— Убийце адмирала?

— И капитана де Муи.

— Да, конечно.

— Так это я.

— Та-та-та! — произнес Коконнас.

— Слушайте же.

— Дьявольщина! Надо думать, что я вас слушаю.

— Тсс! — прошипел Морвель, поднося палец к губам.

Коконнас прислушался: было слышно, как хозяин захлопнул дверь в какой-то комнате, запер дверь в коридоре на засов и стремительно сбежал с лестницы.

Вернувшись к двум собеседникам, он подал стул Коконнасу и стул Морвелю, взял третий себе и сказал:

— Господин Морвель, все заперто, можете говорить.

На колокольне Сен-Жермен-Ocepya пробило одиннадцать часов вечера. Морвель один за другим считал удары, раздававшиеся в ночи гулко и уныло, и, когда последний удар замер в воздухе, сказал, обращаясь к Коконнасу, совершенно обескураженному теми предосторожностями, которые предпринимали эти два человека:

— Месье, вы добрый католик?

— Ну конечно, — ответил Коконнас.

— Вы преданы королю?

— Душой и телом. Я даже считаю оскорблением, что вы мне предлагаете такой вопрос.

— Не будем из-за этого ссориться. Вы пойдете с нами?

— Куда?

— Это все равно. Предоставьте себя в наше распоряжение. От этого зависят и ваше благосостояние, и ваша жизнь.

— Предупреждаю вас, что в полночь у меня есть дело в Лувре.

— Туда мы и идем.

— Меня ждет герцог Гиз.

— Нас тоже.

— У меня особый пароль для входа, — продолжал Коконнас, считая обидным для себя делить честь приема у герцога с каким-то Морвелем и мэтром Ла Юрьером.

— У нас тоже.

— Но у меня особый опознавательный знак.

Морвель улыбнулся, вытащил из-за пазухи пригоршню крестов из белой материи, дал один Л а Юрьеру, один Коконнасу и один взял себе. Ла Юрьер прикрепил свой к шлему, а Морвель к шляпе.

— Вот как! — удивился Коконнас. — Значит, и свидание, и пароль, и знак — одинаковые для всех?

— Да, месье, лучше сказать — для всех верных католиков.

— Стало быть, в Лувре — торжество, королевский банкет, да? — воскликнул Коконнас. — И на него не хотят пускать этих собак-гугенотов? Хорошо! Здорово! Замечательно! Довольно с них, покрасовались!

— Да, в Лувре торжество, королевский банкет, — ответил Морвель, — в нем будут участвовать и гугеноты. Больше того — они-то и будут героями дня, они же и заплатят за банкет; так что если вы хотите быть на нашей стороне, мы начнем с того, что пойдем приглашать их главного бойца, или, как они говорят, их Гедеона.

— Адмирала? — воскликнул Коконнас.

— Да, старика Гаспара, в которого я промахнулся, как дурень, хотя стрелял из аркебузы самого короля.

— Вот почему, дорогой граф, я начищал свой шлем, вострил шпагу и точил ножи, — прошипел мэтр Л а Юрьер.

Коконнас вздрогнул и побледнел: он начал понимать, в чем дело.

— Как?.. Это правда? — воскликнул Коконнас. — Так это торжество, этот банкет… значит…

— Вы очень недогадливы, месье, — сказал Морвель, — сразу видно, что вам не надоела, как нам, наглость этих еретиков.

— Ага! Вы взялись пойти к адмиралу и…

Морвель улыбнулся и подвел Коконнаса к окну.

— Взгляните туда, — сказал он, — видите в конце улицы, на небольшой площади за церковью, отряд людей, который выстраивается в темноте?

— Да.

— У всех этих людей на шляпе такой же белый крест, как у мэтра Ла Юрьера, у вас и у меня.

— И что же?

— А то, что это отряд швейцарцев из западных кантонов под командованием Токио, а вы знаете, что эти господа из западных кантонов — королевские благожелатели.

— Так-так! — произнес Коконнас.

— Теперь посмотрите, вон там, по набережной, движется отряд кавалерии; разве вы не узнаете его начальника?

— Как же я могу узнать его? Ведь я приехал в Париж только сегодня вечером!

— Так это тот самый человек, с кем вы должны увидеться в полночь в Лувре.

— Герцог Гиз?

