У Юрьева-Польского Всеволод соединился с переяславцами, которых привёл Ярослав Красный. Переяславские «мужи» тоже призвали князя проявить твёрдость: его противник отверг предложение о мире, а значит, вина за пролитие крови лежит теперь на нём — для людей того времени это было очень важно; отсюда и высокая патетика их речи, обращённой к Всеволоду:

— Ты ему добра хотел, а он головы твоей ловит. Поезжай, княже, на него, ни во что же не ставим жизни свои за твою обиду. И не дай нам Бог ни единому возвратиться, если не будет нам от Бога помощи: нас переступив мёртвых, жён наших и детей наших [пусть заберёт]. Брату твоему Михалку ещё и девятого дня нету, как умер, а он кровь хочет пролить!⁵³

Всеволоду оставалось подчиниться их требованию и подтвердить свою правоту на деле, в бою.

Слова переяславцев прозвучали, по всей видимости, 26-го числа, в субботу, то есть спустя неделю после смерти Михалка Юрьевича. Мстислав с ростовцами и дружиной уже стоял близ Юрьева, за рекой Гзой (это левый приток Колокши — той самой реки, в нижнем течении которой, недалеко от Владимира, полк Мстислава Ростиславича однажды уже потерпел поражение от дружин князей Юрьевичей). Здесь, на обширном безлесном пространстве — так называемом «Юрьевском поле» — и должна была решиться судьба Всеволода, а заодно — в очередной раз — судьба владимирского престола. «Князь же Всеволод, надеясь на Бога и на Святую Богородицу, которую видел у Суздаля, переехал реку Гзу в субботу рано и поехал к нему, полки нарядив», — свидетельствует летописец⁵⁴.

Эта местность близ Юрьева словно самой природой была предназначена для больших сражений (своими размерами и рельефом она была пригодна «для проведения военных сражений с использованием конницы», при этом, что особенно важно, не давая «видимого преимущества ни одной из сторон», — замечает современный историк-картограф⁵⁵). По крайней мере трижды в продолжение XII—XIII веков — в 1176, 1216 и 1297 годах — здесь, на «Юрьевском поле» (или «Юрьевом полчище»), происходили столкновения враждующих русских князей и решалась судьба всего Русского государства: в первый раз в битве между Всеволодом и Мстиславом; во второй — между сыновьями Всеволода Юрием и Ярославом, с одной стороны, и их старшим братом Константином и тестем Ярослава Мстиславом Мстиславичем Удатным — с другой; в третий — между Даниилом Александровичем Московским и Михаилом Ярославичем Тверским, с одной стороны, и великим князем Владимирским Андреем Александровичем — с другой (в последнем случае до сражения не дошло: «за мало не бысть бою промежи ими, и взяша мир»). В летописи эта местность называется Липидами — по названию реки (нынешняя Липня, левый приток реки Ирмес, впадающей, в свою очередь, в Нерль-Клязьменскую). «Мстислав же стоял, доспев (изготовившись. — А. К.) у Липид» — так определяет положение Мстиславовой рати владимирский летописец (или «у Липиды», как сказано в более поздних версиях летописного рассказа). О самом же сражении говорится, что войска обеих ратей покрыли всё «поле Юрьевское» (или, опять же в позднем варианте Никоновской летописи: «...съступишася у Юрьева меж Гзы и Липиды»⁵⁶).

Сражение, вероятно, произошло в воскресенье 27 июня, на память преподобного Сампсона странноприимца⁵⁷. Оно началось, как обычно, с перестрелки пешцев, но затем, когда в бой вступили конные массы, переросло в ожесточённую и кровавую рубку. «...Стрелки же перестреливались между полками, [и] пошли друг на друга рысью (в оригинале Лаврентьевской летописи: «на грунах». — А. К.), и покрыли поле Юрьевское, и Бог помог Всеволоду Юрьевичу...» Не выдержав натиска владимирских и переяславских полков[14], Мстислав бежал, а из его войска были убиты виднейшие ростовские бояре — Добрыня Долгий (тот самый, что не давал мириться своему князю), некий Иванко Степанович «и иные». «А ростовцев и бояр всех повязали, а во Всеволодовом полку не бысть пакости (то есть обошлось без потерь. — А. К.) [благодаря] Богу и кресту честному; и сёла боярские захватили, и коней, и скот...» Конечно же, владимирский летописец преувеличивал, выдавая желаемое за действительное: потери, и немалые, были и во Всеволодовом войске. «...И бились, и пало обоих многое множество, и одолел Всеволод», — свидетельствует новгородский летописец; «И бысть сеча зла, акы же не бывала николиже в Ростовской земле», — вторит ему автор Тверской летописи.

