— Выпытать подробности, угадать желание какой-то дамы иметь какую-то вещь, удовлетворить его! Графиня, вы положительно загадка, сфинкс. Я видел голову и шею женщины, но не видел еще львиных когтей. Вы, по-видимому, собираетесь теперь показать мне их? Ну что же, пусть будет так.

— О нет, я вам не буду ничего показывать, монсеньер, так как вы вовсе не желаете что-либо видеть. Я просто разъясняю вам загадку: подробности касались всего того, что произошло в Версале, некая дама — это королева, а удовлетворение ее желания — это покупка вами вчера у Бёмера и Боссанжа знаменитого ожерелья.

— Графиня! — прошептал кардинал, вздрогнув и побледнев.

Жанна устремила на него свой самый светлый взгляд.

— Ну что вы смотрите на меня так испуганно? Разве вы вчера не покончили дело с ювелирами на Школьной набережной?

Роганы не лгут, даже женщинам. Кардинал промолчал.

И так как он готов был покраснеть, а обиду такого рода мужчина никогда не прощает женщине, вызвавшей ее, то Жанна поспешила взять кардинала за руку.

— Простите меня, принц, — сказала она, — мне хотелось поскорее высказать вам, что вы ошибались на мой счет. Вы меня считали глупой и злой?

— О графиня…

— Но…

— Ни слова больше; позвольте теперь говорить мне. Может быть, мне удастся убедить вас, так как я сейчас ясно вижу, с кем имею дело. Я ожидал встретить в вас красивую, умную женщину, очаровательную любовницу, но нашел нечто лучшее. Слушайте.

Жанна подвинулась к кардиналу, оставив свою руку в его руке.

— Вы согласились быть моей, не любя меня. Вы сами сказали мне это, — продолжал г-н де Роган.

— И снова повторяю вам то же самое, — сказала г-жа де Ламотт.

— Значит, у вас была цель?

— Конечно.

— Какая же, графиня?

— Нужно, чтобы я объяснила вам ее?

— Нет, я сам близок к истине. Вы хотите устроить мое счастье. Не ясно ли, что, в случае удачи, моей первой заботой было бы устроить и вашу будущность? Верно это? Я не ошибся?

— Вы не ошиблись, монсеньер, и моя цель именно такова. Поверьте только одному, и без лишних слов: идя к этой цели, мне не пришлось испытать антипатии или отвращения — путь был приятен.

— Вы очаровательная женщина, графиня, и говорить с вами о делах — одно удовольствие. Итак, я сказал, что вы угадали верно. Вы знаете, что мое сердце полно почтительной привязанности к кому-то?

— Я это увидела на балу в Опере, принц.

— Эта привязанность всегда будет неразделенной. О, Боже меня сохрани думать иначе!

— Э, — возразила графиня, — женщина не всегда остается королевой, и, насколько я знаю, вы вполне стоите кардинала Мазарини.

— Это был к тому же очень красивый мужчина, — со смехом сказал г-н де Роган.

— И прекрасный первый министр, — добавила совершенно спокойно Жанна.

— Графиня, в вашем присутствии можно даже не думать, а не то что высказывать свою мысль вслух. Вы думаете и говорите за своих друзей. Да, я хочу стать первым министром. Все меня побуждает к этому: и мое происхождение, и знание дел, и известное расположение ко мне иностранных дворов, и значительная симпатия французского народа.

— Словом, все, — сказала Жанна, — кроме одного.

— Кроме отвращения одного лица, хотите вы сказать.

— Да, королевы; и это отвращение — главное препятствие. Все, что любит королева, в конце концов полюбит и король; что она ненавидит, того и он не терпит.

— А меня она ненавидит?

— О!

— Будем откровенны. Я не думаю, чтобы нам следовало останавливаться на прекрасном пути — говорить только правду.

— Ну, монсеньер, королева вас не любит.

— В таком случае я погиб! Никакое ожерелье тут не поможет.

— Вот в этом вы можете ошибиться, принц.

— Ожерелье куплено!

— По крайней мере, королева увидит, что если она не любит вас, то вы любите ее.

— О, графиня!

