Песенка 10 14/31 Нежный рассвет. Нежно льются отары по нежным тропам: Баран белый, баран черный, ягнята пестрые. Голубеет луг, И деревья поют навстречу солнцу. Полдень полон пчелиным звоном, Тяжелеют гроздья, И быки спят в траве, как зодиаки. В вечер нивы колосьями уперлись В небо, умолкают леса, И два колокола, ближний и дальний, Один густ, другой светел, Звоном борются за синее небо, Чтобы не увял ни один цветок. Припев 15/30 Водоросли как мысли, Серебряные в синем, Золотые в зеленом. Водоросли как змеи На забвенном жезле Меркурия. В водорослях раковины, В раковинах поет прошлое, Печали мои и радости. Водоросли узорами, Как жилы, которыми Наша кровь оживляет Песок и камень. Убаюкайте, водоросли, Колыбельную раковину, В которой поет мое прошлое. Сосуд 25/128 Сосуд рождался из обряжаемого камня. Я отбросил свой резец и стал ждать. Плод за плодом слышно падал с ветвей. Ветер веял далекими цветами. За ручьем, за лугом пела свирель. Фавн, буланый, плясал в листве из охры с золотом. Шли по краю небосвода женщины с снопами на плечах. Утром трое их было у источника, И одна заговорила со мной, нагая: «Изваяй сосуд по образу моему». И тогда сад, и лес, и поле вздрогнули, Сплелись в пляске нимфы от трех тростин, Огнекожими стали фавны, Вспыхнули свирели, Загудел кентаврами горизонт, — Средь толчков копыт, стука пят В граде хохотов, ржанье морд, криках губ, В душном запахе пота и растоптанных плодов, Строгий и думный, Я ваял вихорь жизни на круглом камне. Пали сумерки, и я оглянулся. Сосуд высился, нагой, среди тишины, Хоровод взвивался по нем спиралью, Ночь кончалась, И я плакал, и проклинал зарю. Песенка 2 17/28 Ничего у меня нет, Только три золотые листика, Только посох, только пыль на подошвах, Только запах вечера в волосах, Только отблеск моря во взгляде. Золотые они, с красными жилками, Я их взял из пальцев спящей осени, Они пахнут смертью и славою И дрожат на черном ветру судьбы. Подержи их: Они легкие, и припомни, Кто к тебе постучался в дверь, И присел у порога, и ушел, И оставил три золотые листика Цвета солнца и цвета смерти. А потом раствори ладонь и дай Улететь им в ветер и вечер. Часы 5/20
В каждом часе картинка. То волк, то агнец. То кусает, а то ласкает. Каждый час несет подарок году: Розу, яблоко, голубку, корзину, зеркало. Взгляни в зеркало: в нем лицо забвенья. Песенка 3 20/39 Постучись: Над высокой дверью лозы и плющ Въелись в старый камень, И ночной забвенный дом Улыбается розовой заре. Весна, В окнах свет и на плитах пола блеск. Улыбнись на пороге. Хочешь – сядь у очага, чтобы прясть, Хочешь – вот тебе Деревянная чашка, оловянная тарелка, Хлеб, вода и яблоко. Поживи здесь: дорога нелегка. Но улыбка твоя уже Как прощальный поцелуй. Ну что ж, Вот тебе цветок, Золотой светильник и три опала, Плащ, сандалии, пояс, а на поясе Ключ, — А теперь в дорогу: туда, где люди. Ночь богов Я шла за тобою и перед тобою, А ты не видел и не слышал меня. Обезбоженный, ты искал богов, Но дриадин ствол Лишь царапал тебе руку пустой корою. Не струилась текучею наготой По излучине вытянутая нимфа, Ни Пегас не вбивал копыт в песок, Ни сатир не прохаживался в припляске. Я предстала тебе, и ты не удивился. Обеги всю степь, Пустыри, дубравы, вертограды, пахоты, Взойди в город, где люди живут, смеются, поют и умирают, Жжет жаровня, пляшет костер, дымится печь, Ярый молот кует металл к металлу Для брони и для серпа, – но в дыму Нет над городом дымки фимиама, И под молотом не ваяется божий лик. Ничего нигде. Отчего же ты нас ищешь, ловец без стрел? Разве пашни не пышны и без Кибелы, Рокот моря не слаще Сирен, Разве ты не рад, что не нужно Отдавать охранительным богам Самый сочный плод, самый тяжкий грозд, самую белую телицу? Пожинай свой хлеб, ешь и пей, плачь и смейся вровень с миром, Человеку боги не надобны. Но я вижу, слова мои напрасны. Тогда слушай. Я одна из тех, И одна еще вижу этот свет, Потому что я земная и подземная. Вот плод, вот семя его: вкуси, И закрой глаза от золота ночи, И безмолвствуй. Шаг, другой. Осторожней. Ниже. Стой. Теперь смотри. Смутный мрак, темный свет, Черная и тинистая река, кольцом Обомкнувшая то крутой, то пологий Остров, где ютятся боги. У них Белые волосы и седые бороды. Толстый Вакх Опускает пересохший кувшин: Тирс без лоз, жезл без змей, Сломлен рог на ширококостном лбу Фавна, и тоскливые спят сатиры В бестелесной тиши. Марс подвязывает медную подошву, И Венера щупает черный Стикс Все еще прекрасной ногой, И Нептун ищет брод концом трезубца. Это они Были встарь и судьба и прорицание, Клик волхва и отголосок пещеры, Лира и кимвал, лавр и роза, Колесничный гром, Шепот неба, трепет земли, Волны нив, долгий ветер над дубровой, Говор моря, родник, ручей, река, Стрелы в тело, молнии в скалы, Дрожь любви между небом и землей, А теперь ничего. И только тишь. Поворачивая голову, они Водят взглядами, следя круговой Бег Пегаса: он вскинется, он грянется, То помчит, то вздымется на дыбы И заржет, но ни звука в воздухе, И разбросит крылья, и вновь, и вновь, А они тяжелы и опадают. Это все, сын мой. Ступай назад, В жизнь — А мне пробил мой преисподний час Меж земной и подземной половиною, Полупленнице, полустраннице. Но пред тем, как переступить Твой порог, отряхни с своих подошв Черный прах, Еще влажный брызгами Стикса. |
