— Простите, Олмстед. Я должен был убедиться, что это вы.

— Что вы здесь делаете?

Астролетчик пожал плечами.

— Слыхал, вас посадили. Вот я и пришел туда, где меня точно искать не станут.

— Никто меня не сажал, — сердито ответил Пакер. — Я сам к ним пошел. Добровольно. Там все-таки безопасней… Ну, я так думал.

— Выходит, ваше сотрудничество досталось им дешево.

— Не понял? О чем вы говорите?

— О Рэмме и о других. Я пока не знаю, сколько их на самом деле. Они собрались захватить Готэм.

— Рэмм?!

Сальников кивнул.

— А вы не догадались? Они вам совсем голову задурили.

— Я догадывался… — Пакер включил свет, подошел к своему рабочему столу и сел. Сальников вольготно развалился в кресле. Выглядел он как мальчишка, которого ждет приключение, и улыбался соответствующе.

— Что смешного? — с раздражением спросил Пакер. — У нас обоих большие неприятности.

— Это меня ваше удивление позабавило. Неужели вы не рады, что это я вас встретил, а не кто-нибудь еще?

— Вы меня напугали. Я как-то не ждал торжественной встречи.

— Вы у себя в стране не привыкли сталкиваться с обманом на каждом шагу. Поэтому ситуация и не показалась вам подозрительной. У нас иначе. Знаете, очень помогает в подобных ситуациях. Позволяет оценивать свою позицию более объективно.

— Ладно, товарищ Скептик, и что говорит вам ваша благоприобретенная подозрительность?

— Она говорит, что мы должны последовать примеру всех борцов за свободу у меня на родине — уйти в подполье.

— Блестящая мысль! — фыркнул Пакер. — На станции, даже на такой большой, нас найдут в два счета. Какое тут подполье?

— Подполье всегда найдется. Вы удивитесь, но я вам кое-что покажу. Собирайте вещи. С этого момента нам надо исчезнуть.

Спенсу никогда не доводилось слышать настоящий предсмертный хрип. Но услышав его сейчас, он сразу узнал его, да и как не узнать последние вздохи все еще живого человека?

Он дремал рядом с постелью мальчика. Кончалась его третья смена. Мать мальчика у изголовья постели тоже дремала. Аджани и Гита спали в дальнем углу палатки; Гита тихо похрапывал, как спящий буйвол в своей любимой луже.

Спросонья Спенс решил, что звуки, похожие на бульканье сломавшегося водопроводного крана, доносятся снаружи палатки. Он вскинул голову и осмотрелся. Звук повторился, и он в ужасе уставился на синеющее тело мальчика. Бледные губы приоткрыты, глаза ввалились, голова запрокинута, молодое лицо, состаренное болезнью, пылает от лихорадки; невидящие глаза выгорели, как черные угли. Звуки вырывались из горла мальчика.

В немом ужасе он наблюдал, как смерть борется с жизнью за тело юноши. Смерть явно выигрывала сражение.

Спенс позвал Гиту и Аджани, боясь отойти от мальчика хоть на мгновение. Ему казалось, что пока он смотрит, неизбежное не случится. Друзья не откликнулись. Они спали.

Внезапно очередной вздох оборвался на половине, сквозь зубы мальчика вырвалось шипение. Спенс беспомощно смотрел. Вот оно. Ушел. Мать мальчика, стряхнувшая сонную одурь, горестно вскрикнула и припала к ногам сына. Мгновение она лежала так, словно сама умерла; затем поднялась и с упреком посмотрела на Спенса, перед тем как выбежать из палатки.

Спенс остался наедине с телом.

— Эй! — воскликнул он. — Не смей умирать!

Он подхватил худенькое тело на руки и потряс, как обиженный ребенок трясет сломанную куклу. К нему вернулась трезвость мышления, он прижался ртом к губам мальчика и длинно выдохнул. Уложил тело опять на постель, и начал делать искусственное дыхание. Снова вдохнул в легкие мальчика воздух, и принялся ритмично нажимать на грудную клетку.

— Господи, — мысленно взмолился он, — не дай этому парню умереть! — Спенс молился, не осознавая этого, и продолжал ритмично нажимать мальчику на грудь. — Господи, пожалуйста, спаси его. Молю Тебя!

