Элизабет осмотрелась по сторонам и, никого не заметив, шагнула вперед. Самсон посторонился, пропуская ее за ограду, и запер за ней калитку на крючок. Затем приоткрыл ворота конюшни, а когда Элизабет проскользнула внутрь, вошел следом.

Солнце заливало конюшню сквозь небольшие окна под потолком. Вдоль прохода тянулись денники, над дверцами которых торчали любопытные морды лошадей. На стенах висели уздечки, вожжи и хомуты, а на перегородках между стойлами были нахлобучены седла.

В воздухе пахло сеном, кожаной амуницией и лошадьми. Это показалось знакомым и даже родным: такой же запах чуть уловимо исходил от одежды Самсона.

— Здесь так чисто. — Элизабет кивнула на тщательно подметенный пол.

— Я же не работаю в поле, у меня полно времени, чтобы наводить здесь порядок, — ответил Самсон.

Элизабет прошлась вдоль денников, любуясь лоснящимися мордами лошадей. Снежинка, узнав хозяйку, потянулась к ней, и Элизабет почесала под челкой ее лоб. Она гладила белую бархатистую шерстку и чувствовала, что Самсон смотрит ей в спину: на ее собственном загривке встали дыбом мелкие волоски.

И как ей теперь себя с ним вести? Разумнее всего сделать вид, что между ними ничего не было. Разыграть перед всеми и друг перед другом спектакль под названием «раб и госпожа»… Но как быть с тем, что когда он рядом, она счастлива и свободна, как птица, парящая в небесах? Как отмахнуться от того, что только с ним она ощущает себя живой?

Можно ли от этого отказаться? И ради чего?

Самсон словно прочитал ее мысли. Он подошел сзади, обхватил ее за плечи и прижался к ее спине.

— Я боялся, что ты не придешь! — выдохнул он.

Ноги ослабли, сладко замерло в животе.

— Разве я могла не прийти? — прошептала Элизабет.

Она в неге запрокинула голову, а Самсон бережно отодвинул ее волосы и втянул мочку уха в рот. Элизабет застонала, ощутив, как по телу пробежали мурашки.

Влажный язык скользил по завиткам ушной раковины, а пальцы тем временем нащупывали пуговки на лифе. Вот Самсон расстегнул одну, вторую, третью, и его ладони накрыли обнаженную грудь.

Он сжал соски, оттянул их, покручивая, и у Элизабет вырвалось: «Ох!». Между ног все намокло, и она, млея от удовольствия, стала извиваться и тереться задом о твердую выпуклость в его паху.

Без лишних слов Самсон увлек ее в закуток, где хранилось сено. Элизабет облокотилась на душистый тюк и призывно прогнулась. Задрав на ней многочисленные юбки, Самсон стянул с нее панталоны.

Теплая шершавая рука медленно огладила талию, спустилась на ягодицы и вдруг шлепнула по ним как по крупу кобылы. Элизабет всхлипнула и сгорая от желания, бесстыдно выпятила зад.

Самсон приспустил штаны и, подразнивая, потерся гладкой головкой о вход. Ох, как это было приятно! Элизабет со стоном подалась назад, и он вошел в нее, позволяя, наконец, почувствовать его сполна.

Он двигался в ней резко, с какой-то отчаянной яростью, словно пытаясь вытряхнуть Джеймса из ее тела и души. И Элизабет исступленно отвечала на его напор. Ей хотелось ощутить Самсона всего. Принадлежать только ему, раствориться в нем без остатка. Она рывками подавалась назад, заставляя его еще сильнее ускорить темп. Он вбивался в нее все глубже и глубже, мощными толчками приближая финал.

— О, боже! — простонала Элизабет, и мир вокруг завертелся в пестром калейдоскопе огней.

Вздох, другой — и тугие, горячие волны разошлись как круги по воде, наполняя тело наслаждением и восторгом. В полузабытьи Элизабет услышала за спиной гортанный рык. Самсон резко вышел из нее, прижался к ней, содрогаясь всем телом, и она ощутила, как на поясницу брызнула теплая сперма.

На какое-то время они замерли, тяжело дыша. Наконец, Самсон отстранился и застегнул штаны. Элизабет принялась оправлять юбки, вытряхивая из многочисленных оборок травинки. Увидев, что ее панталоны втоптаны в солому, устилавшую пол, она не стала их подбирать, а затолкала мыском туфли под тюк.

