Спенс закричал, и крик породил странное эхо. Он повертел головой и понял, что попал в большой стеклянный сосуд. Пластик шлема изнутри начал покрываться инеем от его дыхания.

Песок сыпался и сыпался с черного неба, погребая его заживо. Что-то едва слышно скреблось о поверхность скафандра.

Спенс снова вскрикнул и понял, что шлем не пропускает звук наружу. Зубы выстукивали дробь от холода. Он замерзал. Он погружался в сонное оцепенение. Сон, последний сон… враг победил…

Сознание возвращалось медленно. Чувства были вялыми, как после наркотика. Яркий свет резал глаза. Пришлось прищуриться.

Сначала он не понял, где и в каком состоянии находится. Он слышал собственное довольно ровное дыхание, понимал, что лежит в скафандре с пристегнутым шлемом. Но тело не слушалось, оно застыло в каком-то странном положении. Он попытался поднять одну руку и сообразил, что для этого требуется немалое усилие. С таким же трудом он поднял другую руку и как-то сумел принять сидячее положение.

Его пронзила догадка: Марс! Он на Марсе. И он вышел на поверхность один. Он мечтал об этом, и вот мечта стала реальностью! С трудом вспомнился мучительный путь через пески. Это был вовсе не кошмар, он в самом деле шел через дюны. Но воспоминания приходилось извлекать с трудом, как бывает со снами. А что было до этого? Провал. Пустота. Еще одна потеря памяти.

Разгребая песок, Спенс поднялся на ноги. Снова поднялся на гребень дюны и осмотрел красную пустыню, борясь с нарастающей паникой. Он не видел станцию терраформирования, он вообще не видел ни единого ориентира!

Ветер утих, но далеко на юге — ему казалось, что на юге — на горизонте медленно шевелилось красно-коричневое пятно, как будто там бушевал степной костер. Небо над головой окрасилось розовым, значит, близко к полудню.

Спенс отчетливо увидел проблему. Он не может сидеть и ждать, пока поисковая группа найдет его, и он не представляет, куда идти. Он взглянул на хронометр скафандра, встроенный в правое предплечье, перевел в режим резерва времени и увидел, что в лучшем случае ему осталось семь часов, прежде чем температура упадет и он начнет замерзать.

Он решил пойти к горе, вздымавшейся в чистом воздухе так близко, что до нее, казалось, можно дотронуться рукой. Он вспомнил голокарту на базе и сообразил, что это и есть Олимп, самая высокая вершина Марса. Находится она примерно в тридцати километрах от базы. Если бы ему удалось добраться до склона горы, то с высоты он мог бы увидеть сооружение. Итак, ему предстоит одолеть пятьдесят или шестьдесят километров за семь, самое большее — за восемь часов. Он должен идти со скоростью семь-восемь километров в час. На Земле — много, на Марсе — возможно.

Не теряя ни секунды, он повернулся к горе и пошел длинными шагами.

Он шел уже несколько часов, а конус Олимпа, казалось, не претерпел заметных изменений. Время от времени он останавливался и озирался, боясь пропустить какой-нибудь признак поисковой группы или хотя бы ориентир, по которому можно оценить пройденное расстояние.

Во время одной из таких остановок он заметил, что коричневое пятно на юге существенно подросло. Теперь оно уже заполнило весь южный квадрант горизонта, поднимаясь в небо, по меньшей мере, на несколько километров. Пока он стоял, прикидывая размер тучи, его пронзила догадка — это пыльная буря! И она неслась прямо к нему!

Спенс побежал неуклюжей, подпрыгивающей походкой. Он должен был добраться до горы до того, как налетит буря. Это его единственный шанс…

Первые порывы ветра хлестнули Спенса так, словно ему в спину двинули кулаком. Песок взвился вокруг ног, как пар, вырывающийся из трубы. Сила надвигающейся бури толкала его вперед, делая шаги невероятно длинными. Он торопился, как мог, измученный, вспотевший под скафандром. Язык от жажды прилип к нёбу. Оглянувшись через плечо, он увидел тучу. Она уже заволокла все небо. Солнце едва пробивалось через ее космы.

Спенс шел почти машинально, не следя за пройденным расстоянием, не заботясь о том, достиг он горы или нет. Больше всего он боялся увидеть гору так же далеко, как и раньше. Он шагал, стараясь не думать об ужасном конце, ожидающем его совсем скоро.