— Он самый. А сопровождают его бывший купеческий старшина Марсель и теперешний старшина Шорон. Оба они должны выставить свои отряды горожан. А вот идет по нашей улице и командир здешнего квартала; приглядитесь, что он будет делать.

— Он стучит во все двери. А что там такое на дверях, в которые он стучит?

— Белый крест, молодой человек; такой же, как у нас на шляпах. Прежде, бывало, предоставляли Богу отмечать своих и чужих; теперь мы стали вежливее и избавляем Его от этого труда.

— Да, куда он ни постучит, всюду отворяется дверь и выходят вооруженные горожане.

— Он постучится и к нам, и мы тоже выйдем.

— Но подымать столько народа, чтобы убить одного старика гугенота, — это… дьявольщина! Это позор! Это достойно разбойников, а не солдат, — возразил Коконнас.

— Молодой человек, — отвечал Морвель, — если вам не нравится иметь дело со стариками, вы можете выбрать себе молодых; гугеноты не такие люди, что дадут себя резать без сопротивления, и, как вам известно, они все, старые и молодые, очень живучи.

— Так вы собираетесь перебить их всех?! — воскликнул Коконнас.

— Всех.

— По приказу короля?

— Короля и герцога Гиза.

— И когда же?

— Как только забьют в набат на колокольне Сен-Жермен-Л’Осеруа.

— Ах, вот почему этот милый немец, служащий у герцога Гиза… как бишь его имя?

— Господин Бем?

— Верно. Вот почему он мне сказал, чтобы я бежал в Лувр по первому удару набата.

— Вы, значит, видели господина Бема.

— И видел, и говорил с ним.

— Где?

— В Лувре. Он меня и провел туда, сказал пароль и…

— Взгляните.

— Дьявольщина! Да это он!

— Хотите с ним поговорить?

— И даже не без удовольствия.

Морвель бесшумно отворил окно. В самом деле, это был Бем и с ним человек двадцать горожан.

— Гиз и Лотарингия! — произнес Морвель.

Бем обернулся и, сообразив, что обращались к нему, подошел:

— A-а, это фы, мессир Морфель.

— Да, я; кого вы ищете?

— Я ищу костиниц "Путефотный сфеста", чтоп претупретить некой монсир Коконнас.

— Это я, господин Бем! — вмешался молодой человек.

— A-а! Корошо! Очень корошо!… Фы котоф?

— Да. Что надо делать?

— Што фам путет скасать мессир Морфель. Он топрый католик.

— Слышали? — спросил Морвель.

— Да, — ответил Коконнас, — А куда идете вы, господин Бем?

— Я? — смеясь, переспросил Бем.

— Да, вы.

— Я иту скасать слофешко атмиралу.

— Скажите ему два, на всякий случай, — посоветовал Морвель, — тогда, если он оправится от первого, то уж не встанет от второго.

— Бутте покоен, мессир Морфель, бутте покоен и тресеруйте мне корошо этот молотой шелофек.

— Да, да, не беспокойтесь, все Коконнасы по своей породе хорошие охотничьи собаки и чуткие ищейки.

— Прошшайте.

— Идите.

— Афы?

— Начинайте охоту, а мы подоспеем к самой травле.

Бем отошел, и Морвель затворил окно.

— Слышали, молодой человек? — спросил Морвель. — Если у вас есть личный враг, даже если он и не совсем гугенот, занесите его в список — между другими пройдет и он.

Коконнас, совершенно ошеломленный тем, что видел и слышал, посматривал то на хозяина, принимавшего грозные позы, то на Морвеля, который спокойно вынимал из кармана какую-то бумагу.

— Что касается меня, — сказал Морвель, — вот мой список: триста человек. Пусть каждый добрый католик сделает в эту ночь десятую долю той работы, какую сделаю я, и завтра не будет ни одного гугенота во всем королевстве!

— Тсс! — произнес Ла Юрьер.

— Что? — в один голос спросили Коконнас и Морвель.

На Сен-Жермен-Л’Осеруа раздался первый удар набата.

— Сигнал! — воскликнул Морвель. — Значит, начинают раньше? Мне сказали, что только в полночь… Тем лучше! Для славы Бога и короля лучше, когда часы не отстают, а идут вперед.

Действительно, зловеще гремел церковный колокол. Вскоре грянул и первый ружейный выстрел, и почти сейчас же свет нескольких факелов вспыхнул молнией на улице Арбр-сек.

Коконнас отер рукой выступивший на лбу пот.