Сын кивнул головой, отдал приказы подготовить автомобили нескольким солдатам, которые тут же исчезли в коридоре, остальные остались стоять на месте.

— Отец, — позвал Альваро.

Он обернулся, они обменялись несколькими репликами, после которых Варгас передал Зейна двум солдатам в шлемах, защитное стекло которых треснуло в определенных местах, словно по ним кто-то ударил. Как только Зейн оказался в их руках, Варгас с ядовитой улыбкой приказал Альваро:

— А теперь убей этих двух. Людей дона Гивидиче не трогайте. О об их дальнейшей судьбе я поговорю с их хозяином.

Альваро навел пистолет на Темпла, взгляд которого был очень странным: словно Альваро был другом, предавшим нас. Я встал перед Темплом.

— Я не позволю тебе убить его. Опусти оружие. Я требую право поединка: выйди, сразись со мной, и если победишь, то можешь убить нас, а если проиграешь, то отпустишь.

Альваро продолжа стоять с нацеленным на нас пистолетом, Варгас усмехнулся.

— Подожди, сын, перед тем, как он в поединке, я хочу кое-что сказать ему, — позади него показались те самые двое солдат со сломанными шлемами. Один из них что-то шепнул Альваро. — Ты знаешь, что твоей умер? Погиб при попытке побега, — ядовито произнес Варгас.

Я прирос к полу. Мой отец погиб. Мой. Отец. Погиб. Умер. Отец, которого я ненавидел, сдох. Ура, я должен был радоваться, но почему-то внутри было так больно, что я чуть не упал. Темпл схватил меня сзади, аккуратно посадив на пол. В голове пронеслись тысячи картинок, как мой отец избивает мать, калечит ее, нанося непоправимый урон, как она корчится на полу, истекая кровью и умоляя пощадить нас, моего брата и меня, ведь он заставлял нас смотреть на это все. Почему даже после этого мне больно?! Я ударил себя по груди, ударил еще раз, и еще, неистово желая прогнать эту тупую боль, но она продолжала расти. Мой отец мертв. Он так и не понес то наказание, которое должен был. Он не гнил пожизненно в тюрьме, не испытывал муки совести, не попытался исправиться, а отделался смертью. И это справедливость?!

Я поднял взгляд на Варгаса, и улыбка спала с этого ублюдского лица. В этот момент Альваро позвал его, Варгас обернулся, увидев Джейми и Харви, которые сняли шлемы и смотрели на него с ненавистью. Его рот открылся, выдавая ошеломленность, он перевел взгляд на Альваро, попытался ударить его в грудь и сбежать, но его старший сын схватил отца за волосы и выстрелил ему в голову, вышибив мозги. Джейми и Харви в этот момент добили остальных солдат Варгаса.

Кто-то рядом закричал мое имя, стал трясти меня, но внутри словно все онемело. Все стало бессмысленным, пустым. Мой отец умер, так и не обратившись к свету, так и не попросив у нас прощения, так и не вернувшись к нам в семью, изменившись, став хорошим. Внутри меня плакал маленький мальчик, Эйден, который мечтал о папе, но так и не увидел его. И я был не в силах утешить его. Ни сегодня, ни завтра — никогда.

«Каким неуклюжим становится человек, когда он любит по-настоящему! Как быстро слетает с него самоуверенность! И каким одиноким он себе кажется; весь его хваленый опыт вдруг рассеивается, как дым, и он чувствует себя таким неуверенным».

(Эрих Мария Ремарк)

Данная глава (сегодня вечером еще выставлю эпилог) посвящается исключительно Джейми и Валери, ибо эта пара для меня настолько прекрасна, что мне хочется еще пару мгновений, прежде чем мы расстанемся, побыть с ними. И хоть разлуку с Валери и Джейми скрасит история про моего самого прекрасного и великолепного Эйдена, я все же буду очень сильно скучать по ним:(

Цветы. Их было так много, что в воздухе стоял их свежий аромат, пробуждающий теплые воспоминания о весне, лете, близких, с которыми мы частенько выбирались на пикники. Я сидела посреди поляны в белом кружевном платье, пыталась убрать волосы, разметавшиеся по всему лицу из-за ветра, что словно играл со мной.

— Валери? — услышала я мой самый любимый голос.

Обернувшись, я увидела идущего ко мне Джейми: на его прекрасном лице сияла улыбка, предназначенная только мне. Сердце сжалось от тоски по нему. Я вскочила и бросилась к нему, держащему открытыми руки человеку, которого мое сердце бесконечно сильно любило. Как только я оказалась в его объятиях, я резко проснулась и вскочила, тут же почувствовав на себе чьи-то руки.

— Все хорошо, тыковка, я рядом.

Как только человек произнес эти слова, я перестала вырываться из его рук и с оборвавшимся дыханием взглянула в его лицо, чувствуя, как по моим щекам текут слезы облегчения.

— О Джейми! — задыхаясь, выкрикнула я, бросившись в его объятия, жадно обнимая, касаясь кожи, слушая запах, голос, смех, стук сердца. — Джейми! Джейми, Джейми, Джейми!

— Тыковка, — нежно позвал меня он, и я сжала его еще сильнее, так остро ощущая утрату, которая грозила мне из-за наших отцов, — Как ты, тыковка?

Я зарыдала, прижимаясь к шее Джейми, покрывая его лицо поцелуями, перебирая пальцами пряди волос — мне было мало его. Джейми оторвал меня от себя, вытянул руки, внимательно посмотрел в глаза, словно не веря, что видит свою Валери, а я глядела на его разбитое лицо, опухшее, кровоточащее, покрытое синяками, и вновь заплакала. Сердце разрывалось от боли за него. Мои руки потянулись к его щекам, нежно погладили кожу, пальца коснулись губ, что тут же приоткрылись, и я немедленно прижалась к ним своими. Стон нежности вырвался из меня. Мы целовались долго, самозабвенно, через прикосновения рассказывая друг другу, как скучали, переживали, боялись услышать, что больше не увидимся. Я жадно принимала его ласки, с восторгом слушала свое имя, то и дело звучащее из его губ, смотрела на него, поглощая каждый жест, каждый взгляд. — мне было мало его. Мои мозг и сердце не понимали, как избавиться от этого ощущения, поэтому я просто отдалась ласкам любимого человека.

— Ну вот, мы снова встречаемся в твоей комнате, нимфа, спустя столько лет, — прошептал Джейми, покрывая мою шею поцелуями. — Хочешь. я еще раз на пальцах объясню тебе математику?

— Я так скучала, так боялась за тебя… Я… так… счастлива, что ты… жив, Джейми, — мой голос задрожал, и я поспешила прикрыть рот, чувствуя, что вот-вот снова заплачу.

— Я так сильно тебя люблю, моя нимфа.

— Я так сильно тебя люблю, мой Аполлон.

Мы засмеялись. Моя рука вновь нежно коснулась его щеки, в тех местах, где он был ранен. Больно. Очень больно за него. Ничего больше не говоря, я села на кровать, перед Джейми, и стала раздевать его, чтобы осмотреть тело и понять, насколько серьезно он ранен. Джейми засмеялся.

— Неугомонная, — дразнился он, показывая мне язык. Мой бедный, сладкий Аполлон сидел с опухшим глазом и таким побитым лицом, что мое сердце разрывалось от боли. — Со мной все в порядке, — улыбнулся он.

— Нет, посмотри на себя, они покалечили тебя…

Я сняла с него брюки, поморщившись при виде гематом, и потянула его в сторону ванной. Он, как послушный ребенок, заковылял в комнату, встал сзади, глядя на то, как я открываю краны, чтобы заполнить ванную водой, и набросился на меня в ту же минуту, как только мои пальцы оторвались от металла. Он целовал меня так жадно, что мои коленки подогнулись, трогал мое тело так, что все внутри кипело от ощущений, говорил такие вещи, от которых мои щеки стали ядрено красными. Мои руки блуждали по его спине, сжимали ягодицы, такие крепкие, словно это были футбольные мячи, а Джейми в это время рычал, стонал, покусывал мои губы, шею, ключицы.

С трудом оторвавшись, я потянула его к ванне и усадила в нее, после чего сама принялась раздеваться, рассмеявшись, когда Джейми стал подмигивать мне бровями, охать и ахать, то и дело закрывая глаза, словно он стесняется.

— О Боже, я наедине с головой девочкой! — воскликнул он, захлопав в ладоши. — У меня будет секс!

Я захохотала.

— Нет, сегодня его не будет.

Лицо Джейми вытянулось, губы задрожали, глаза наполнились слезами.

— У меня не будет сегодня секса?