— Ого! В тот самый день, когда он спас мне жизнь! — пробурчал Карл. — Время выбрано неудачно.

Он уже сделал несколько шагов, собираясь идти к матери, но его остановила одна мысль:

"Клянусь Богом! Если я с ней заговорю об этом, то конца не будет спорам! Лучше будем действовать каждый по-своему".

— Кормилица, — сказал он, — запри все двери и скажи королеве Елизавете[14], что я плохо себя чувствую после падения и эту ночь буду спать у себя.

Кормилица пошла исполнить приказание, а Карл, так как для осуществления его проекта было еще рано, сел писать стихи.

За этим занятием время бежало для короля всего быстрее. Он думал, что еще только семь часов вечера, когда пробило девять. Карл сосчитал удары и с последним ударом поднялся.

— Черт возьми! Пора! — сказал он.

Взяв плащ и шляпу, он вышел в потайную дверь, пробитую, по его приказу, в деревянной обшивке стены и неизвестную даже самой Екатерине.

Карл направился в покои Генриха; но Генрих прямо от герцога Алансонского зашел к себе только переодеться и тотчас вышел.

"Наверное, он пошел ужинать к Марго, — подумал король. — Насколько я могу судить, теперь он с ней в наилучших отношениях".

И Карл направился к покоям Маргариты.

После охоты Маргарита привела к себе герцогиню Неверскую, Коконнаса и Ла Моля и вместе с ними подкреплялась сладкими пирожками и вареньем.

Карл стукнул во входную дверь; ее открыла Жийона, но при виде короля так перепугалась, что едва нашла в себе силы сделать реверанс и, вместо того чтобы бегом предупредить свою госпожу о приходе августейшего гостя, только ахнула и впустила Карла.

Король прошел через переднюю и, услыхав взрывы смеха, двинулся на голоса к столовой.

"Бедняга Генрих! — думал король. — Он веселится, не чуя над собой беды".

— Это я, — сказал он громко, приподняв портьеру и просунув голову.

Маргарита вскрикнула от страха; несмотря на веселое выражение лица короля, его появление подействовало на нее, как голова Медузы. Сидя против портьеры, она сразу узнала короля. Двое мужчин сидели спиной ко входу.

— Ваше величество! — с ужасом вскричала Маргарита и вскочила с места.

В то время как трое сотрапезников испытывали такое ощущение, будто их головы сейчас упадут с плеч, Коконнас сохранил ясное сознание. Он тоже вскочил с места, но так неловко, что опрокинул стол и свалил на пол все — посуду, стаканы, кушанья и свечи.

На минуту водворилась полная темнота и мертвая тишина.

— Удирай! — шепнул Коконнас Ла Молю. — Скорей! Скорей!

Ла Моль не заставил просить себя дважды: он бросился к стене и стал нащупывать дверь, стремясь попасть в опочивальню и спрятаться в знакомом кабинете. Но только он переступил порог опочивальни, как столкнулся с другим мужчиной, который только что вошел туда потайным ходом.

— Что это значит? — спросил Карл тоном, в котором послышалась грозная нотка раздражения. — Разве я враг пирушек, что при виде меня происходит такая кутерьма? Эй, Анрио! Где ты? Отвечай!

— Мы спасены! — прошептала Маргарита, хватая чью-то руку и принимая ее за руку Ла Моля. — Король думает, что мой муж участвует в пирушке.

— Я и оставлю его в этом заблуждении, мадам, успокойтесь, — сказал Генрих, отвечая в тон Маргарите.

— Великий Боже! — произнесла Маргарита, выпуская руку, оказавшуюся рукой короля Наваррского.

— Тише! — ответил Генрих.

— Тысяча чертей! Что вы там шепчетесь? — крикнул Карл. — Генрих, отвечайте, где вы?

— Я здесь, сир, — ответил король Наваррский.

— Черт возьми! — прошептал Коконнас, прижавшись в углу с герцогиней Неверской. — Час от часу не легче!

— Теперь мы окончательно погибли, — ответила Анриетта.

Коконнас, известный как отчаянный смельчак, решил, что рано или поздно, а придется зажечь свечи, и лучше это сделать раньше; пьемонтец выпустил руку герцогини Неверской, нашел среди упавшей сервировки подсвечник, подошел к жаровне для подогревания кушаний, раздул уголек и зажег от него свечу.

Комната осветилась.

