Тогда же старший брат Ярополка Мстислав сумел заключить союз с Великим Новгородом. Собственно, сын Боголюбского нужен был новгородцам только для того, чтобы обезопасить себя от нападения со стороны Суздаля, и нужен был лишь до тех пор, пока отец его правил в Суздале. После смерти отца судьба Юрия Андреевича была решена. В 1175 году его «вывели» из города; взамен новый правитель Северо-Восточной Руси посадил на княжение в Новгород своего сына, совсем ещё маленького Святослава¹⁸. Судя по тону Новгородской летописи, всё проходило мирно, без эксцессов — а значит, было согласовано со смоленскими Ростиславичами.

Юрий вернулся в Суздальскую землю. Выгонять его отсюда двоюродные братья не собирались. Очевидно, они не видели в сыне Боголюбского никакой угрозы для себя. В отличие от Всеволода Юрьевича, который окажется по отношению к племяннику куда менее гуманным.

Союз младших Ростиславичей — новых владимиро-суздальских князей — со старшими — смоленскими — не мог не беспокоить черниговского князя Святослава Всеволодовича. Тем более что зимой того же 1175 года в Черниговском княжестве началась новая война, развязанная его двоюродным братом, новгород-северским князем Олегом Святославичем. И в эту войну оказались втянуты смоленские Ростиславичи, с которыми Олег находился в свойстве (его жена Агафья была дочерью Ростислава Мстиславича Смоленского, а сестра — женой старшего из Ростиславичей Романа), а также тогдашний киевский князь Ярослав Изяславич Луцкий. Союзная рать пожгла Лутаву и Моровийск — города Святослава Всеволодовича, однако вскоре Ростиславичи и Ярослав Изяславич заключили со Святославом мир и ушли восвояси; Олег же войну продолжил. Вместе с младшим братом Игорем он разорил окрестности Стародуба — ещё одного города, на который претендовал. Но без союзников Олег выстоять против Святослава Всеволодовича не мог. Святослав вместе со своим родным братом Ярославом подступил к городу Олега. Битва у стен Новгорода-Северского закончилась, едва начавшись: войско Олега бежало, «только по стреле стреливше»; сам князь укрылся в городе, «а дружину его изъимаша, а другую посекоша, а острог пожгоша». Добивать двоюродного брата Святослав не стал, но заключил с ним мир и возвратился в Чернигов.

Прямым следствием Черниговской войны стала перемена на киевском столе. Вернувшийся из черниговского похода князь Ярослав Изяславич то ли убоялся силы Ростиславичей, то ли счёл себя чем-то обиженным, но оставаться в Киеве не захотел. Расценив появление на юге старшего из Ростиславичей Романа как намерение отнять у него киевский стол, он решил уйти к себе в Луцк, добровольно (уже во второй раз!) отказываясь от Киева. «Привели брата своего Романа, а даёте ему Киев!» — с такими укоризненными словами он послал к Ростиславичам, покидая некогда стольный город Руси. Братья звали его вернуться, но Ярослав остался непреклонен. Ничего другого Ростиславичам не оставалось, и Роман — получается, с неохотой, чуть ли не через силу! — «сел на столе деда своего и отца своего».

Неразбериха с киевскими делами была на руку князю Святославу Черниговскому, по-прежнему мечтавшему о киевском престоле. Но прежде чем возобновлять борьбу за Киев, ему надлежало разобраться с тем, что происходило у него дома, а также по соседству — в Суздальском княжестве. Урок, который он преподал Олегу Святославичу, позволял надеяться на то, что его двоюродный брат откажется в ближайшем будущем предпринимать какие-либо враждебные шаги по отношению к нему. Но в Суздальской земле княжили союзники смоленских Ростиславичей. «Суздальский вопрос» надо было разрешить не медля, тем более что «под рукой» Святослава были братья Юрьевичи, имевшие законные права на суздальский стол.

