А она — никто. Пыль под его ногами. Такая же рабыня, как распоследняя негритянка на этой плантации, и он может делать с ней все, что ему в голову взбредет.
Ловушка захлопнулась. И выхода из нее нет.
Глава 31
— Твоя жена вела себя неподобающим образом! — сообщила за завтраком свекровь.
Элизабет подняла на нее воспаленные глаза. Полночи она не спала, терзаясь мыслями о том, что Джеймс вернулся и будет снова портить ей жизнь, а когда, наконец, задремала — пришло время вставать.
— И в чем же она провинилась? — насмешливо поинтересовался Джеймс, отрезая себе кусок отбивной.
Миссис Фаулер презрительно фыркнула.
— Позволяла этому здоровенному черномазому… Самсон, или как его там… облапывать себя у всех на глазах.
Вилка и нож замерли у Джеймса в руках. Он вопросительно посмотрел на Элизабет, затем перевел взгляд на мать.
— Что ты имеешь в виду? — осведомился он.
Прежде чем старуха раскрыла рот, Элизабет затараторила:
— От укуса змеи у меня распухла нога, и я не могла ходить. Самсон всего лишь помогал мне спускаться по лестнице. Я что, должна была целый месяц сидеть взаперти?
Джеймс внимательно смотрел на нее, поглаживая щетинистый подбородок.
Свекровь в своей противной манере приподняла бровь.
— Он носил ее на руках, сынок. Твой отец меня так не носил, как этот черномазый твою жену. Вот так вот схватит ее, — она взмахнула руками, — все юбки задерутся, панталоны наружу, и несет. А она прижимается к нему как, прости господи, падшая женщина, и хохочет. Бесстыжая!
— Не было такого! — Элизабет бахнула чашкой о стол так, что звякнула вся посуда. — Ни к кому я не прижималась и не хохотала! Что за бред!
— Спокойно, дорогая, — снисходительно произнес Джеймс. — Что ты так разволновалась? Я уверен, ма немного преувеличивает. Правда, ма?
— Ничего я не преувеличиваю, — буркнула свекровь.
«Я не ослышалась? Он меня защищает?» — удивилась Элизабет, но тут муж продолжил, не спуская с нее колючего взгляда серых глаз:
— Вот только одного не пойму… — Его губы искривились в презрительной усмешке. — Почему я постоянно слышу об этом ниггере? Почему этот Самсон все время фигурирует в историях, где замешана ты?
Элизабет выпрямилась, изображая оскорбленную добродетель.
— Не понимаю, о чем ты, — отчаянно скрывая дрожь в голосе, сказала она.
— У меня нет желания все перечислять, — ответил Джеймс, лениво растягивая слова. — Но с этим черномазым я еще разберусь.
Он вытер губы салфеткой, смял ее в руке и швырнул на тарелку. Элизабет невольно уставилась на скомканный клочок. Сердце учащенно билось в груди, корсет впивался в ребра, не давая дышать. Неужели муж что-то заподозрил?.. Нет, не может быть! У него нет доказательств.
— Поеду на плантацию, — сообщил Джеймс, поднимаясь из-за стола. — Проверю, как тут без меня шли дела.
Он скрылся за дверью, а Элизабет продолжала смотреть на скомканную салфетку, и тиканье часов болезненными ударами отдавалось в висках.
Не так она представляла себе возвращение мужа. Точнее, она вообще старалась об этом не думать, но все же ей казалось, что она сможет сесть и спокойно с ним поговорить. Рассказать о новшествах, благодаря которым негры стали собирать больше хлопка. Сообщить о том, что Билл Браун — мошенник и вор, и надо его заменить. Убедить, что не обязательно бить негров кнутом, чтобы они работали на совесть, а нужно всего лишь создать им условия и заинтересовать в результате труда.
Но вчера ночью Джеймс обошелся с ней как с куском мяса, а сегодня обескуражил своими догадками о Самсоне.
«Я разберусь с этим черномазым», — вновь прозвучало в голове, и Элизабет содрогнулась. А вдруг муж все узнает! Вдруг кто-нибудь ему донесет! Роза видела запачканные простыни. Люси знает, что Самсон не ночевал дома. Даже Анна, и та о чем-то догадывается… Если Джеймс заподозрит измену…
«Нет! Анна ничего не скажет. А если проболтается Роза или Люси, то буду все отрицать. Я белая, они черные — им никто не поверит…».
