Посетителем оказался герцог Алансонский. Молодой человек не появлялся со вчерашнего дня. На мгновение у Маргариты мелькнула мысль попросить его, чтоб он вступился за короля Наваррского; но одно тревожное соображение остановило ее: брак был заключен против воли Франсуа; он терпеть не мог Генриха и сохранял нейтралитет по отношению к нему только благодаря уверенности, что Генрих и его жена остались чужими друг для друга; следовательно, всякий признак участия Маргариты к своему супругу мог не отдалить, а приблизить к груди Генриха три угрожавших ему кинжала.

Вот почему Маргарита, увидев своего брата, испугалась еще больше, чем если бы увидала Карла и даже королеву-мать. По внешнему виду юного принца нельзя было предположить, что в городе и в Лувре происходит нечто чрезвычайное: он был одет, как всегда, с большой изысканностью. От его одежды и белья пахло духами, чего не выносил Карл IX, но чем злоупотребляли его братья — герцог Анжуйский и герцог Алансонский. Только наметанный глаз Маргариты мог заметить, что, хотя герцог был бледнее, чем обычно, и пальцы его холеных рук слегка дрожали, душу его наполняло радостное чувство.

Войдя, он, как всегда, подошел к сестре, чтобы ее поцеловать, но Маргарита наклонилась и подставила ему для поцелуя лоб, хотя два старших брата — король и герцог Анжуйский — целовали ее в щеку.

Герцог Алансонский тяжело вздохнул и прикоснулся бледными губами к подставленному для поцелуя лбу.

После этого он сел и стал рассказывать сестре о кровавых событиях этой ночи: медленной и мучительной смерти адмирала Колиньи и мгновенном конце Телиньи, убитого на месте пулей. Он на мгновение умолк, уселся поглубже в кресле и, со свойственной ему и двум его братьям любовью к кровавым зрелищам, начал описывать подробности ночных убийств. Маргарита его не прерывала.

Когда Франсуа закончил рассказ, она спросила:

— Ведь вы, дорогой брат, зашли ко мне не для того только, чтобы рассказать все это, не так ли?

Герцог Алансонский улыбнулся.

— Вам нужно мне сказать что-то другое?

— Нет, — ответил герцог, — я жду.

— Чего вы ждете?

— Разве не говорили вы, моя милая и горячо любимая сестра, — начал герцог, придвигая свое кресло ближе к креслу Маргариты, — что брак ваш с королем Наваррским свершился против вашего желания?

— Разумеется, да. Я даже не была знакома с наследником беарнским, когда мне предложили его в мужья.

— Но и когда вы познакомились, — разве вы не уверяли меня, что не чувствуете к нему никакой любви?

— Верно, я это говорила.

— Разве вы не были убеждены, что этот брак будет для вас несчастьем?

— Дорогой мой Франсуа, когда брак — не большое счастье, то он почти всегда — большое несчастье.

— Поэтому, как я уже сказал вам, дорогая Маргарита, я и жду.

— Но чего же вы ждете?

— Жду, когда вы скажете, что рады.

— Чему же мне радоваться?

— Неожиданной возможности вернуть себе свободу.

— Мне — свободу?! — удивилась Маргарита, заставляя герцога высказаться до конца.

— Ну да, свободу. Вас освободят от короля Наваррского.

— Освободят? — переспросила Маргарита, пристально вглядываясь в брата.

Герцог попытался выдержать ее взгляд, но тотчас в смущении отвел глаза.

— Освободят? — повторила Маргарита. — Ну что ж, посмотрим! Но я была бы очень рада, если бы вы помогли мне разобраться до конца в этом вопросе: как же думают меня освободить?

— Да ведь Генрих — гугенот! — растерянно пробормотал Франсуа.

— Конечно, но он и не делал тайны из своего вероисповедания, об этом знали все, когда устраивали наш брак.

— Да, но со времени вашего брака что делал Генрих? — возразил герцог, и луч радости скользнул по его лицу.

— Вам, Франсуа, лучше знать, что делал Генрих, ведь он почти все время проводил в вашем обществе: вы вместе охотились, вместе играли в лапту и в мяч.

— Да, днем — это верно, а по ночам? — возразил герцог.

