— Но это она, несомненно она!

Госпожа де Ламотт собиралась спросить его, о ком он говорит; но в это время в глубине первой комнаты показались под руку две дамы, сопровождаемые на некотором расстоянии каким-то человеком, сильно напоминавшим своим видом доверенного слугу, хотя он и был одет в платье горожанина.

Облик этих двух дам, особенно одной из них, так сильно поразил графиню, что она сделала шаг навстречу им.

В эту же минуту громкий крик из соседнего зала, сорвавшийся с уст припадочной, заставил всех броситься в ту сторону. Тогда тот самый господин, сказавший раньше "Это она!" и стоявший около г-жи де Ламотт, воскликнул глухо и таинственно:

— Да посмотрите же, господа, ведь это королева.

При этих словах Жанна вздрогнула.

— Королева! — воскликнуло несколько испуганных и удивленных голосов.

— Королева у Месмера!

— Королева в кризисе! — повторило несколько голосов.

— О, — произнес кто-то, — этого не может быть.

— Взгляните, — спокойно проговорил неизвестный, — вы узнаёте королеву? Да или нет?

— Действительно, — пробормотало большинство присутствующих, — сходство удивительное.

Госпожа де Ламотт снова надела маску, как все те дамы, которые собирались прямо от Месмера поехать на бал в Оперу. Поэтому она могла расспрашивать без всякого риска для себя.

— Сударь, — спросила она у господина, вызвавшего все это волнение, человека довольно дородного, с румяным, полным лицом и с удивительно острым взглядом сверкающих глаз, — вы, кажется, сказали, что королева здесь?

— О сударыня, в этом не может быть сомнений, — отвечал он графине.

— Где же она?

— Да вот эта молодая женщина, которую вы видите там лежащей на фиолетовых подушках и находящейся в таком сильном припадке, что она совершенно не владеет собой. Это и есть королева.

— Но почему вы полагаете, сударь, что это королева?

— Просто потому, сударыня, что эта женщина королева, — отвечал невозмутимый обвинитель и отошел от своей собеседницы, чтобы распространить эту новость среди присутствующих.

Жанна отвернулась от того почти отвратительного зрелища, которое теперь представляла собою припадочная. Но, сделав несколько шагов к двери, она очутилась лицом к лицу с двумя дамами, которые, ожидая, когда можно будет подойти ближе к бившимся в конвульсиях больным, с живым интересом рассматривали чан, железные прутья и крышку.

Как только взгляд Жанны остановился на лице старшей дамы, она, в свою очередь, вскрикнула.

— Что случилось? — осведомилась дама.

Жанна поспешно сорвала с себя маску.

— Узнаете ли вы меня? — спросила она.

Дама хотела было утвердительно кивнуть головой, но тотчас спохватилась.

— Нет, сударыня, — сказала она с некоторым смущением.

— Ну, а я узнаю вас и сейчас докажу вам это.

Обе дамы при этих словах с ужасом прижались друг к другу.

Жанна вынула из кармана коробочку с портретом.

— Вы это забыли у меня, — сказала она.

— Если бы даже это и было так, сударыня, — спросила старшая дама, — что означает ваше волнение?

— Я взволнована опасностью, которой здесь подвергается ваше величество.

— Объяснитесь.

— Прежде наденьте эту маску, ваше величество.

И она протянула свою полумаску королеве, которая колебалась, считая себя достаточно защищенной от взоров своим головным убором.

— Умоляю вас, нельзя терять ни минуты, — продолжала Жанна.

— Сделайте, сделайте это, мадам, — сказала шепотом вторая дама королеве.

Королева машинально надела маску.

— А теперь идемте, идемте, — продолжала Жанна и увлекла обеих женщин с такой поспешностью, что они через несколько секунд уже очутились у входных дверей.

— Но, однако… — начала королева, переводя дух.

— Ваше величество никто не видел?

— Кажется, никто.

— Тем лучше.