Карл окинул ее внимательным взором.

Генрих стоял рядом со своей женой, герцогиня Неверская забилась в угол, а Коконнас посреди комнаты с подсвечником в руке освещал всю сцену.

— Извините, братец, — сказала Маргарита, — мы вас не ожидали.

— Поэтому, ваше величество, как вы изволили видеть, вы нас так и напугали! — заметила Анриетта.

— Да я и сам, — ответил Генрих, догадываясь обо всем, — как видно, перепугался не на шутку, потому что, вставая, опрокинул стол.

Коконнас бросил на короля Наваррского взгляд, казалось, говоривший: "Замечательно! Вот это муж так муж — все понимает с полуслова!".

— Какой переполох! — повторил Карл. — Анрио, твой ужин на полу. Идем со мной заканчивать ужин в другом месте; сегодня я кучу с тобой.

— Неужели, сир! — сказал Генрих. — Ваше величество делает мне честь?

— Да, мое величество делает тебе честь увести тебя из Лувра. Марго, одолжи его мне; завтра утром я тебе его верну.

— Что вы, братец! — ответила Маргарита. — Вам не требуется разрешения — здесь вы хозяин.

— Сир, я пойду к себе взять другой плащ и через минуту вернусь сюда.

— Не надо, Анрио; тот, что на тебе, вполне хорош.

— Но сир… — попытался возразить Беарнец.

— Говорят тебе, не ходи, тысяча чертей! Не понимаешь, что ли? Идем со мной.

— Да, да, ступайте! — вдруг спохватилась Маргарита и сжала мужу локоть, догадавшись по особенному выражению глаз Карла, что говорит он так неспроста.

— Я готов, сир, — сказал Генрих.

Но Карл перевел взгляд на Коконнаса, который, продолжая выполнять обязанности осветителя, зажигал другие свечи.

— Кто этот дворянин? — спросил он у Генриха, упорно глядя на пьемонтца. — Уж не Л а Моль ли?

"Кто это ему наговорил про Л а Моля?" — подумала Маргарита.

— Нет, сир, — ответил Генрих. — Здесь нет Ла Моля, и жаль, что нет, а то бы я имел честь представить его вашему величеству вместе с его другом графом Коконнасом; они неразлучны, и оба служат у герцога Алансонского.

— Так-так! У знаменитого стрелка! — ответил Карл. — Ну, хорошо.

Потом спросил, насупив брови:

— А этот Ла Моль не гугенот?

— Обращенный, ваше величество, — ответил Генрих, — и я отвечаю за него, как за себя.

— Если вы, Анрио, после того что вы сегодня сделали, отвечаете за кого-нибудь, то я не имею права в нем сомневаться. Но все равно, мне хотелось бы посмотреть на этого графа де Ла Моля. Ну, посмотрю когда-нибудь в другой раз.

Еще раз оглядев комнату, Карл поцеловал Маргариту и, взяв под руку короля Наваррского, увел его с собой. У выхода из Лувра Генрих хотел остановиться и сказать что-то часовому.

— Идем, идем! Не задерживайся, Анрио, — сказал Карл. — Раз я говорю, что воздух Лувра тебе сегодня вреден, так верь же мне, черт тебя возьми!

"Святая пятница! — подумал Генрих. — А как же де Муи? Что будет с ним у меня в комнате? Ведь он один! Хорошо, если воздух Лувра, вредный для меня, не окажется еще вреднее для него!"

— Да, вот что! — сказал Карл, когда они прошли подъемный мост. — Тебя не смущает, что молодцы герцога Алансонского ухаживают за твоей женой?

— В чем это выражается, сир?

— А разве этот граф Коконнас не строит глазки твоей Марго?

— Кто вам сказал, сир?

— Да уж говорили! — ответил король. -

— Простая шутка, ваше величество; месье Коконнас строит глазки, это верно, но только герцогине Неверской.

— Вот как!

— Ручаюсь вашему величеству, что это так.

Карл расхохотался.

— Ладно, — сказал он, — пусть теперь герцог Гиз попробует мне сплетничать, я ему утру нос, рассказав о проделках его невестки. Впрочем, — подумав, сказал Карл, — я не помню в точности, о ком он говорил, — о графе Коконнасе или о графе де Ла Моле.

— Ни тот, ни другой ни при чем, ваше величество, — ответил Генрих. — За чувства моей жены я отвечаю.