— Да, вы правы. — Он задумчиво пожевал. — Только я не могу вспомнить, с чего все началось. Я много чего не могу вспомнить. Не хватает целых кусков памяти. Началось все сразу после приезда сюда, ну, не сразу, немного позже. На пару недель, наверное. И началось со снов.

— Сны? Но все видят сны…

— Нет, это другое. Не спрашивайте меня, о чем они, я не знаю. Иногда я почти готов вспомнить, мне кажется, вот-вот, и я увижу всю картину. Не хватает какого-то звука или слова. Но потом все исчезает, просто пустое место. Но они страшные. Меня они, во всяком случае, пугают. Я просыпаюсь в холодном поту. Раз или два мне даже казалось, что я кричал. А еще я плакал во сне. И никакой системы! Иногда это происходит во время сеанса — мы же проводим эксперименты, — а иногда, когда я сплю в своей каюте. Но эмоциональное воздействие остается, этакое призрачное присутствие чего-то…или кого-то.

— Это ужасно!

— И с каждым разом становится только хуже.

— Ваш заказ, мсье. — Официант возник словно ниоткуда и поставил перед ними несколько дымящихся блюд. — Приятного аппетита, мсье, мадемуазель.

— О-о, — сказал Спенс. — Так не годится!

— Что случилось? — обеспокоенно спросила Ари, опасаясь, не стряслось ли со Сненсом еще какой напасти.

— Красное вино к камбале! Очень неизящно, — он криво усмехнулся. — Ари, вы обедаете с довольно неуклюжим человеком.

Она музыкально рассмеялась.

— К черту условности! Мне все равно. Знаете, как говорят: «Глупая последовательность — это домовой в маленьких умах, обожаемый мелкими политиками, философами и богословами»[3].

— И кто же так говорит?

— Эмерсон. Это он сказал.

Оба рассмеялись, и Ари отметила, что морщинки вокруг глаз Спенса разгладились. Его отпустило. Как ледоход на реке. Он доверил ей свой секрет; значит, доверит и все остальное. Она тоже расслабилась, с удивлением обнаружив, что сидит на краешке стула с тех пор, как они сели за стол.

— Ваше здоровье! — сказал Спенс, поднимая свой бокал. Он сделал глоток вина, а затем принялся за еду с поспешностью голодного человека. Они ели молча, пока он решительным движением не отодвинул тарелку. Он хотел вернуться к своей исповеди. На этот раз слова хлынули из него потоком. Ари заворожено слушала.

— Провалы в сознании начались неделю назад, если точнее, пять дней назад. Ни у кого из моих родственников ничего подобного не замечалось. Ни эпилепсии, ни каталепсии, ничего такого.

Что происходит во время моих отключений, понятия не имею. Не знаю даже их продолжительности, знаю только, что в этом состоянии я, судя по рассказам, довольно активен. И, между прочим, действия могу совершать довольно сложные. — Он коснулся своей обожженной части лица.

Доктор Уильямс называет такие периоды «актами саморазрушения», они описаны в трудах по психологии, особенно если связаны с провалами в памяти или амнезией. Нередко провалы в памяти возникают в результате травмы или какой-то опасности, настолько серьезной, что разум блокирует воспоминание об этом эпизоде, потому что воспоминания о ней носят стрессовый характер. Только я считаю, что в моем случае все как раз наоборот. Доказательств у меня нет, но, по внутреннему убеждению, я прав. Я думал об этом всю прошлую ночь в лазарете. Убеждение — это, конечно, маловато, но больше у меня пока ничего нет.

— Не уверена, что я понимаю…

— Просто я пытаюсь сказать, что в моем случае сначала наступают провалы, а они, в свою очередь, приводят к актам саморазрушения. Но мне почему-то не кажется, что я действительно хочу себя уничтожить.

— Тогда какой в них смысл?

— Смысл в том, чтобы сбежать. Побег — один из древнейших рефлексов животных. Он базовый, универсальный. Даже самое робкое существо предпочтет кинутся навстречу неизвестной опасности, чтобы избежать известной.

— Ох, Спенс, — вздохнула Ари, — кто или что может хотеть причинить вам вред здесь, на станции?

