— Теперь, когда вы успокоились, как я надеюсь, — сказала Маргарита, — встаньте у входной двери и не пускайте, милый мой Ла Моль, никого, хотя бы ценой вашей жизни. Если кто-нибудь подойдет хотя бы к площадке лестницы, дайте знать.

Безвольно и покорно, как ребенок, Ла Моль вышел, переглядываясь с пьемонтцем, и оба стали перед закрытой дверью, все еще озадаченные происшедшим.

— Де Муи! — недоумевая, сказал Коконнас.

— Генрих! — прошептал Л а Моль.

— Де Муи — в таком же вишневом плаще, с таким же белым пером, как у тебя, и так же размахивает рукой, как ты.

— Да, но… раз тут дело не в любви, то, несомненно, в каком-нибудь заговоре, — сказал Ла Моль.

— Ах, дьявольщина! Вот мы и влипли в политику, — проворчал Коконнас. — Хорошо, что в этом не замешана герцогиня Неверская.

Маргарита вернулась к себе в комнату и села рядом с двумя собеседниками; отсутствие ее длилось не более минуты, и она не теряла времени даром: Жийона на страже у потайного хода и два дворянина на часах у главного входа были порукой полной безопасности.

— Мадам, как вы думаете, могут ли нас подслушать?

— Сир, эта комната обита войлоком и в ней двойная деревянная обшивка, все это обеспечивает ее непроницаемость для слуха.

— В этом отношении я полагаюсь на вас, — с улыбкой ответил Генрих.

Затем, обернувшись к де Муи, он шепотом, как будто у него еще остались опасения, несмотря на уверения Маргариты, сказал:

— Послушайте, зачем вы здесь?

— Здесь? — переспросил де Муи.

— Да, здесь, в этой комнате?

— Он здесь ни за чем, — ответила Маргарита, — это я его затащила.

— Значит, вы знали?..

— Я догадывалась обо всем.

— Вот видите, де Муи, — оказывается, можно было догадаться.

— Сегодня утром господин де Муи и герцог Франсуа были в комнате двух дворян герцога.

— Вот видите, де Муи, все известно.

— Это правда, — ответил де Муи.

— Я был уверен, — сказал Генрих, — что герцог Алансонский завладеет вами.

— Это ваша вина, ваше величество. Почему вы так упорно отвергали все, что я вам предлагал?

— Вы отвергли?! — воскликнула Маргарита. — Так я и думала!

— И вы, мадам, — ответил Генрих, покачав головой, — и вы, мой храбрый де Муи, — ей-Богу, вы меня смешите вашими негодующими восклицаниями. Подумайте! Входит человек и предлагает трон, восстание, переворот — кому? Мне, Генриху, королю, которого терпят только потому, что он покорно склонил голову, гугеноту, которого пощадили только при условии, что он будет разыгрывать католика! И после этого мне согласиться на ваши предложения, сделанные у меня в комнате, не обитой войлоком и без двойной обшивки? Святая пятница! Вы или безумцы, или дети!

— Но, ваше величество, разве вы не могли подать мне какую-нибудь надежду, если не словами, то жестом, знаком?

— Де Муи, о чем с вами говорил мой зять? — спросил Генрих.

— Сир, эта тайна не моя.

— Ах, Боже мой! — произнес Генрих, досадуя на то, что приходится иметь дело с человеком, так плохо понимающим его слова. — Да я не спрашиваю вас, какие он вам делал предложения, я только спрашиваю, выслушал ли и понял ли он вас?

— Он выслушал и понял, сир.

— Выслушал и понял! Это ваши собственные слова, де Муи! Плохой вы заговорщик! Скажи я слово — и вы погибли. Я, разумеется, не знал наверное, но подозревал, что где-то рядом был он, а если не он, так герцог Анжуйский, Карл Девятый или королева-мать; вы, де Муи, не знаете стен Лувра — это о них сложилась поговорка: "У стен есть уши", а вы хотите, чтобы я, хорошо знающий эти стены, проболтался! Помилосердствуйте, де Муи, вы невысокого мнения об уме короля Наваррского! И я поражаюсь тому, что вы, так плохо думая о Генрихе Наваррском, явились предлагать ему корону.

— Но, ваше величество, — возразил де Муи, — когда вы отказывались от короны, вы же могли подать мне знак. Тогда бы я не пришел в полное отчаяние, не считал бы все потерянным!

