— Просто расслабься, — говорил отец. — Так ты не потеряешь сознание. Не забудь…

— Я не забуду. Но, ты же знаешь, сейчас уже все по-другому.

— Я бы хотел, чтобы твоя мать тебя видела. Она бы гордилась…

— Я знаю, папа. Я знаю.

— Как думаешь, ты ведь можешь писать время от времени? Я, конечно, не очень понимаю в твоих исследованиях, вообще в том, чем ты занимаешься, но мне бы хотелось знать, как ты. У меня ведь кроме тебя никого не осталось…

— Это называется «Влияние длительного космического путешествия на функции человеческого мозга и характер сна». Я участвую в проекте LTST. Это исследования контролируемого сна в длительном космическом полете. Я же говорил тебе.

— Ты и Кейт. Вот и все. — Похоже, отец не слушал меня.

— Я постараюсь писать, но ты же знаешь, как у меня с этим.

— Ну, пару строк время от времени ты можешь черкнуть, просто чтобы я знал, как ты.

Громкоговоритель, спрятанный в ветвях дерева, затрещал: «Шаттл GM «Колосс» готов к старту. Просим пассажиров занять места в салоне».

Они смотрели друг на друга. Именно тогда Спенс впервые увидел, как плачет отец.

— Эй, папа, я тоже буду скучать по тебе, — сказал он тогда фальшивым голосом. — Я вернусь через десять месяцев и все тебе расскажу.

— До свидания, сынок, — фыркнул отец. На лице Айриса блестели двойные дорожки от слез.

Они неловко обнялись, и Спенс ушел.

Спенс все еще видел слезы на глазах отца, помнил, как он стоял в своей любимой рубашке с рукавами под апельсиновым деревом, глядя ему вслед, потрясенный и одинокий.

Насколько мог разглядеть Спенс, вокруг простиралась сплошная гряда пологих холмов. Наверное, ранняя весна; воздух был холодным, а небо — серым и пасмурным. Вдалеке среди холмов люди несли что-то тяжелое. Он двинулся к ним, чтобы получше рассмотреть.

Это были сплошь старики и женщины, крестьяне, одетые в лохмотья. Они шли босыми, хотя некоторые обматывали ноги тряпками с соломой, чтобы не мерзнуть. Длинными костлявыми руками они держали плетеные корзины, наполненные камнями. Они тащили их к грунтовой дороге, гуськом. Корзины явно тяжелые; некоторые сгибались в три погибели под тяжестью.

Спенса охватила жалость к этим несчастным. Вокруг работали люди, они выворачивали камни из земли. Белые камни, большие, как буханки хлеба. Спенс наклонился, чтобы помочь пожилой женщине поднять тяжелый груз. Он посоветовал ей отдохнуть, но она не обратила внимания на его слова. Она даже не взглянула на него, и вообще не подала вида, что заметила его присутствие.

Он отошел к другому человеку, потом к третьему, но результат был один и тот же — его никто не замечал. Наконец Спенс сел и принялся размышлять над бесполезностью своих попыток предложить помощь. Он заметил, что воздух стал мертвенно тихим, а когда поднял глаза, никаких крестьян уже не было. Они ушли по дороге. Он остался совсем один. Внезапно земля мелко задрожала, и у него из-под ног вынырнул белый камень. Спенс озирался: из земли появлялись все новые камни, словно просыпались маленькие вулканы. Спенс испугался и побежал по полю, надеясь догнать уходящих.

Он догнал крестьян на высоком берегу реки. Внизу бурлила темная мутная вода. Люди бросали камни в воду. Он взбежал наверх как раз тогда, когда последние крестьяне опорожнили свои корзины. К своему ужасу, он увидел, что в корзинах лежали не камни, а головы. Он подошел ближе и успел узнать головы Хокинга и Тиклера, а в последней голове узнал свою собственную.

— Видите сон, Спенсер? — Ничей голос звучал у него в голове из ниоткуда.

— Да.

— Тот же самый?

— Да. Только теперь он кончился.

— Поспите еще немного. Проснетесь по сигналу…

Высокий неестественный сигнал вырвал Спенса из глубокого сна. Он развернулся в кресле и взглянул на часы над консолью. Он проспал всего двадцать минут. Тиклера не видно. Он потер лицо руками и подумал: что за удивительная способность у его помощника исчезать как раз тогда, когда он нужен. Поднялся с кресла, потянулся.