— Пока не знаю. Но хочу узнать. — Он взглянул на взволнованное лицо Ари; она хмурилась. — Понимаю, звучит довольно фантастично. Вы вполне можете решить, что я тронулся умом. Зачем выдумывать невидимых врагов? Зачем строить какие-то невероятные гипотезы, когда те же самые факты можно объяснить проще, используя известные принципы? Я тысячу раз задавал себе эти вопросы за последние двадцать четыре часа. Но что-то внутри меня настаивает именно на этой точке зрения. И на текущий момент другого убедительного объяснения у меня нет.

Ари перегнулась через стол и положила руку поверх его ладони. Глядя прямо ему в глаза, она твердо произнесла:

— Я верю вам, Спенсер.

— Верите? Но почему? То, что я говорю, звучит не очень-то убедительно.

— Да, знаю. Но! Никто не мог бы говорить так, как вы — логично и объективно, а если бы речь шла о психическом расстройстве, тем более. Так что я вам верю.

— Спасибо. Я просто хочу сказать, что есть все основания упрятать меня в психушку, хотя бы для того, чтобы не дать мне причинить вред себе или еще кому-то. Но… вы же не думаете, что я в самом деле схожу с ума?

— Нет. Не знаю. Но судя по вашему рассказу, причина этих провалов памяти не у вас внутри, а снаружи.

— Вот оно, Ари! Вы сказали именно то, к чему я пришел. Что-то вне меня. Я чувствую, как оно нависло надо мной. Чье-то присутствие… Не могу описать, на что это похоже.

— И как же теперь быть?

Спенс сжал кулаки.

— Не знаю. В такое трудно поверить. Но чувство меня не обманывает.

— Вы довольны обедом, мсье? — спросил официант. Спенс не знал, как долго он стоял рядом и удивился, заметив, что стол прибран, пустые тарелки исчезли. Он так увлекся своим рассказом, что не заметил, как их унесли.

— Да, все прекрасно, спасибо.

— Отлично, мсье. Я подам счет.

— Спасибо, Спенс. Отличный обед. — Ари коснулась салфеткой губ.

— Наверное, если бы не мои разговоры.

— К обеду они не имеют отношения. К тому же, я понимаю, что вам пришлось пережить. Но я довольна.

Официант принес счет на серебряном подносе и положил перед Спенсом, одновременно протягивая ему серебряную перьевую ручку. Спенс поставил подпись и личный учетный код.

— Весьма признателен, мсье. Надеюсь вскоре снова увидеть вас. До свидания. — Официант повернулся и щелкнул пальцами. Тут же возник молодой человек с серебряным кофейником и наполнил их чашки, а в центр стола поставил маленькую серебряную вазу с четырьмя нежными веточками розы с бутонами.

Спенс задумчиво отхлебнул кофе. Ари видела, что он еще не все сказал.

— Ари, я рассказал вам все это, потому что хочу попросить о помощи.

— Говорите, Спенс.

— В общем-то мелочь, но она важна для меня. Вы можете посчитать это и вовсе глупостью…

— Ни в коем случае. После всего, что вы мне сегодня рассказали, ни за что не посчитаю. Наоборот, я думаю, все это очень серьезно.

— Ваш отец предложил мне присоединиться к исследовательской миссии по проекту терраформирования Марса.

— Помню. Я же при этом присутствовала.

— Так вот. Я решил принять его приглашение. Но есть одна деталь… Мне очень не хотелось бы, чтобы об этом знал кто-нибудь еще, кроме вас и вашего отца. Это можно устроить?

— Могу попробовать. Но, Спенс, вы считаете, это разумно? Вас же не будет на станции довольно долго, в полете такого лазарета, как здесь, нет.

— Мне просто необходимо исчезнуть. Провалы в памяти начались здесь, на станции, и если я останусь, они продолжатся. Разумеется, такое может случиться и за пределами станции, но другого способа проверить это я не вижу. Надо рискнуть.

Кажется, ему не удалось убедить Ари. Она продолжала хмуриться.

— Мне это совсем не нравится. Слишком опасно. Лучше бы остаться здесь и договориться с кем-нибудь, чтобы последил за вами. У вас же есть помощник? Или пусть доктор Уильямс поглубже вами займется. Надо проверить…

— В здравом ли я уме? — грубовато перебил он.

— Вовсе нет. Просто я имела в виду серьезное обследование. Он же вам предлагал? И он готов не вести протокол обследования.