Весь мир — театр, мы все — актеры поневоле,

Всесильная Судьба распределяет роли,

И небеса следят за нашею игрой!

(Пьер де Ронсар)

Мы медленно подходили к зданию, держа на готове оружие. Зейн сделал мне знак, и я беззвучно пробежал от одного дерева к другому, приближаясь еще на пару метров, после чего выставил вперед оружие, проверив площадь на ближайшие несколько метров. Никого не было. Я подал знак Эйдену, который был с электроникой на "ты", и он тут же с помощью каких-то непонятных для меня датчиков, стал сканировать территорию на предмет потенциальных ловушек и т. д… Что-то на техническом, а то бишь для меня непонятном. Я хорошо владел холодным и огнестрельным оружием, Эйден — компами, вот мы и нашли друг друга, образуя идеальный тандем.

Раздался шорох, и я тут же повернулся в ту сторону, откуда он исходил. Испарина появилась на моем лбу, но ткань, покрывавшая внутреннюю часть моей маски, быстро в себя ее впитывала. Я готов был убивать. Называйте меня, как хотите, но все внутри жаждало найти Альваро и оторвать ему голову, спустить с него шкуру и сжечь бренное тело, чтобы этот псих больше никогда не угрожал Валери, а также моим друзьям. Сжавшись, словно пружина, я держал палец на курке, когда в кустах показалась бродячая собака, глядевшая на нас с возмущением. Мы явно побеспокоили ее сон. Приложив палец к губам и подмигнув ей, я повернулся обратно, навострив уши и сосредоточившись на том, как нам быстрее попасть в театр, где приманкой для Альваро служил Рафаэль, ждавший его для разговора.

Как ни крути, но на просьбу сводного брата поговорить этот псих ответил бы гораздо охотнее, чем если бы мы стали писать ему.

В поле моего зрения замаячили Темпл и Харви, которые с двух разных сторон подходили к зданию, также медленно, как и я, также настороженно, как и я, также не ожидая ничего хорошего, собственно, как и я. Моя задница чуяла, что здесь что-то не так, что все не будет так просто, как кажется, что меня обязательно будет ждать подвох.

Черт побери, как же меня достала эта маска! Я оттянул ее край, хватая ртом воздух и чувствуя, как туман в голове проясняется. Тогда, еще шесть лет назад, мне казалось, что все наши проблемы с родителями решены, что теперь моя вторая личность, личность шута, больше не будет показываться этому миру, больше не будет представлять мои худшие качества и побуждать меня делать то, что я делал без особого удовольствия, — убивать и причинять страдания. Жизнь с Валери, время, проведенное вдали от нее и с ней, заставило меня хотеть большего, желать стать обычным человеком, имеющим обычную жизнь, добывающим пропитание обычной работой, достигающим своих целей при поддержке собственной семьи, приходящим домой, окруженным детьми с серо-голубыми глазами и встречающим праздники со своей семьей и друзьями, у которых тоже будут жены и малыши.

"Романтик хренов", — промелькнула в моей голове мысль. Усмехнувшись ей, я подал знак Темплу, который вошел в здание вместе с Харви, а также Зейну, ждавшему меня. С ним мы оба зашли через черный выход, прикрывая друг друга. Моя задница не тряслась от страха по той причине, что этот турок — пулемет с самым четким прицелом. Среди своих врагов он прослыл черной мамбой: скорость, точность, мощность.

Я знал, кого выбирал в напарники еще будучи в школе.

Двигаясь бесшумно, мы преодолели холл, стены которого, некогда покрытые панелями и золотыми канделябрами, сырели, трескались и разваливались прямо на глазах. Лестница, ведущая к нужному для нас коридору, просела, в некоторых местах осыпалась, демонстрируя нам зияющие дыры в своем стареющем теле, из-за чего пришлось карабкаться наверх по выступам и перилам. Мышцы в плечах приятно заныли, руки натянулись, и я, словно мартышка, ловко забрался на второй этаж, протягивая огромному бую руку. Видимо на лице Зейна появилась улыбка, раз его арктические голубые глаза вытянулись, сделавшись еще изящнее. Этот черт и так был чересчур привлекательным, так с возрастом стал еще краше. Гавнюк. Я даже усомнился в своей собственной безупречности. Ха, шутка. Как говорил мой психолог, себя нужно хвалить, любить и оберегать.