— Эх, святая пятница! — воскликнул Генрих. — Если он подслушивал, то мог и подглядывать, а погубить себя можно не только словом, но и знаком! Послушайте, де Муи, — продолжал король, оглядываясь, — даже сейчас, сидя с вами рядом, сдвинув стулья, я все же опасаюсь, не слышат ли меня другие. Де Муи, повтори мне свои предложения.

— Ваше величество, — в отчаянии воскликнул де Муи, — теперь я уже связан с герцогом Алансонским!

Маргарита с досадой всплеснула прекрасными руками:

— Значит, слишком поздно?!

— Наоборот, — прошептал Генрих, — поймите, что в этом нам покровительствует сам Бог. Де Муи, продолжай свою связь с герцогом Франсуа, ибо он будет спасением для всех нас. Неужели ты воображаешь, что целость ваших голов обеспечит король Наваррский? Наоборот, из-за меня вас перебьют всех до одного и по малейшему подозрению. А принц Французский — совсем другое дело! Добудь улики его участия, потребуй от него гарантий; я вижу, ты простак: сам ты готов рисковать головой, а ему готов поверить на слово!

— О сир! Поверьте мне, в его объятия меня толкнули лишь отчаяние из-за вашего отказа и страх, что герцог владеет нашей тайной.

— Владей и ты своею, де Муи, это уже зависит от тебя. К чему он стремится? Стать королем Наварры? Обещай ему корону. Чего он хочет? Покинуть здешний двор? Предоставь ему возможность бежать отсюда. Работай для него так, как если б ты работал для меня, действуй этим щитом так, чтобы все удары, которые нам будут наносить, отражал он. Когда настанет время удирать отсюда, мы удерем оба; когда настанет время царствовать и драться, я буду царствовать один.

— Остерегайтесь герцога, — прибавила Маргарита, — он человек темный и проницательный, не знающий ни чувства ненависти, ни чувства дружбы, способный в любое время отнестись к друзьям, как к врагам, и к врагам, как к друзьям.

— Он ждет вас, де Муи? — спросил Генрих.

— Да, ваше величество.

— Где?

— В комнате его дворян.

— В котором часу?

— В полночь.

— Еще нет одиннадцати, — сказал Генрих, — но не надо терять времени. Идите, де Муи.

— Месье, вы дали нам честное слово, — заметила Маргарита.

— О, мадам! — сказал Генрих с тем доверием, которое он так хорошо умел оказывать определенным лицам в определенных обстоятельствах. — С де Муи о таких вещах не говорят.

— Вы правы, сир, — ответил молодой человек, — но мне необходимо ваше слово, так как я должен сказать нашим вождям, что вы мне его дали. Ведь вы же не католик, нет?

Генрих пожал плечами.

— Вы не отказываетесь от наваррского престола?

— Я не отказываюсь ни от какого престола, де Муи, но оставляю за собой право выбрать лучший, то есть такой, который больше подойдет и мне, и вам.

— А если за это время ваше величество арестуют, вы обещаете ничего не выдавать, даже в том случае, если не посчитаются с вашим королевским званием и подвергнут пытке?

— Клянусь Богом, де Муи!

— Еще одно слово, сир: как я буду встречаться с вами?

— С завтрашнего дня у вас будет ключ от моей комнаты; вы будете приходить туда всякий раз, когда найдете нужным, в любой час; а уж дело герцога Алансонского отвечать за ваши появления в Лувре. Теперь поднимитесь наверх по маленькой лесенке, я вас провожу; а в это время королева приведет сюда другой вишневый плащ, недавно заходивший в ее переднюю. Не надо, чтобы вас с ним стали различать и знали, что вас двое, — верно, де Муи? Верно, мадам?

Генрих со смехом произнес последние слова, поглядывая на Маргариту.

— Да, — ответила она невозмутимо, — тем более что граф Ла Моль состоит при моем брате герцоге.

— Так постарайтесь перетянуть его на нашу сторону, мадам, — самым серьезным тоном сказал Генрих. — Не жалейте ни золота, ни обещаний. Все мои сокровища к его услугам.

— Раз это ваше желание, — ответила Маргарита с улыбкой, свойственной лишь женщинам Боккаччо, — я приложу все свои силы, чтобы его исполнить.

— Отлично, мадам, отлично! А вы, де Муи, идите к герцогу, опутайте его.