— Мы же условились, монсеньер, называть вещи своими именами.

— Хорошо. Так вы говорите, что не отчаиваетесь видеть меня когда-нибудь первым министром?

— Я уверена, что вы им будете.

— Я никогда не простил бы себе, если бы не спросил вас в свою очередь, к чему стремится ваше честолюбие.

— Я вам скажу это, принц, когда вы будете в состоянии удовлетворить его.

— Разумно. Я жду вас в тот же день.

— Благодарю. А теперь давайте ужинать.

Кардинал взял руку Жанны и пожал ее так, как графиня того горячо желала несколько дней тому назад. Но теперь было слишком поздно.

Она отняла руку.

— Что это значит, графиня?

— Давайте ужинать, монсеньер, я уже сказала вам.

— Но я уже не голоден.

— Тогда будем беседовать.

— Но мне больше нечего сказать вам.

— Ну так расстанемся.

— Вот что вы называете нашим союзом? Вы меня прогоняете?

— Чтобы действительно принадлежать друг другу, монсеньер, — ответила Жанна, — будем вполне принадлежать сами себе.

— Вы правы, графиня; простите, что я опять ошибся в вас. О, клянусь вам, что это будет в последний раз.

Он почтительно поцеловал ее руку и не заметил насмешливой, дьявольской улыбки графини, когда говорил, что в последний раз ошибся в ней.

Жанна встала и проводила принца до передней. Там он остановился и тихо спросил ее:

— А продолжение, графиня?

— Оно будет очень простое.

— Что мне делать?

— Ничего. Подождите меня.

— А вы поедете?

— В Версаль.

— Когда?

— Завтра.

— И я получу ответ?

— Немедленно.

— Ну, моя покровительница, я полагаюсь на вас.

— Предоставьте мне действовать.

Она вернулась с этими словами к себе и легла в постель, рассеянно устремив взор на красавца Эндимиона, ожидавшего Диану.

"Положительно, свобода лучше", — прошептала она.

Владея такой тайной и имея перед собой такое блестящее будущее, Жанна чувствовала в себе достаточно силы, чтобы перевернуть мир.

Она дала себе двухнедельный срок, чтобы затем полностью вкусить сочную гроздь, которую фортуна повесила у нее над головой.

Являться ко двору уже не в качестве просительницы или бедной нищенки, которую приютила г-жа де Буленвилье, а носительницей имени Валуа, обладательницей ста тысяч ливров годового дохода, женой герцога и пэра; называться фавориткой королевы; в эти полные интриг и бурь дни править государством, управляя королем через Марию Антуанетту, — вот вкратце панорама, развертывавшаяся перед неиссякаемым воображением графини де Ламотт.

Едва наступил день, она помчалась в Версаль. У нее не было приглашения на аудиенцию; но она стала так верить в свою удачу, что уже не сомневалась: этикет смирится перед ее желанием.

И она не ошиблась.

Все дворцовые служители, столь сильно озабоченные, как бы лучше угодить вкусам повелителей, уже заметили удовольствие, которое доставляло Марии Антуанетте общество красивой графини.

Этого было достаточно, чтобы по приезде ее один умный и желавший выдвинуться привратник встал на пути королевы, возвращающейся из часовни, и как бы невзначай громко сказал дежурному придворному:

— Сударь, как быть с госпожой графиней де Ламотт-Валуа, у которой нет приглашения на аудиенцию?

Королева тихо разговаривала с г-жой де Ламбаль. Имя Жанны, столь ловко названное этим человеком, заставило ее прервать разговор.

Она обернулась.

— Кто-то сказал, что здесь госпожа де Ламотт-Валуа? — спросила она.

— Кажется, что так, ваше величество, — ответил придворный.

— Кто это сказал?

— Вот этот привратник, ваше величество.

Привратник почтительно поклонился.

— Я приму госпожу де Ламотт-Валуа, — сказала королева, продолжая свой путь. — Вы ее проведете в ванную, — прибавила она, удаляясь.

Королева ушла.

Жанна, которой привратник откровенно рассказал, как он просто все устроил, тотчас же взялась за кошелек, но привратник остановил ее с улыбкой: