У Кати вдруг кончились силы. Будто она бежала длинный марафон. И вот он — финиш. Внутри стало очень пусто. Катерина застыла прямо в обуви и пальто на банкетке в коридоре. Прислонилась затылком к стене. На вешалке рядом висел папин плащ. Родной запах окутал Катю. Она выдохнула поглубже. Уткнулась в полы плаща носом. Боже мой! Как же дома хорошо. Ощущать себя любимым ребёнком. Никаких обязанностей. Одна только безусловная забота. И чистое полотенце, подготовленная постель, чай и её любимое Лёлино печенье. — Ты чего-то молчаливая совсем. На работе наговорилась? — Лёля разглядывала Катерину. Изменилась девочка. — Ма, ты скучаешь по работе в школе? — Да, иногда очень. — Вернёшься? — На следующий год, наверное. — Мне там вас всех очень не хватает. Именно как учителей. Тебя, тётю Дашу, Киру. Бабушка мне много помогает. Хорошо еще, что я не учитель. Так, массовик — затейник. — Она рассказала, какая ты молодец. Она тобой гордится! Говорит, у Склодовских достойная педагогическая династия. — Я ж не Склодовская. — Уверена? Я бы поспорила. Иногда мне кажется, что ты больше похожа на бабушку Милу, чем я.

Катя улеглась. Снова удивилась своему странному перемещению не только в пространстве. Будто разные планеты. Взрослая жизнь жены военного моряка в Заполярье и детская беззаботность в Москве рядом с мамой и младшими детьми.

159.

Общий сбор на даче Склодовских-Кузьминых был уже давней традицией. Все дни рождения сразу. Лёлин, Шурин и Дашутин. Все друзья в сборе. Дети привычно умчались на участок. Так раньше делала Катя в компании сестёр Вашкиных.

Дядя Федя, как всегда, приехал с пирогами. Девочки прибыли вместе с родителями. Переглядывались, как заговорщики.

— М-да, Катерина, сколотила ты на скорую руку клуб жён декабристов, — шутил Александр Евгеньевич. — Евгеньич, не спеши. Я своих ещё не отдал, — отозвался от мангала дядя Федя, — У меня ещё никто и не спрашивал. — А надо? — Света ловко стянула со стола пирожок. — Ты думаешь, что если мне сразу понравился твой Селиванов, то ему уже и нас с матерью не о чем спрашивать? Сразу тебя навсегда в Заполярье утащит? Или в ЗАГС для порядку? — Я не знаю, пап, — как-то сразу сдулась Света, — Он в походе. Связи нет. Звонил один раз. — Что сказал? — полюбопытствовала Кира Витальевна. Света густо покраснела. — Оууу, все серьёзно, значит, — сделала вывод Кира. — Думаете? — Света с надеждой подняла глаза. — Уверена! А что у нас Маргарита молчит? — А это потому, что ей не надо в Заполярье, — тут же за сестру ответила Света, — Её профессор в Москве служит. — Тебе то звонил? — спросила Катя. Рита отрицательно помотала головой. — Значит с корабля на берег не выходил. Он же за новую технику отвечает. За испытания, — стала уговаривать подругу Катерина, — Они скоро возвращаются. Ещё восемь дней. — И кто говорил, что нельзя дни считать? — моментально поймала её за язык Света. — Я говорила. А мне до этого Вадим говорил. И бабушка Мила, — не стала Катя отпираться, — И у меня иногда получается просто жить и не ждать. Просто там сейчас всё очень новое. Дом другой. Работа вот… Сложно. — Эх, Катюша, — обняла Катю Дарья Андреевна Вашкина, — Ты умница.

Как же хорошо, когда есть в жизни вещи неизменно прекрасные, тёплые и дающие силы. Когда точно знаешь, тебя здесь любят просто так. Не за успехи. Просто за факт твоего существования на свете. Катя смотрела на красные угли в мангале, цедила красное сухое вино, откусывала домашний сыр, который теперь делал дядя Федя. Ей хотелось, чтобы и у них с Вадимом тоже появились свои традиции. Чтобы и в их доме собирались друзья. Чтобы там тоже было место силы.

Словно прочитав её мысли, подошла Лёля. Обняла. Поцеловала в макушку. — Знаешь, я когда-то и мечтать не могла, что так будет, — она обвела взглядом вокруг, — Что вот это всё случится в моей жизни. Друзья, любовь, дети. — А мне последнее время кажется, что вот так, как сейчас, было всегда. И будет. Только народу будет становиться все больше. — Дай бог, моя хорошая. Кстати, о прибавлении, как там Власенко она же Епифанова? Не родила? — У неё срок был неделю назад. — Ого! Значит со дня на день.