— Но объясните же наконец…

— Пусть ваше величество пока поверит на слово моей почтительной преданности: вы подвергались большой опасности.

— Да в чем же заключалась эта опасность?

— Я буду иметь честь все рассказать вашему величеству, если вы удостоите осчастливить меня аудиенцией. Но это длинная история, а ваше величество могут узнать, заметить.

Затем, видя, что королева проявляет признаки нетерпения, она добавила, обращаясь к принцессе де Ламбаль:

— Сударыня, умоляю вас, присоедините свои просьбы к моим, чтобы убедить ее величество уехать, немедленно уехать.

Принцесса сделала умоляющий жест.

— Ну, — сказала королева, — раз вы хотите этого… Вы просили у меня аудиенции? — спросила она, обращаясь к г-же де Ламотт.

— Я горю желанием иметь честь объяснить вашему величеству мое поведение.

— В таком случае привезите мне эту коробочку и спросите привратника Лорана; он будет предупрежден.

Затем королева обернулась по направлению к улице.

— Kommen Sie da, Weber![5] — крикнула она по-немецки.

Поспешно подкатила карета, и обе высокородные дамы сели в нее.

Госпожа де Ламотт осталась стоять у двери, пока не потеряла их из виду.

"О, я хорошо сделала, что так поступила, — сказала она про себя, — но что касается дальнейшего… надо об этом подумать".

В это время господин, указавший присутствующим на мнимую королеву, подошел к одному из зрителей, жадно смотревших на происходящее, одетому в потертое платье, и хлопнул его по плечу:

— Какой прекрасный сюжет для статьи вам, журналисту!

— Как это? — спросил тот.

— Хотите знать вкратце ее содержание?

— Пожалуйста.

— Вот оно: "Об опасности родиться подданным страны, где королем управляет королева, которая любит кризисы".

Газетчик рассмеялся.

— А Бастилия? — спросил он.

— Полно! Разве не существует анаграмм, с помощью которых можно провести всех королевских цензоров? Позвольте вас спросить, может ли когда-нибудь цензор запретить вам рассказать историю принца Илу и принцессы Аттенаутны, властительницы Цанфрии? Что вы на это скажете?

— Да, это превосходная мысль! — воскликнул увлеченный его словами газетчик.

— И могу вас заверить, что статья, озаглавленная "Кризисы принцессы Аттенаутны у факира Ремсема", будет иметь большой успех в салонах.

— Я того же мнения.

— Так идите же и изложите нам все это, нисколько не стесняясь в выражениях.

Газетчик пожал руку неизвестному господину.

— Могу я вам послать несколько экземпляров? — спросил он. — Я сделаю это с большим удовольствием, если вы будете столь любезны назвать мне свое имя.

— Конечно. Мысль о статье приводит меня в восхищение, и в вашем исполнении заметка будет иметь успех, выиграет на все сто процентов. В скольких экземплярах вы обыкновенно печатаете ваши маленькие памфлеты?

— В двух тысячах.

— Окажите мне услугу.

— Охотно.

— Возьмите эти пятьдесят луидоров и прикажите выпустить в свет шесть тысяч экземпляров.

— Как, сударь? Вы меня совершенно облагодетельствовали! Позвольте мне, по крайней мере, узнать имя такого великодушного покровителя литературы.

— Я сообщу вам его, когда через неделю пришлю к вам за тысячью экземпляров по два ливра за каждый. Согласны?

— Я буду работать день и ночь, сударь.

— И смотрите, чтобы статейка вышла забавной.

— Весь Париж будет хохотать до слез, кроме одной особы.

— Которая будет плакать кровавыми слезами, не так ли?

— О сударь, вы очень остроумны!

— А вы слишком снисходительны. Кстати, пометьте, что напечатано в Лондоне.

— Конечно, как обыкновенно.

— Сударь, остаюсь вашим покорным слугой.

И дородный незнакомец простился с газетным писакой, который, со своими пятьюдесятью луидорами в кармане, тотчас же умчался с легкостью зловещей птицы.