Через полминуты в комнату ворвался Тиклер и с порога начал извиняться.

— Прошу прощения, что заставил ждать, доктор Рестон. Вы давно здесь?

— Думаю, около часа, — зевнул Спенс.

— Э-э, меня задержали. — Заостренное лицо Тиклера блестело от пота. Легко было заметить, что он сильно взволнован. Спенс решил, что новый сеанс начинать уже поздно. Хватит на сегодня.

— Может быть, попробуем еще раз ближе к вечеру. До тех пор вы мне не понадобитесь. Вижу, у вас другие дела в другом месте?

Тиклер смотрел на него, склонив голову набок, как будто рассматривая какую-то новую разновидность грибных спор. Он почесал подбородок.

— Хорошо. Тогда до вечера. — Он приготовился исчезнуть, но тут Спенс протянул ему стопку сложенных распечаток, их все равно надо было расшифровать и занести в толстый бортовой журнал — совершенно бессмысленная задача, поскольку тот же компьютер, который выдал информацию, мог ее и зафиксировать. Но Спенс предпочитал делать это по старинке.

Тиклер со вздохом забрал распечатки, отнес в соседний отсек и принялся за работу. Спенс немножко понаблюдал за его затылком и вышел из лаборатории, направившись в Центральный парк — огромное пространство, заполненное тропическими растениями, усердно поглощающими углекислый газ, выделяемый пятнадцатью тысячами жителей Готэма. Парк образовывал живой зеленый пояс вокруг всей станции и обеспечивал естественные условия для отдыха и развлечений. Обычно здесь было многолюдно, но не шумно, люди искали убежища от тирании алюминиевых и пластиковых интерьеров. Спенс с удовольствием заблудился бы среди папоротников и кустов, лишь бы не думать об очередном наступающем дне.

Войдя в парк, он понял, что выбрал самое лучшее время для посещения — здесь было практически пусто. Две-три гуляющие пары и несколько администраторов на скамейках. Воздух теплый и влажный, пахло землей и корнями, зеленью и водой: он знал, что климат парка создается искусственно, но не мог отделаться от мысли, что все именно так, как было бы на Земле.

Он бесцельно брел по узким извилистым тропинкам, выискивая местечко, где можно растянуться и поразмыслить о своем состоянии, подумать о снах и попытаться взять себя в руки. Он не боялся «сойти с ума» — термин, который обычно использовался для описания состояния человека, свихнувшегося от мыслей о пустоте за пределами станции — хотя с таким рано или поздно сталкивался каждый из местных обитателей. Но он отдавал себе отчет в том, что с ним не все в порядке. Это беспокоило. На самом краю сознания притаилось некое нехорошее чувство. Если бы Спенс мог понять, что оно такое, он бы как-нибудь справился.

Укромное место подвернулось достаточно быстро. Он постоял, решая, остаться здесь или пойти дальше. Пожав плечами, он раздвинул папоротники и шагнул в полумрак тихой поляны.

Он сел в траву и запрокинул голову. Высоко над ним солнечные лучи пробивались сквозь огромные стыки солнечных щитов. Он почти видел, хотя, конечно, больше ощущал, как станция плавно скользит по своей орбите, и вскоре солнце скрылась из виду. Теоретически можно прогуляться по шестикилометровой окружности Готэма на уровне сада, тогда возникает иллюзия бесконечной тропы.

Обычно зелень и тишина успокаивали его, но не сегодня. Он лег на спину и попытался закрыть глаза, но они не хотели оставаться закрытыми. Он несколько раз менял положение, пытаясь устроиться поудобнее. Но как бы он не вертелся, все было напрасно. Он чувствовал себя неловко и нервничал — как будто кто-то наблюдал за ним из-за деревьев.

Он стал думать о наблюдателе, и чем больше думал, тем сильнее убеждался в правоте догадки. Пришлось встать и выйти из тени, посмотреть, нет ли на самом деле тайного соглядатая.

На дорожке никого не было. Однако от этого стало еще беспокойнее. Он сказал себе, что ведет себя глупо, что этак недолго и до комнаты с мягкими стенами. Ругая себя, он ускорил шаги, так что недалеко от входа в парк он уже почти бежал. Он быстро оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, не преследуют ли его; почему-то он был почти уверен, что сейчас из-за кустов вылетит яйцевидное кресло Хокинга.