо спросила, почему похитил ее: я хотел ее. У меня нет привычки заставлять женщину подчиняться моей воле. У меня есть деньги, власть и внешность, с которыми получить то, что я хочу, требуют минимальных усилий. Но у меня было предчувствие, что ей понадобится немного больше убеждения… и, черт побери, я хотел быть тем, кто будет убеждать. Это застало меня врасплох. Я научился сдерживать подобного рода чувства. Я считаю их мертвыми у себя, как и пара других, называемых порядочностью и состраданием.

Как только я сделал свой ход, пути назад уже не было. Когда я подошел ближе, внутри меня что-то щелкнуло. И вот она, в паре метрах от меня, пахнущая как рай. Не то чтобы человек как я когда-нибудь узнает это наверняка.

Все в ней было опьяняющим. Ощущение ее мягкой задницы, плотно прижимающейся к моему пульсирующему члену, как она ощущалась в моих руках: такая маленькая и хрупкая, запах ее страха, смешавшийся с ее парфюмом… Почувствовала ли она мою жажду к ней? Должна была. Мне потребовалась каждая капля самообладания, чтобы не обвить ее своими руками и не попробовать ее прямо там; заставить подчиниться мне, прежде чем мы покинули бы винный магазин.

Мы взлетаем и находимся в небе. Со своей точки обзора я вижу верхушку белокурой шевелюры Родриго в пяти рядах от меня. В машине он попросил поделиться ею, когда я сам с ней закончу, будто она была проституткой, которую я подобрал на улице, чтобы потеряться в ней на часик или два, дешевое и доступное утешение на сегодняшний вечер. Его слова были проявлением неуважения ко мне, к ней… это разбудило во мне зверя. Мысли, что этот придурок коснется ее хоть пальцем, сделали последствия нашей прерванной миссии незначительными.