РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ, 2 Здесь конспективных переводов нет, и контрастов размеру подлинника – мало: по большей части это перевод верлибров верлибрами. Когда я сдал большой заказ на Э. Майстера, то стал осторожно интересоваться, почему этого лютого мизантропа поручили именно мне. Один сказал: «потому что он очень похож на вас», другой: «потому что он очень непохож на вас». Не знаю, достаточно ли этого, чтобы считать перевод экспериментом. Т. С. ЭЛИОТ Первый хор из «Убийства в соборе» – Встанем здесь, встанем перед собором. Здесь нам ждать. Беда ли нас гонит? прибежище ли тянет наш шаг К соборным стенам? Но какая еще беда Для нас, для бедных, бедных женщин из Кентербери? Давно Все несчастья нами изведаны. Нет над нами беды И нет нам в соборе прибежища. Но есть предчувствие: быть Деянию, а нам быть свидетелями при нем. Оно Гонит наш шаг к собору. Свидетельство наше – за нами. С тех пор как золотой октябрь выцвел в мрачный ноябрь, И яблоки собраны и убраны, и земля — как бурые прорези смерти сквозь пустошь грязи и воды, — Новогодье ждет: ждет, дышит и шепчет в потемках. Покуда мужик сваливает с ног грязные сапоги и тянет руки к огню, — Новогодье ждет, ждет судьба: того, что наступит. Кто в Вечер Всех Святых протянул свои руки к огню И вспомнил святых и мучеников, которые ждут? Кто протянет Руки свои к огню и отречется от Господа? Кто обогреется У огня и отречется от Господа? Семь лет и еще одно лето прошло, Семь лет, как покинул нас архипастырь, Кроткий и добрый к своему люду; Но если он воротится, это будет не к добру. Властвует король, властвуют князья, Разный над нами гнет, И все же мы оставлены самим себе И рады, когда мы одни. Мы стараемся, чтобы в домах был лад, А купец, сторожкий и хитрый, старается нажить хоть малость добра, А мужик гнется над своей землей, и лицо его как земля, И он рад, когда его не видят. Я боюсь, что четыре тихие времени взбушуют: Придет зима, и с моря настанет смерть, Пустошительница весна стукнется у дверей, Ее корни и побеги выедят нас насквозь, Гибельное лето выжжет ложе наших рек, И бедняк будет ждать нового гнилого октября. Разве станет лето нам утешением От осенних огней и от дымных зим? Что нам делать в летнем жару, Как не ждать в пустых садах нового октября? Неведомый надвигается мор. А мы ждем, мы ждем, И святые и мученики ждут, ждут новых мучеников и святых, И судьба ждет в Божьей руке, дающая облик безликому. В солнечной стреле видела я сама: Ждет судьба в Божьей руке, а не в руках владык, Которые числят и рассчитывают, иные к лучшему, а иные к худшему, И у каждого своя цель, но все они ложатся в круги времени. Приходи же, добрый декабрь! Кто тебя встретит и приветит? Вновь на соломе в убогом доме родится ли Сын Человеческий? Бедняки мы, деяния – не для нас; Нам – только ждать и свидетельствовать. Второй хор из «Убийства в соборе»
– Это не град постоянный, это не надежный привал! Горький ветер, горькое время, неверная прибыль, верная беда. Поздно, поздно, поздно, поздно: кончилось время, выгнил год. Злобен ветер, яростно море, в небе темно, темно, темно. Вернись, Томас, вернись, архипастырь, вернись во Францию, вернись. Вернись скорее, вернись спокойно, а нас оставь спокойно умереть. Ты идешь в приветах, ты идешь в ликованьях, но ты несешь в Кентербери смерть: Рок над домом, рок над тобою, рок над миром. Мы не хотим событий. Семь лет мы жили спокойно. Мы старались, и нас не замечали. Жили, и жили вполжизни. Был гнет, и было раздолье, Были нищета и своеволье, Была мелкая неправда, Но мы продолжали жить, Жили, и жили вполжизни. Бывали неурожаи, Бывали добрые жатвы, Случался дождливый год, Случался засушливый год. То было много яблок, То было мало слив, Но мы продолжали жить, Жили, и жили вполжизни. Угощались, ходили к обедне, Варили пиво и брагу, Собирали на зиму хворост, Толковали у очага, Толковали на перекрестках, Толковали, и даже не шепотом, Жили, и жили вполжизни. Рождались, женились, умирали, Видели разные соблазны, Терпели от поборов, Сплетничали, смеялись. Несколько девушек исчезли, А другие этого не сумели. У каждого были свои страхи, как тени, Маленькие, тайные страхи. Но теперь в нас великий страх, и не в каждом, а сразу во всех: Страх, как рожденье и смерть, если видеть рожденье и смерть Вне всего, в пустоте. В нас страх, Которого не узнать, которого не выстоять, которого не понять. Сердца наши из нас вырваны, мозг ободран, как луковица, души тонут и тонут В конечном страхе, которого не понять. Ах, Томас, архиепископ, Томас, владыка, оставь нас, оставь нам наше убожество и пакость, оставь нас, не требуй Выстоять рок над домом, рок над тобою, рок над миром. Архипастырь, ты тверд, ты уверен в судьбе, не боишься теней: ты знаешь ли, чего требуешь, что это значит Для маленьких людей, впутанных в ткань судьбы, для маленьких людей среди маленьких вещей, Для голов и умов маленьких людей – выстоять рок над домом, рок над владыкою, рок над миром? Ах, Томас, архипастырь, оставь нас, оставь мрачный Дувр, плыви во Францию, Томас, наш архиепископ, и во Франции – наш архиепископ, Томас, архиепископ, вскинь белый парус меж темным небом и горьким морем, оставь нас, оставь – и во Францию! |
