— Спасибо, пока неплохо. Держимся, — ответил Харви, тонкий ценитель аристократических бесед. — Ты сам в порядке? После того, что случилось в зале..

Альваро слабо кивнул головой, после чего прислонился к двери и медленно сполз по ней на пол.

— О чем ты беспокоишься? — искренне поинтересовался Харви.

Мы затаили дыхание, доверившись Харви, который отличался умением налаживать дипломатические отношения. Вот кому надо было стать адвокатом. Этот молодой Брэд Питт умел располагать к себе людей.

— Прекрати заговаривать мне зубы, — процедил Альваро. — Если ты думаешь, что я пришел сюда поболтать, то ты крайне ошибаешься.

Харви кивнул головой.

— Твое право.

Альваро, который приготовился к обороне, облегченно выдохнул, после чего закрыл глаза. Мы все взглянули на Харви, который отрицательно покачал головой, как бы намекая на то, чтобы мы не трогали Альваро. Сказано — сделано.

Время текло. Медленно. Я бы сказал, что нарочито медленно. Ожидание затягивалось, наше терпение истекало. Я смотрел на Альваро, который застыл в одной позе и не открывал глаза, и мне хотелось прокричать ему в лицо, что он последний трус, подонок, обозлившийся на своего брата из-за шалости, о которой Рафаэль сожалел до сих пор, но приходилось сдерживаться.

В голове всплыли образы Валери, раненой, испуганной. Неужели этому человеку нравится доставлять боль невинным людям? Неужели он был счастлив, когда наблюдал за плачущей, страдающей Валери, отчаянно кричавшей в моменты пыток? Вспоминая все это, я злился еще больше, покрывался красными пятнами, тяжело дышал, наблюдая за Альваро, как хищник за своей добычей. Мне хотелось убить его. Его и Октавио Варгаса. За то, что они сделали, за то, как поступили с Валери, нами…

— Ты не обязан делать все то, что он приказывает тебе, — нарушил тишину Харви, буровя взглядом Альваро.

Тот открыл глаза и уставился на Харви.

— Заткнись.

— Посмотри на нас, — мягко продолжил Харви, — посмотри на людей, что стали жертвами своих родителей, что в начале пытались им угодить, но затем поняли, насколько черствы сердца наших отцов, неспособных испытывать такое высокое чувство, как любовь, — на долю секунды мне показалось, что в глазах Альваро появились слезы, но он быстро опустил взгляд.

— Заткнись!

— Увы, — продолжил как ни в чем не бывало Харви, — никто из нас не испытал родительского тепла, не увидел поддержки, не почувствовал себя в безопасности. Посмотри на меня Альваро, — приказал он, и почему-то Альваро повиновался. Его лицо было искажено от боли, которую он не мог пережить. — Нас всех изнасиловал мужчина, — я вздрогнул, зажмурился, подавляя в себе рвотные позывы и прогоняя прочь дурные воспоминания, что должны были быть за запертой дверью в самом темном углу моего сознания. Они не должны были найти выход, но, черт бы их побрал, они сделали это. Крики детей, мальчиков, моих ровесников, таких же одиннадцатилетних школьников, стояли в ушах, запах крови, что струилась по полу, ударила в нос, и я отчаянно покачал головой из стороны в сторону, стараясь утихомирить хаос воспоминаний и мыслей. — Мы были обычными школьниками, маленькими детьми, еще неспособными постоять за себя, — продолжил Харви. Его голос даже не дрогнул. — И знаешь, что сделали наши отцы, когда нас вызволили из плена? Отказались от нас, — его голос прозвучал словно гром посреди ясного неба. Каждый из нас передрнулся. Каждый из нас погрузился в те боль и отчаяния, что поглотили наши разумы тогда, в далеком прошлом, и не отпускали. — Они корили нас за то, в чем мы не были виноваты, смеялись над нами, считали недостойными существования. ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! — приказал Харви, когда Альваро уткнулся взглядом в колени и заплакал. Я сам не заметил, как по моим щекам заструились слезы. Слезы обиды. На мир, на Бальво, на отца, не сумевшего защитить меня, поддержать. — Мой отец пытался убить меня, когда я оказался дома! СЛЫШИШЬ?! ОН СОБСТВЕННОРУЧНО ДУШИЛ МЕНЯ В КРОВАТИ, ПОКА Я СПАЛ! — сквозь зубы процедил Харви. — Ни у кого из нас не было того детстсва, о котором мы все мечтали. Ни у тебя, ни у нас. И мы не виноваты в этом. Рафаэль не виноват в том, что твой отец — конченный урод, не сумевший испытать любовь по отношению к своим детям, не посчитавший признать тебя своим законным сыном, не решивший жениться на твоей матери, как того велит христианский закон! Нет! В этом виноваты только наши родители. Это было их право стать теми, кем они являются сейчас, совершать тот выбор, который она совершают прямо сейчас. Ни ты, ни я, ни Рафаэль, ни Джейми — никто из нас, а только отцы и матери, отвернувшиеся от своих детей в тот момент, когда они в них больше всего нуждались! Поэтому подумай, на чьей стороне ты хочешь быть, кем ты хочешь стать и каким отцом ты хочешь быть своим детям.