Со дня на день не вышло. Ближе к ночи Катя получила сообщение на телефон: "Я-мама, Катька! Это чудо! Мне одновременно плохо и хорошо! Она красавица! Назвали Анечкой. Илюшка плачет"

160.

Около роддома Катя почувствовала себя странно. Вид беременных, которых выгружали около приёмного отделения из машин скорой помощи, вызывал противоречивые чувства. Страх и зависть. Вибрации в воздухе были такие, что аж дух захватывало. Новая жизнь! Вот прямо сейчас. Через боль и усилия. Катя смотрела и будто чувствовала историю каждой рожающей. Когда-то придёт и её время вот таким безразмерным колобком топать по ступеням. Даст бог, рядом будет Вадим.

К Ленке её, естественно, не пустили. Власенко лежала в обычной палате, а не в коммерческой. И шутила, что за деньги микробы к детям и мамочкам не прилетают.

Пришлось стоять под окном. Благо, кричать не пришлось. Разговаривали по телефону, хоть и глаза в глаза. Очень изменившаяся Ленка свесилась из окна третьего этажа. — Катька! Она такая красивая! На Илюшку похожа, — Ленка вернулась в палату и через стекло показала Кате дочь.

Конечно, ничего, кроме кулька и пятнышка лица, Катя не могла разглядеть. Но кивала и говорила, что, конечно, Анечка — копия Ильи. Такая же красотка, как мама и папа вместе взятые. Ленка счастливо улыбалась в ответ.

Подарки удалось отдать самому молодому папе. Они пересеклись с Ильёй всё под теми же окнами. Было видно, как он волнуется. — Я, Кать, не думал, что мы так рано родителями станем. Но это такое счастье! Ты точно не останешься на выписку? Во вторник уже. — Нет, не могу. Я же в школе теперь работаю. В Североморске. И муж из похода должен прийти. — Да? В школе? Впрочем, ты же дочь Ольги Владимировны!

Катя не стала спорить. Теперь, оказывается, мало кто помнит, как она появилась в Москве семь лет назад.

Зависть к тому, что сейчас испытывали её друзья, была очень явной. И Катя решила её себе разрешить. Она позавидует им по-доброму. Почувствует хоть краем эти счастливые дни в жизни семьи. Вспомнились Бодровские и их огромная радость. Фотографии уже гордо сидящего в коляске Михаила Юрьевича Кате прислала Аллочка. И Никитенко с их кукольной Алёнкой, которую нянчил весь экипаж.

Она спешила ещё попасть домой перед самолётом. Два дня в Москве. И снова на север. — Катюш, ты прилетай. Хоть на выходные, — Александр Евгеньевич собирался вести её в аэропорт, никакие заверения, что она прекрасно доедет на такси, не работали, — Если надо, мы билеты тебе возьмём. — Не, пап, у меня муж получает очень приличные деньги. И я тоже зарабатываю. С этим проблем нет. Мы вместе теперь. Может быть в Новый год, если не будет дежурства у Вадима. — Тогда заранее возьмите билеты. А мы вас всегда ждём, — обнимала Катю Лёля. — Катька, ты меня когда возьмёшь с собой? Я маленький был, когда дед нас на корабль брал. А мне Вадя обещал, — Игорь обнимал сестру в этот раз почти отчаянно. — Раз обещал, значит будет. Приедешь. Ты же знаешь, Вадим всегда делает так, как сказал.

Катя старательно пыталась не заплакать. Спрятала лицо в пушистые кудряшки Сони. Втянула носом воздух, чтобы не всхлипнуть.

— Позвони, как долетишь. — Поздно уже будет. — Я все равно не усну, — целовала её Лёля, — С богом. Деду и бабушке приветы. Вадиму обязательно тоже.

Всё. Машина. Аэропорт. Пассажиры на мурманском рейсе какие-то хмурые. Погода, говорят, там не очень. Катя уходила на контроль, всё время оборачиваясь. Её отец стоял, как скала среди бурной воды. Высокий, статный, красивый. И совсем молодой. Махал ей вслед.

Этого родительского тепла хватило, чтобы перенести тяжёлый перелет. Самолёт трясло, как в лихорадке. Рядом с Катей сидело грузное семейство. Муж и жена сразу достали какие-то безразмерные бутерброды. Катя прислонилась лбом к иллюминатору. За ним было темно. Облака напоминали бушующее море. Примерно такое, как в том телевизионной сюжете про спасение экипажа сухогруза.