Пан Когито и его бездна 11/39 Дома все хорошо, а за дверью – бездна. Не Паскаля, не Достоевского, а своя. Не бескрайняя, не ужасная, зато рядом — (как пес, как сыпь на коже) — у прилавка в булочной, за газетой в кафе. Она узенькая, ноги не просунуть, но ведь вырастет, и тогда будет худо. А пока ее можно засыпать горстью песка, но пан Когито этого не делает. Возвращаясь домой, он бережно укрывает ее ковриком у порога. Пан Когито и его мысли 11/28 Говорят: шевельнулась мысль, — но это преувеличение. Мысли не шевелятся. Они неподвижны, как деревья в сером пейзаже, как одноногие цапли на пустом берегу мыслей, но чужих. Неподвижны, потому что идти им некуда. И они сидят на камнях и ломают руки под тусклым небом черепной коробки. Пан Когито видит сны 12/19 Сны мельчают. Деду и бабке снились мраморные лестницы, пурпур, факелы, сердце птицей, в руке серебряный меч, а на лицах маска первой любви. Им гремел пророк Исайя из клубов дыма, ужас был, как татарское нашествие, счастье было, как дождь золотой. А мне снится: я бреюсь перед зеркалом, вдруг звонок, счет за газ, а я без денег, и я вижу себя в зеркале и с криком вскакиваю. Ах, приснился бы мне красный палач, чтоб вздохнуть с облегчением. Пан Когито представляет себе мифологию Царевич Минотавр, законный сын царя Миноса, рос с большой головой дебила. Модный мастер Дедал, изобретший архитектурную педагогику, выстроил ему лабиринт — коридоры индукций и дедукций, лестницы абстракций, от простого к сложному на всех уровнях — Минотавр ничего не понимал. Чтоб избавиться от такого позора, Минос выписал киллера Тесея, и тот сделал свое нужное дело. И тогда у головы Минотавра в выпученных глазах вспыхнул ум — порождение жизненного опыта. Так рассказано в надписи линейным шрифтом А, до сих пор не расшифрованным. Пан Когито еще раз представляет себе мифологию Прометей пишет мемуары о месте героя в системе необходимостей и как согласовать экзистенцию и судьбу. В печке огонь, в кухне жена, к ужину придут священник и доктор. На стене чучело орла и письмо с благодарностью от кавказского тирана, огнем выжегшего взбунтовавшийся город. Прометей улыбается: этот мир ему не нравится, но что делать? Пан Когито представляет себе историю 18/30
Я любил моего коня-сенатора. Он сиял незапятнанною попоной меж сенатской сволочи. Он не говорил речей, был душою стоик и, наверно, ночью в стойле читал философов. Я хотел женить его на моей Цезонии, чтобы вывести цезарей-кентавров, но не вышло: оттого Рим и пал. Я любил его так, что хотел распять, но мешало его благородное телосложение. Я хотел объявить его божеством, но десяток дураков с мечами были против. Он спокойно принял весть, что я умер, он с достоинством претерпел изгнание и скончался бездетным на бойне в Анции. О посмертной судьбе его конины история умалчивает. Пан Когито рассказывает про искушение Cпинозы 36/65 Барух Спиноза из Амстердама, шлифуя стеклышки, искал Бога. Он увидел Бога и стал его расспрашивать (и расширился его дух) и о естестве человека (Бог рассеянно поглаживал бороду), и о первой причине (Бог посматривал в бесконечность), и о последней цели (Бог покашливал и похрустывал пальцами), а когда Спиноза умолк, Бог сказал: – Барух, ты хорошо говоришь, и твоя геометрическая латынь мне нравится, но давай-ка лучше о самом главном. Руки у тебя дрожат и в порезах, глаза слезятся, ты голодный, и кафтан твой в заплатах. А ты купи себе новый дом, не сердись на венецейские зеркала, что они лишь отражают наружности, не сердись на цветы, вино и песни, будь расчетлив, как Декарт, и хитер, как Эразм, посвяти трактат французскому Людовику (он его все равно не прочтет), успокой неистовство разума (от него меркнут звезды и рушатся троны), заведи жену, роди сына — это, Барух, и есть самое главное. Я хочу, чтоб меня любили неуч и насильник, потому что только им я и надобен. Занавес упал, свет в выси погас, Спиноза – один, только слышен скрип вниз по лестнице. |