Закончив, Харви откинулся на холодную плитку, что покрывала стены этого зловонного места, и уставился в потолок, переводя дыхание. Впервые он открыто заговорил об этом. Мы не знали, что отец пытался убить его. Мы не знали, что он испытывал. Мы были поглощены собой и своими проблемами, позабыв о тех, кто рядом. Я потянулся к нему, но цепи не позволили коснуться даже руки Харви. По его лицу скатилась слеза, и Зейн тут же дернулся в его сторону, чтобы стереть ее, чтобы заглушить эту снедающую душевную боль.

Я услышал плач. Повернувшись в сторону, откуда он исходил, я увидел Темпла, который превратился в маленького ребенка, в того беззащитного мальчика, что познал страдания. Почему-то я заплакал вместе с ним. Я вспоминал. Вспоминал все то, что было там, все то, что испытал. Боль, пронзительная, нестерпимая, охватила мои разум и тело. Я бежал, по мокрой земле, что хлюпала под босыми ногами, ранился об острые ветки и камни, падал, вставал, бежал и снова падал, ловил ртом воздух, оглядываясь назад и моля Бога, чтобы этого мужчины не было позади меня, чтобы я мог от него оторваться, но Бог тогда был глух к моим молитвам. Я споткнулся, кубарем полетел вниз, по склону холма, сломал ногу, взвыл от боли, и он нашел меня. Приволок в тот сарай, где были другие дети, приковал наручниками к железной балке, воткнутой намертво в стену, и насиловал до тех пор, пока я не потерял сознание. Его не останавливали ни плач, ни призывы к человечности, ни мольбы. Он получал извращенное удовольствие от того, что доставлял нам боль, причинял страдания. На моих глазах он рассек щеку Зейну осколком стекла, и его же кровью пытался напоить Харви и Рафаэля. На моих глазах он последовательно изнасиловал Зейна, Темпла, Харви, Рафаэля и Эйдена. Мы были его зрителями. Мы были теми, кого он пытался впечатлить так, чтобы каждый из нас никогда не забыл те дни, проведенные в сарае в глухом лесу.

Мы плакали, зализывая старые раны, что никогда не затянутся. Мы плакали, и плакали, и плакали. Эта боль никогда не пройдет. Она забудется, но не всегда, она спрячется, но ненадолго, она утихомирится, но не на продолжительно время. Она будет жить с нами вечно, словно монумент, увековечивший событие.

Проронив последнюю слезу, я посмотрел на Альваро, глаза которого тоже были на мокром месте. Значит, этому ублюдку не чужды страдания других. Это радует. Шмыгнув носом, он подошел к Харви и присел на корточки, что-то прошептав ему на ухо, после чего встал и быстрым шагом направился к двери. И все же в один прекрасный момент он ненадолго замедлил шаг, в ходе которого на пол упала подозрительно блестящая вещичка. Не обратив на это никакого внимания, он вышел, так и не заперев дверь.

— Что это? — спросил я, так и не разглядев вещицу одним глазом, что тоже заплывал.

— Это ключ, — выдохнул Зейн. — Вот только от чего?

— От этого, — подсказал Темпл, начав трясти кандалами.

— Что он тебе сказал? — спросил я у Харви, что смотрел прямо перед собой.

Будто очнувшись ото сна, он перевел взгляд на меня и криво улыбнулся.

— Он сообщил о том, какое у Октавио Варгаса слабое место.

Мы шли вдоль дороги, едва освещенной фонарями, одиноко стоявшими в ночи. Очередной шаг приближал нас к воротам, возле которых через каждые два метра стояли вооруженные люди внушительного вида. Взглянув на них, я сразу отметила бронзовый тон кожи, черные глаза и курчавые жесткие волосы. Позади них стояла группа также вооруженных людей, которая явно ожидала нас. Мы предупредили о своем визите согласно правилам. Эйден и Лукреция шли впереди, я и девочки немного позади. Напряжение не отпускало нас.