Так была одержана историческая победа. Войско Всеволода вернулось во Владимир «с честью великою», а «владимирцы и дружина повели колодников и скот погнали и коней, славя Бога и Святую Богородицу и крестную силу, его же (крест, то есть клятву на кресте. — А. К.) переступили ростовцы и бояре. Доколе же Богу терпеть нас? — завершает свой исполненный благочестия и назидательной силы рассказ летописец. — За грехи навёл на них и наказал по достоянию рукою благоверного князя Всеволода, сына Юрьева».

Рука Всеволода — рука Божия: таков смысл летописного рассказа о победе на «Юрьевском поле», ибо он, Всеволод, — в отличие от лживого князя Мстислава Ростиславича и столь же лживых и нарушающих данную на кресте клятву ростовских бояр — всегда и во всём полагался на волю Божию и исполнял её: ведь это Бог (а уже потом владимирские «мужи») привёл его и его брата Михалка в Ростовскую землю. Конечно, для такого понимания произошедшего требовалось время — но ведь и рассказ о победе Всеволода получил своё литературное оформление позднее — уже после окончательной победы Всеволода в войне с племянниками.

Если верить В. Н. Татищеву, то на следующий же день после победы, оставив нескольких людей для погребения убитых и отпустив по домам раненых, Всеволод Юрьевич «наскоро пошёл к Ростову и разорил уезд весь», но к самому городу приступать не стал и вернулся во Владимир из-за угрозы нападения Глеба Рязанского. Когда же выяснилось, что нападения не будет, Всеволод «паки пошёл к Ростову, где его по нужде приняли с честью. Он же бояр тех, которые были ему противны и народ возмусчали, вывез во Владимир, и волости их и скот взял на себя, и всё распорядил, пребыв там до осени, и со многим имением возвратился»⁵⁸. Пленников ростовцев и суздальцев мы действительно позднее увидим во Владимире.

Мстислав же Ростиславич с остатками дружины бежал сначала в Ростов, а оттуда — в Новгород. Но на этот раз новгородцы отказались принимать его и «показали путь» неудачливому князю, а заодно и его малолетнему сыну Святославу:

— Ударил еси пятою Новгород. А шёл было на стрыя своего на Михалка, позван ростовцами. Да если Михалка Бог поял, а с братом его со Всеволодом Бог рассудил, то к чему к нам идёшь?

Дело было не только в их «обиде» (хотя и в ней тоже), но ещё в их желании наладить отношения с новым суздальским князем, с которым они тут же вступили в переговоры. Новгородцам нужен был мир с Суздальской землёй, и мир этот был заключён к обоюдной выгоде. По договору со Всеволодом они приняли на княжение в Новгород его племянника — всё того же Ярослава Красного⁵⁹. Несомненно, это была ещё одна, на этот раз дипломатическая победа Всеволода, означавшая признание его в качестве владимиро-суздальского князя за пределами Суздальской земли.

Но война с Ростиславичами была далека от завершения. В события, происходившие в Суздальской земле, вмешалась ещё одна сила — рязанский князь Глеб Ростиславич. Ибо именно к нему, в Рязань, бежал изгнанный из Новгорода князь Мстислав Ростиславич и именно у него, в Рязани, находился другой Ростиславич, младший брат Мстислава Ярополк. «И подмолвил Глеба, рязанского князя, зятя своего», — пишет о Мстиславе владимирский летописец. Так начался новый виток войны.

Поначалу события складывались не слишком удачно для Всеволода. Осенью того же 1176 года Глеб Ростиславич со своим войском подступил к Москве и полностью выжег город и окрестности («пожже город весь и сёла»). Всеволод со своим полком выступил против него. Судя по логике летописного рассказа, он находился тогда не во Владимире, а в Ростове; во всяком случае, ехал он к Москве через Переяславль и далее через Шернский лес — лесной массив, получивший своё название по реке Шерне, левому притоку Клязьмы. Здесь, «за Переяславлем, за Шернским лесом», его и нагнало новгородское посольство, «Милонежкова чадь», — то есть сам Милонег (вероятно, будущий новгородский тысяцкий) и люди, входившие в его окружение. «Княже, не ходи без новгородских сынов! Пойди на него (на Глеба. — А. К.) вместе с нами» — так передаёт их речь владимирский летописец⁶⁰. По-видимому, для новгородцев важно было подтвердить союз со Всеволодом, так сказать, скрепить его кровью. И новый владимирский князь предпочёл выполнить их волю. «Возложив упованье на Бога и на Святую Богородицу» (опять-таки слова владимирского летописца), он вернулся во Владимир, а Глеб, пожёгши Москву, беспрепятственно ушёл в Рязань.