Он перечислял способы казни так буднично, словно предлагал Элизабет выбрать обои для спальни или блюдо для воскресного меню.

— Ты сошел с ума? — в ужасе воскликнула она. — Это чудовищно! Ты не посмеешь!

— И почему же? — Джеймс с любопытством склонил голову набок.

— Это противозаконно! Тебя посадят в тюрьму!

— Ты плохо знаешь законы, дорогая. Раб — моя собственность, вроде мула или собаки. Я могу пристрелить собаку, и мне за это ничего не будет. Этот ниггер пытался сбежать. Получается, это он нарушил закон, а я, как порядочный джентльмен, обязан его покарать. Разве ты, как добрая христианка, не согласна с тем, что зло должно быть наказано?

— Зло — это ваш вонючий, прогнивший, лицемерный Юг! — вскипев от ярости, выпалила Элизабет. — Я тебя ненавижу! Провались ты пропадом со своей плантацией!

— О, как ты прекрасна, когда злишься! — Джеймс усмехнулся, и его взгляд похотливо блеснул. — Глаза горят, щеки пылают — ни дать, ни взять разгневанная валькирия.

Он поднялся из-за стола и мигом преодолел разделяющее их расстояние. Прежде чем Элизабет успела увернуться, он крепко стиснул ее запястье.

— Пусти меня!

Она рванулась, но Джеймс вывернул ей руку и потащил в угол, где стоял красный диван. Элизабет отчаянно упиралась, но муж оказался сильнее. Он швырнул ее спиной на кожаное сиденье и навалился сверху.

— Такой ты мне нравишься куда больше, сучка, чем та дохлая рыбина, которой ты притворяешься в спальне, — прошипел он ей на ухо, задирая юбки.

— Не смей! Не трогай меня! — Элизабет беспомощно барахталась, распластанная под тяжелым мужским телом. — Я буду кричать!

— Кричи!

Джеймс закинул юбки ей на голову, и его рука скользнула в разрез между штанинами панталон.

— Кричи!

Пальцы грубо вторглись в промежность, царапая ногтями нежную плоть.

— Кричи, сучка! Я хочу, чтобы ты кричала, как ниггер, которого секут до кости!

Элизабет задыхалась под ворохом юбок, наброшенных ей на лицо. Она ощутила, как Джеймс хватает ее за ноги и разводит их в стороны. Попыталась вывернуться, выскользнуть из-под него, но корсет туго впивался в ребра, стесняя движения, а юбки опутывали тело как рыбацкая сеть.

Джеймс вошел в нее и стал резко двигаться, вбивая ее в диван. Было так больно, словно он вгонял в нее деревянный кол. Сердце выпрыгивало из груди, по щекам текли слезы. Нет, она не будет кричать! Она не доставит этому подонку такого удовольствия… И за все то время, что муж насиловал ее, ни звука не слетело с ее до крови закушенных губ.

Наконец Джеймс застонал и обмяк, а затем слез с нее, позволив полноценно вдохнуть. Пока Элизабет оправляла юбки и приглаживала растрепанные волосы, муж плеснул себе бренди и снова уселся за стол.

— Знаешь, ты, пожалуй, права, — как ни в чем не бывало, заметил он.

Элизабет подняла на него заплаканные глаза.

— В чем? — глухо спросила она.

Джеймс отсалютовал ей бокалом и, пригубив бренди, продолжил:

— От дохлого ниггера мало толку. Квимбо — хороший плотник, и вряд ли я быстро найду ему замену.

— Надо же! В тебе заговорил голос разума?

— Я спустил пар и немного успокоился, — невозмутимо пояснил муж. — Конечно, я его проучу так, чтобы другим неповадно было. Но если он выдержит наказание, то пускай еще поживет.

— Ты очень великодушен, — с горькой усмешкой бросила Элизабет. — А теперь, если позволишь, я пойду.

— Иди, дорогая. — Джеймс кивнул и поднес бокал ко рту.

Прошло несколько дней. Жизнь текла своим чередом, и Элизабет понемногу привыкала к роли жены. Благо, муженек не особо рвался делить с ней супружескую постель. Он как-то заявился к ней в спальню, но у Элизабет как раз начались женские недомогания, о чем она, едва скрывая радость в голосе, не преминула ему сообщить.

Джеймс брезгливо скривился и покосился на ее губы, явно прикидывая, не попытаться ли получить удовольствие извращенным путем. Но видимо решил, что игра не стоит свеч, и ушел.