Спенс лишь краем сознания понимал, что это молитва, он сосредоточился на искусственном дыхании, но повторял слова снова и снова, превращая мольбу в настоящую литанию. Он работал, как свихнувшийся робот, снова и снова взывая к Богу о сохранении жизни этого туземного паренька.

Так продолжалось довольно долго и не приводило ни к каким результатам. В конце концов, весь в поту и слезах, Спенс рухнул на неподвижное тело и заплакал.

— Господи, в этой забытой Тобой стране так много смертей, а я прошу Тебя спасти эту маленькую жизнь! Смешно, наверное. Где Ты? Или Тебе все равно? — Он всхлипнул, скорее от гнева и разочарования, чем от горя. — Где же Ты?

Бесполезно. Бог не собирался вмешиваться в дела Своего творения, если вообще когда-нибудь вмешивался. Наверное, Он занят чем-то другим. Прислушивается к рождению или гибели какой-нибудь галактики, что Ему смерть мальчишки-гунда?

Спенс сел, вытирая глаза, и с грустью посмотрел на тщедушное тело, бледное и неподвижное в свете лампы. Он застонал. «Я мог бы поверить в тебя, Боже. Я почти поверил». Он начал раскачиваться, переживая сожаление о своей едва родившейся вере, такой неуверенной, такой бесформенной, и о смерти ребенка.

«Я же почти поверил». Он положил руку на лоб мальчика и почувствовал, как жар лихорадки уходит. Тело остывало.

Все напрасно. Глупая трата сил. Он вспомнил виденное в последние дни. Толпу рахитичных, нищих и голодных детей с изможденными лицами. Побелевшие трупы, качающиеся в реке, словно буи. Он видел, как над городом растекалась густая тьма, и знал, что это древний враг рода человеческого, стремящийся уничтожить как можно больше тех, кто скрывается под его тенью.

«Боже, но почему?» Спенс прижал ладони к глазам. «Почему, почему, почему?» Никто ему не отвечал.

Спенс посмотрел на труп, неподвижно лежащий на постели. Казалось, подуй сейчас слабый ветерок, и этот сорванный лист умчится в небытие.

Словно в ответ на мысли Спенса в воздухе пронеслось слабое дуновение, листва снаружи зашелестела. Он поднял голову и прислушался к ночным звукам. В джунглях стояла странная тишина. Спенсу показалось, что он слышит шаги за пологом палатки, а затем раздался лай собаки.

Ветерок подул снова, на этот раз сильнее. Он нес живительную прохладу. Стенки палатки колыхнулись; едва тлевшая лампа вспыхнула ярче.

Потом все стихло. Ветер прекратился. Палатка снова обвисла ровными складками. Лампа погасла.

Спенсу казалось, что в эти мгновения мир балансирует на лезвии ножа. Каждый его вздох склонял равновесие то в одну сторону, то в другую. Спенс задержал дыхание и опять взглянул на мертвого мальчика.

В этот миг родилась новая вечность, время испарилось. Спенс почувствовал, как расходятся его берега. Он видел все с кристальной ясностью, ему стали доступны самые микроскопические детали.

Бледная, почти прозрачная кожа мертвого мальчика, темная тень его ресниц, округлый изгиб ноздрей, тонкая линия бескровных губ, шелковистые черные волосы, падающие на виски, — все это и многое другое. Ошеломленный Спенс замер, боясь спугнуть это чудо. На что бы не падал его взгляд, все обретало почти болезненную красоту. Он хотел отвернуться, закрыть глаза, чтобы увиденное не выжгло их, но не посмел. Какая-то сила, неимоверно превосходящая его собственную, удерживала его, и он ясно понимал, что не в силах ей противиться.

Начиналось чудо. Едва заметно затрепетала впадина возле горла мальчика. Почти неслышный звук вдоха прогремел в мозгу Спенса, подобно взрыву. Мальчик дышал! Жизнь возвращалась в мертвое тело мальчика.

Вдох прервался. Спенс сам затаил дыхание. Словно опустилась крышка маленького сундучка. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем грудь снова поднялась.

Мальчик дышал! Медленно, но ритмично, дышал вполне уверенно! У Спенса закружилась голова, когда он увидел, как легкий румянец возвращается на щеки паренька, а пульс в горле становится все отчетливее.

Он понял, что мальчик будет жить, что он не умрет. Чудо свершилось.

Спенс метнулся к маленькому телу и прижал его к себе. Он положил руку на лоб мальчика и почувствовал, как он теплеет. Лихорадка ушла.