Два молодца, от юных лет
Привыкшие в гасконских землях
Всех вперебой честить направо и налево,
Покинули, польстившись на скитанья,
Свою певучую страну.
Охоты у них было больше, чем таланта,
И вот упрямство и нужда
В надежде выправить дела
Их довели до самой Польши.
Ни денег больше нет у бывших удальцов,
Ни песен, ни отваги;
Из милости их приютил один корчмарь
В надежде будущей поживы.
Они ему сказали: «В вашей чаще
Живет огромный злой медведь,
И мы по-рыцарски готовы заплатить
Тебе его прекрасной шкурой.
Мы не унизим, задолжав,
Перед тобою честь гасконцев:
Такого зверя затравить
Мы сможем лучше всех чертей из ада,
Ей-ей! вот будет нам потеха!»
Хозяину смешно. Он бьется об заклад,
Они спешат и рвутся к делу,
Нетерпеливая отвага их торопит,
И вот они в лесу, и вот пред ними враг.
Холодный страх пронзил обоих:
Один в испуге лезет на сосну,
Другой, умней, упал и притворился мертвым:
Застыл, не дышит, взгляд потух,
Лежит старательный покойник
И держит в памяти одно лишь:
Что мертвецов медведь не ест.
Зверь смотрит, нюхает, со всех сторон заходит
И поддается на обман:
«Фу! – он ворчит, – какая падаль!
Нам, медведям, чего-нибудь бы посвежей!» —
И удаляется. Храбрец-приятель
Скорей с сосны – и к другу. «Как я рад!
Ты жив! едва глазам я верю:
Видать, большой святой тебя хранил!
Но как же нынче вражья шкура?
Я в страхе видел, что медведь
Стоял над самым твоим ухом —
Так что же он тебе сказал?» —
«Немногое, – ответил друг, – но с толком.
Мне посоветовал он так:
Пока медведь еще не пойман,
Медвежьей шкурой не торгуй!»