Она повернулась к Самсону. Он приподнял ее, усадил на кипу сена и, подойдя вплотную, молча прислонился головой к ее лбу. Элизабет просунула руки у него под мышками и прижалась к его груди. Все было ясно без слов. Джеймс вернулся, и счастью пришел конец. Они больше не смогут встречаться как прежде. Не будет больше жарких ночей, неспешных прогулок, задушевных разговоров до утра. Останется лишь вот так, урывками… Да и то, вряд ли: слишком опасно.

Самсон со вздохом отстранился и направился к сбруе, развешанной на стене. Сняв с крючка узду, он подошел к Снежинке и почесал ее под гривой. Кобыла шумно выпустила воздух из ноздрей и, склонив голову, позволила себя взнуздать. Затем Самсон взял с перекладины потник и накрыл им лошадиную спину, а следом нахлобучил седло.

— Отвезти тебя на поле? — поинтересовался он, затягивая подпругу.

Элизабет покачала головой.

— Не стоит, я доеду сама. Тебе лучше не показываться Джеймсу на глаза… Свекровь наплела ему всякой чуши, и боюсь, он начал что-то подозревать.

Закончив снаряжать лошадь, Самсон вывел ее из конюшни и помог Элизабет взобраться в седло.

— Спасибо, — улыбнулась она.

Он молча вручил ей поводья, и его пальцы при этом будто невзначай коснулись ее руки. Даже сквозь перчатку Элизабет почувствовала, как они дрожат.

Опустив глаза, она заметила, что его костяшки стесаны до крови, и внутри все сжалось в болезненный ком. Дико захотелось броситься к Самсону на шею и разрыдаться, покрывая его лицо поцелуями, но вместо этого Элизабет стегнула Снежинку и поскакала прочь.

В воздухе уже веяло осенней прохладой, но в безоблачном небе сияло яркое солнце. Голову пекло даже под шляпкой, но Элизабет не обращала на это внимания. Вокруг простирались хлопковые поля, наполовину белые, наполовину коричневые, и над пушистым морем плыли как паруса соломенные шляпы негров и цветастые платки рабынь.

Джеймс с Биллом Брауном стояли под сенью старого дуба на меже хлопкового и кукурузного полей. Элизабет подъехала ближе. Услышав топот копыт, мужчины обернулись и уставились на нее.

Билл Браун приподнял шляпу и насмешливо поклонился.

«Видать, уже успел наплести Джеймсу всякой ерунды», — подумала Элизабет.

Муж, зацепившись большими пальцами за жилетные карманы, мрачно ждал, пока она подъедет. Сжатые губы и нахмуренные брови не предвещали ничего хорошего.

Когда Снежинка приблизилась, он подошел к ней и снял Элизабет с седла. Оказавшись в объятиях мужа, она заметила, как дернулись его ноздри. У нее тут же взмокли подмышки. А вдруг он уловит запах другого мужчины?

Но, к счастью, Джеймс вроде бы ничего не заметил. Он поставил Элизабет на траву, и цепко стиснул ее плечо.

— Раз уж ты тут, дорогая, — ядовитым голосом начал он, — то потрудись объяснить, что за чертов балаган ты здесь устроила!

— Балаган? — Элизабет захлопала ресницами. — Какой балаган?

Муж встряхнул ее как тряпичную куклу и принялся загибать пальцы.

— Идиотские перчатки на неграх — раз, поблажки для бездельников — два, трата денег на то, что рабы должны делать бесплатно — три…

Элизабет запальчиво вскинула подбородок.

— …И мы собираем больше хлопка, чем раньше — четыре! — закончила она.

Джеймс скептически хмыкнул.

— В этом мы еще разберемся, — сказал он. — Быть такого не может, что ниггеры работают меньше, а собирают больше. Что-то здесь не так.

— Почему же? Они успевают отдохнуть, восстановить силы…

— Чушь собачья! — отмахнулся Джеймс. — Черномазые должны работать до изнеможения, иначе какой прок их кормить?

— Людям нужен просвет, — с жаром заявила Элизабет. — Какая-то надежда. Цель. Они должны знать, что если хорошо потрудятся, то их усилия будут вознаграждены.

— Все это вздор! Не забывай, дорогая, что речь идет не о белых оборванцах с мануфактур твоего папаши, а о ниггерах. О животных. Нельзя судить о них по меркам людей. Они не способны смотреть в будущее, строить планы. Им нужен хозяин, который наставит их на путь истинный…