Ветер выл, застилал небо пылью, бросал под ноги горы песка. Маленькие камешки, да и просто крупные песчинки врезались в него как пули. Спенс понимал, надежность скафандра — просто вопрос времени. Скоро ветер, насыщенный пылью и песком, источит спасительную ткань, сорвет и оставит его голым под смертельным дождем.

Мрачный прогноз Пакера эхом отозвался в его ушах: «Человека сотрет за минуты». Спенс хорошо представлял собственную гибель в мучительных подробностях: с него сдерут кожу, потом плоть, клетка за клеткой, а потом придет черед костей, и они тоже превратятся в пыль и разлетятся по поверхности планеты.

Такой конец представлялся ему ужасным. Но был и еще вариант: смерть от охлаждения. Вот и весь невеликий выбор.

Солнца уже прочти не видно. Ветер, свистящий вокруг него, отчетливо похолодел. Вскоре температура резко упадет, и он перестанет двигаться, поскольку тело остынет. Может, так будет и лучше…

Он брел вслепую, спотыкаясь на каждом шагу. Вокруг только пыль. Крошечные снаряды лупили по шлему, потрескивало статическое электричество, и Спенс неожиданно подумал, что отец будет тяжело переживать его гибель. Сестра тоже погорюет. Аджани, наверное, опечалится, но смуглый гений вряд ли будет долго скорбеть по нему.

Ари! Вот кто будет действительно горевать. Она — единственная, кто его на самом деле заботил. И он никогда больше не увидит ее — ни голубых глаз, ни золотистых волос, сияющих на солнце, не почувствует на лице прохладного прикосновения ее длинных пальцев! Вот эта разлука пугала его больше смерти.

Он самонадеянно думал, что его гибель оставит в ее душе незаживающую рану, которую не сможет заполнить никто другой, что она будет неизменно вспоминать его с любовью и обязательно зарыдает, когда услышит печальную весть о его смерти.

Он вспомнил ее слова накануне отъезда: «Будь осторожен, Спенсер… Я буду молиться за тебя каждый день».

Молитва мне вряд ли поможет, подумал Спенс, но тут же сообразил, что все остальное не поможет точно, а вот молитва не помешает. Мысль показалась уместной. Вот только слова… Нельзя же, чтобы молитва умирающего агностика выглядела фарсом.

Неожиданно его захлестнули эмоции. По щекам покатились слезы, а он даже не смог смахнуть их в этом дурацком шлеме.

Единственные слова, которые он смог отыскать в глубине сознания, вырвались вместе со слезами: «Прости, прости, — шептал он снова и снова. — Прости меня, помоги мне.

Он не знал, к кому обращается и за что просит прощения. Ученый Спенс не знал. Его сердце знало.

Едва первые слова сорвались с его губ, как порыв холодного ветра швырнул его на землю. Сверху, больно ударяя в спину, падали мелкие камни. Он не мог приподнять голову в шлеме, а холод пронизывал его до костей. Он знал, что должен встать и двигаться, чтобы разогреть организм мышечной активностью, но встать не смог. Тогда он пополз на животе, как змея.

Он не уполз далеко, когда ветер неожиданно стих. Спенс поднялся на колени, встал, сделал несколько шагов, и ветер снова ударил его, повалив вперед, прижал к земле и покатил. Он не встречал никакой опоры, пока не рухнул в неглубокую балку из тех, что во множестве избороздили поверхность планеты. Она прикрыла его от ветра и летящих песчинок.

Отсюда было видно не намного больше, чем раньше, облака пыли ограничивали видимость, но все же помогали различить ближайшее пространство. Спенс опустил голову и попытался бежать по высохшему дну древней реки. Темнота быстро сгущалась, и он чувствовал, как с заходом солнца усиливается холод.

Местность понижалась. Балка становилась глубже, превращаясь в рифтовый разлом.

Спенс тащился, не думая ни о чем, кроме необходимости двигаться, пока тело сохраняет тепло, скоро он упадет от переохлаждения. Он знал, что смерть последует быстро, и он ее почти не почувствует. Это казалось ему предпочтительнее, чем быть стертым в порошок напильником ветра.