Как-то раз после обеда семейство собралось в гостиной. Дома Элизабет любила играть на рояле, и сейчас, истосковавшись по музыке, села за фортепьяно. Пальцы привычно забегали по клавишам, наигрывая «Лунную сонату». Некоторые аккорды резали слух. Видимо пианино давно не настраивали, и оно здесь стоит, скорее, для красоты.

Снаружи донеслось громыхание повозки и топот копыт. Элизабет перестала играть и прислушалась. Джеймс оторвался от газеты, а свекровь — от шитья.

— Кого там принесла нелегкая? — буркнул муж.

Через минуту в гостиную вошел Цезарь.

— Масса Джеймс, прибыл масса Мерфи, — с поклоном доложил он. — Говорит, у него для вас есть товар.

— И на кой черт мне сдались новые ниггеры? Своих девать некуда, — проворчал Джеймс. — Впрочем, ладно, погляжу, кого он там приволок.

Отложив газету, он встал с дивана и направился к двери. Элизабет и свекровь, снедаемые любопытством, поспешили за ним.

На подъездной площадке стоял запряженный парой мулов решетчатый фургон. В нем, набитые как сельди в бочку, сидели негритянки. Рядом маячили двое охранников на лошадях, а позади фургона выстроилась вереница негров, скованных между собой.

На козлах сидел пузатый коротышка в зеленом сюртуке. Завидев Джеймса, он спрыгнул на землю и приподнял несуразно высокий для его роста цилиндр.

— Доброго денечка, мистер Фаулер. — Обросшее рыжими бакенбардами лицо расплылось в широкой улыбке.

— Добрый день, мистер Мерфи. — Джеймс пожал ему руку. — Какими судьбами в наших краях?

— Да вот, везу новый товар. Не желаете ли взглянуть?

— Признаться, у меня и так полно ниггеров, но из уважения к вам гляну одним глазком. — Джеймс подошел к фургону и уставился на пленниц. — Девки красивые есть?

— Увы, на этот раз ничего достойного вашего внимания, — вздохнул коротышка. — Но имеется кое-что получше.

— И что же это? — недоверчиво усмехнулся Джеймс.

— Одна птичка мне напела, что вы интересовались неким ниггером ныне покойного Чарльза Бэйли.

— Неужто миссис Бэйли все-таки решилась продать рабов?

— Что поделать? Достопочтенный мистер Бэйли, как многие джентльмены, не знал счета деньгам. Когда он отдал богу душу, оказалось, что у него сплошные долги. Теперь все имение пойдет с молотка. Вдова дала мне нескольких особо ценных рабов, чтобы я отвел их в Саванну, на аукцион. А я краем уха слыхал, будто бы вы изъявляли желание купить у него ниггера по имени Самсон. Если вы все еще заинтересованы — он здесь.

Мерфи направился к веренице рабов. Элизабет с любопытством взглянула на них, и в глаза ей сразу бросился молодой негр. Высокий рост, прямая спина и добротная, хоть и запылившаяся одежда выделяли его из общей массы невольников — понурых, сгорбленных, облаченных в лохмотья из мешковины.

«Наверное, это он», — решила Элизабет и оказалась права. Работорговец остановился напротив него и приказал:

— Эй, животное, шаг вперед!

Негр с высоты своего роста смерил коротышку уничижающим взглядом и выдвинулся из шеренги, насколько позволяла цепь. Джеймс подошел к нему с таким преувеличенно-скучающим видом, что Элизабет догадалась: муж крайне заинтересован в этом рабе.

— Ну что ж, здравствуй, Самсон, — с издевкой в голосе произнес он.

— Здравствуйте, мистер Фаулер, — ответил негр, глядя ему прямо в глаза.

Элизабет не сразу поняла, что именно показалось ей странным. Лишь через пару секунд до нее дошло, что Самсон, в отличие от остальных рабов, которых ей доводилось видеть, при разговоре с белым не опустил взгляд.

Она заметила, как у Джеймса дернулась щека. Подобная дерзость пришлась ему явно не по нутру. Он повернулся к работорговцу.

— Не то, что бы мне были нужны новые рабы… — с деланым безразличием протянул он. — Но чисто из любопытства: сколько вы просите за этого наглеца?

— Самсон — весьма ценный раб, — заявил Мерфи. — Вы же сами видите — он молод и силен… Ну-ка, ниггер, раздевайся!