Несмотря на то, что данный коридор вел нас прямиком к сцене, откуда доносились голоса Рафаэля и Альваро, мы не пошли туда, а свернули, забираясь на верхний этаж, где можно было выйти к балконам, с которых нас не будет видно. Звуки стали отчетливее, отдельные слова складывались в предложения, смысл которых меня почему-то расстроил: они выясняли свои братские отношения. Мы с Зейном притаились, наблюдая за всей этой картиной с задержанным дыханием.

— Мы никогда не были с тобой братьями, — бросил Альваро, жестко, прямо, — ты всегда смотрел на меня свысока.

Рафаэль закатил глаза, поправив ремень на черных брюках. Этот идиот решился одеться в классический костюм, когда у нас тут как бы…потенциальный бой??? Что за нахрен?

"Он бы еще каблуки надел", — словно прочитав мои мысли, сказал Эйден.

Вздрогнув, я не сразу понял, что его голос доносился до меня из микронаушника. Зейн усмехнулся.

— Я никогда не смотрел на тебя свысока, — разрезал тишину Рафаэль, после чего, изображая нетерпеливость, сел в кресло, — это ты всегда был на расстоянии от меня, считая, что почему-то я являюсь тебе врагом.

Альваро не на шутку разозлился, вскочив со стула и подходя к нему. Зейн тут же поднял автомат, целясь в него, но я положил руку ему на плечо, как бы успокаивая и говоря, что еще рано. Нет, не сейчас. И нет, это сделает не он, — это сделаю только я. Последняя смерть на моих руках. Заслуженная.

Взглянув на Рафаэля, я увидел, что он даже бровью не повел, продолжая сидеть на своем месте и смотреть на Альваро, тяжело дышавшего из-за переполнявших его эмоций. Он бы еще сопли стал пускать.

— Это ты виноват, что отец не женился на моей матери, — ядовито процедил Альваро, подходя еще ближе. Рука Зейна становилась с каждым сокращенным метром напряженнее, из-за чего я не на шутку стал переживать о том, что мой друг может совершить необдуманные действия, — это ты виноват, что я провел свое детство и юношество, пытаясь заслужить любовь того, кто априори должен был дать ее мне, — лицо Альваро стало пунцовым от злости. Рафаэль встал, и они оказались в опасной близости друг от друга. Тут его брат прокричал: — Я БЫЛ В ТВОЕЙ ТЕНИ, В ТВОЕЙ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ТЕНИ, ПОКА ТЫ КУПАЛСЯ В СВЕТЕ ЕГО ЛЮБВИ!

Кулак Альваро пришелся точно по челюсти Рафаэля, голова которого дернулась в ту же минуту, как только плоть соприкоснулась с плотью. По правде даже мне стало труднее сдерживать себя. Мышцы напряглись, в крови заиграл адреналин, кричавший мне о том, что пора поставить этого мудака на место. Мы ждали реакцию Рафаэля, малейший жест, который позволил бы действовать, но его палец дернулся несколько раз, и мы ушли в тень, понимая, что еще пока не время.

Схватив Альваро за голову, Рафаэль на повышенных тонах стал говорить:

— Да что ты говоришь? В моей тени? Пока я купался в свете любви? О КАКОЙ ЛЮБВИ ТЫ ГОВОРИШЬ?! О той "любви", что калечит разум? О той "любви", что заставляет тебя желать умереть? О той "любви", которую я ненавидел всем сердцем?! Ты хотя бы раз задавался вопросом, как живу я, какого мне просыпаться в том доме, в котором живет человек, занимающийся самыми аморальными делами?!

— У ТЕБЯ ХОТЯ БЫ БЫЛ ДОМ! — орал Альваро, ударяя его в грудь. — Я ПРОЖИЛ ПОЧТИ СЕМЬ ЛЕТ В ПРИЮТЕ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО У МОЕЙ МАТЕРИ НЕ БЫЛО СРЕДСТВ, ЧТОБЫ СОДЕРЖАТЬ МЕНЯ!

— ЖАЛЬ! — взревел Рафаэль, — ЖАЛЬ, ЧТО МЫ НЕ МОЖЕМ ПОМЕНЯТЬСЯ МЕСТАМИ! Я бы с радостью провел свое детство в приюте, лишенный отцовской "любви", которой он одаривал меня изо дня в день, заставляя смотреть на то, как он расчленяет людей на глазах у их родных за то, что те не выплатили ему деньги за товар, смотреть на то, как он насилует бедных женщин в уплату долга их мужей, братьев и сыновей, не сумевших вовремя отказаться от дозы!