Маргарита не ответила и потупила глаза.

— А по ночам, по ночам?.. — настаивал герцог Алансонский.

— Ну, говорите! — сказала Маргарита, чувствуя, что надо что-нибудь ответить.

— А по ночам он проводил время в обществе баронессы де Сов.

— Откуда вы это знаете?

— Я это знаю, потому что мне это нужно знать, — ответил герцог, нервно обрывая шитье у себя на рукавах.

Маргарита начинала проникать в смысл слов, сказанных Екатериной на ухо Карлу, но не подала виду, что начала их понимать.

— Зачем вы это говорите? — ответила она с хорошо наигранной печалью. — Зачем напоминать мне, что здесь меня никто не любит и мной не дорожит, не исключая и тех, кого сама природа мне дала в заступники, и того, кого церковь дала мне в мужья?

— Вы несправедливы, — горячо возразил герцог Алансонский, еще ближе придвигаясь к сестре, — я вас люблю, я ваш заступник.

— Франсуа, вам ведь нужно сказать мне что-то по поручению королевы-матери?

— Да нет! Клянусь вам, милая сестра, вы ошибаетесь! Что вам могло внушить такую мысль?

— Мне внушает ее ваше поведение: вы порываете с дружбой, которая вас связывала с моим мужем; вы решили больше не участвовать в политических делах короля Наваррского.

— В политических делах короля Наваррского?! — повторил герцог Алансонский, совсем смутившись.

— Именно так. Послушайте, Франсуа, давайте говорить откровенно. Вы сами двадцать раз признавались, что вы оба не в силах не только подняться, но даже удержаться на должном уровне без взаимной поддержки. Этот союз…

— …теперь стал невозможен, — прервал ее герцог Алансонский.

— Это почему?

— Потому что у короля свои намерения относительно вашего мужа. Простите! Говоря: "вашего мужа", я обмолвился; я хотел сказать: "Генриха Наваррского". Наша мать узнала все. Я связывал себя с гугенотами, думая, что они в милости. Но теперь их избивают, а через неделю их не останется и полусотни во всем королевстве. Я протянул руку помощи королю Наваррскому, потому что он был… вашим мужем. Но он больше не муж вам. Что скажете на это вы, не только самая красивая, но и самая умная женщина во всей Франции?

— Скажу, — ответила Маргарита, — что слишком хорошо знаю нашего брата Карла. Вчера я была свидетельницей одного из его припадков умоисступления, а каждый из них стоит ему десяти лет жизни; скажу, что его припадки, к несчастью, повторяются все чаще и, по всей вероятности, брат наш Карл проживет недолго; скажу, что недавно умер король Польский и многие поговаривают об избрании французского наследного принца на его место; наконец, скажу, что раз обстоятельства складываются так, то сейчас не время бросать союзников, которые в час битвы могут нас поддержать, пользуясь сочувствием целого народа и опираясь на собственное королевство.

— А разве то, что родному брату вы предпочитаете чужого, — не измена? И притом гораздо большая.

— Разъясните мне, Франсуа, в чем и как я изменила вам?

— Разве не вы вчера просили брата Карла пощадить короля Наваррского?

— Так что же? — спросила Маргарита с притворным простодушием.

Герцог вскочил с места и вне себя два или три раза обошел комнату, потом вернулся к Маргарите и взял ее неподвижную, застывшую руку.

— Прощайте, сестра, — сказал он, — вы не захотели понять меня, так пеняйте на себя за все несчастья, какие могут случиться с вами.

Маргарита побледнела, но осталась сидеть на месте. Она видела, как герцог выходил из комнаты, но даже не пошевельнулась, чтоб удержать его. Однако едва он успел потонуть во мраке потайного хода, как сам вернулся обратно в комнату.

— Слушайте, Маргарита, я забыл сказать вам одну вещь: завтра в этот самый час король Наваррский будет мертв.

Маргарита вскрикнула; мысль, что она является орудием убийства, внушала ей необоримый ужас.

— И вы не воспрепятствуете этому убийству? — спросила она. — Вы не спасете вашего лучшего друга и самого верного союзника?

— Со вчерашнего дня мой союзник не король Наваррский.