Правда, это не слишком обнадеживало, ведь Элизабет понимала: для Джеймса ее слово значит не больше, чем лай собаки или лепет раба.
Она подняла глаза и вздрогнула, столкнувшись с пытливым взглядом свекрови. Старая карга смотрела так, словно пыталась просверлить ей черепную коробку, чтобы разнюхать, какие мысли роятся в ее мозгу.
Хватит! Отодвинувшись от стола, Элизабет поднялась. Она тоже поедет на поле. Не станет ждать, пока Браун наплетет Джеймсу всякой ерунды. Надо взять все в свои руки прежде, чем муж испоганит все, чего она добилась с таким трудом.
Не обращая внимания на недоуменный взгляд свекрови, Элизабет вышла в вестибюль. Там она увидела Розу, которая, напевая себе под нос, обмахивала метелкой позолоченную картинную раму.
— Роза, — позвала Элизабет, и рабыня оглянулась.
— Да, мэм?
В ее голосе Элизабет уловила насмешку. Или ей померещилось? Лицо Розы, в целом миловидное, казалось дерзким — то ли из-за надутых губ, то ли из-за высоких, круто изогнутых бровей.
— Принеси, пожалуйста, мои перчатки и шляпку, — попросила Элизабет.
Негритянка кивнула и, плавно покачивая бедрами, двинулась к лестнице. Элизабет буравила взглядом ее спину и гадала, не растрепала ли Роза о запятнанной простыне.
Когда рабыня вернулась, Элизабет надела шляпку, натянула перчатки и вышла на улицу. В первый миг она прищурилась: гравий подъездной площадки так ярко белел на солнце, что слепил глаза. Сойдя по ступенькам, Элизабет в растерянности остановилась. Идти в поле пешком? Но это слишком далеко. Ее атласные туфельки не самая подходящая обувь для подобной прогулки, да и от долгой ходьбы может разболеться нога.
Надо послать кого-то за лошадью. Элизабет оглянулась по сторонам, но никого не увидела. Даже Цезарь, обычно околачивающийся у входа, куда-то запропастился. Что ж, придется идти в конюшню самой.
«Наверняка, там будет Самсон», — подумала она, и от этой мысли сердце встрепенулось в груди.
Миновав розарий и фруктовый сад, Элизабет добралась до хозяйственного двора. Там было тихо и безлюдно: все негры собирали хлопок.
Обогнув коптильню, она сразу заметила у конюшни Самсона. Тот чистил привязанную к ограде лошадь. Рубахи на нем не было, и мускулистые плечи, сливаясь по цвету с гнедым лошадиным боком, лоснились как шелк. Элизабет невольно залюбовалась этой картиной, правда грубые шрамы, вкривь и вкось пересекающие спину, несколько портили вид.
Услышав шаги, Самсон обернулся и тотчас прервал свое занятие. Положив скребницу на столбик ограды, он подошел к калитке. Элизабет увидела, как тяжело вздымается и опускается шоколадная, блестящая от испарины грудь.
— Мне нужна Снежинка, — проглотив ком в горле, сказала она. — Хочу съездить в поле.
— Да, конечно… мэм, — каким-то странным, надтреснутым голосом ответил он. — Она в стойле. Я собирался подстричь ей гриву.
Повисла неловкая тишина. Понурив голову, Самсон глядел в землю. Его ноздри раздувались, губы были плотно сжаты, на скулах играли желваки. Элизабет поняла: он знает все. Неизвестно, как долго он простоял вчера на балконе, но он явно слышал, или даже видел, как Джеймс насиловал ее.
Слышал, видел — и ничего не сделал. Но что бы он мог? Ворваться в спальню и вышвырнуть Джеймса? Конечно же нет. Это сгубило бы их обоих. Но что теперь? Она стала ему противна? Он даже не хочет на нее смотреть.
Ее потряхивало, пальцы судорожно теребили перчатку. Обрывки мыслей хаотично мельтешили в голове. «Я должна что-то сказать! Что-то сделать… Решить, как нам быть дальше…»
Молчание затягивалось, но тут Самсон принял решение за них двоих. Он распахнул калитку загона и вопросительно посмотрел на Элизабет, как бы приглашая войти.
Она взглянула в его большие, с продолговатым разрезом глаза. Солнце било ему в лицо, и зрачки светились изнутри как вишневый янтарь. Сколько горечи, сколько боли плескалось в этих глазах! И злости… Черной, бурлящей злости. На нее? На Джеймса? Или на самого себя?