Летопись объясняет случившееся там исключительно недальновидными и преступными действиями их племянников Ростиславичей. Но нет сомнений, что роль князя Святослава Всеволодовича в происходящем была определяющей.

«Ростиславичи сидели на княжении земли Ростовской, — рассказывает летописец под 1175 годом, — и раздавали по городам посадничество русским “детским”; те же многую тяготу людям творили продажами и вирами, а сами князья молоды были, слушая бояр, а бояре учили их на многое стяжание...»¹⁹

Текст этот составлен был летописцем уже после поражения Ростиславичей и вокняжения Михалка Юрьевича во Владимире, а потому он, несомненно, тенденциозен. Но столь же несомненно и то, что в целом он верно передаёт основные причины недовольства Ростиславичами — особенно во Владимире, где княжил младший из братьев Ярополк (и где, напомню, составлялась летопись).

Мы уже говорили о том, что Ростиславичи прибыли в Суздальскую землю с юга — то есть из «Руси» (как по-прежнему, даже ещё и на исходе XII столетия, именовали здесь Южную Русь, очевидно, считая суздальское «Залесье» не вполне «Русью»). Для местного населения они оставались чужаками. Точно такими же и даже ещё большими чужаками было их окружение, приведённое ими из «Руси». Этим-то людям — по большей части «детским», то есть, по терминологии того времени, младшим дружинникам (а кто, кроме «детских», мог входить в окружение князей, лишённых или никогда не имевших своих уделов?), — они и вручали административные — управленческие и судебные — функции в городах доставшегося им княжества; эти люди и собирали здесь «творимые» виры и продажи — штрафы за совершённые преступления или за те деяния, которые ими же трактовались как нарушающие княжеские установления по «Русской Правде» — своду законов, которыми руководствовались князья. Известно: «закон — что дышло», и повернуть его можно в любую сторону в зависимости от желания и степени алчности того, в чьих руках находится реальная власть. Очевидно, «детские» и бояре князей Ростиславичей слишком долго оставались без какой-либо власти вообще, без какой-либо возможности взять своё, чтобы при первом же удобном случае не наброситься на эту власть и не постараться выкачать из неё как можно больше для себя лично и для своего князя. Алчность бояр и «детских» дорого будет стоить братьям. Но князьям приходится отвечать за своих слуг — это входит в непременный перечень княжеских обязанностей. Да и не так уж молоды были Мстислав с Ярополком (вопреки тому, что писал о них летописец), чтобы во всём слушаться бояр и только от них научаться «многому иманию» и «стяжанию».

Своей победой над дядьями братья были обязаны слишком многим: и местному (прежде всего ростовскому) боярству, и своим «детским», и князю Глебу Рязанскому. Теперь, получив власть, им приходилось платить по счетам. А заодно удовлетворять собственные амбиции, компенсируя своё многолетнее пребывание в тени и безвластии, на вторых и третьих ролях в княжеской иерархии.

О том, что творилось тогда в Ростове и Суздале, мы ничего не знаем. О владимирских же делах рассказывает летописец. По его словам, в первый же день своего пребывания на владимирском столе князь. Ярополк отобрал ключи от ризницы «златоверхой» церкви Святой Богородицы, построенной Андреем Боголюбским, и повелел вывезти из неё ценности — золото, серебро и прочую церковную «кузнь», священные книги в драгоценных окладах и даже наиболее богатые иконы. Ещё важнее было то, что князь отнял «городы ея и дани, которые дал церкви той блаженный князь Андрей». В числе прочего, из владимирского Успенского собора была вынесена чудотворная икона Божией Матери — та самая, что была привезена Андреем из Вышгорода. Жители Владимира и всей Владимирской земли давно уже привыкли связывать с ней свои успехи, начиная с победоносного похода на болгар в 1164 году. Теперь же драгоценная святыня была передана рязанскому князю Глебу Ростиславичу — надо полагать, в качестве компенсации за нарушение владимирцами крестного целования, данного на этой иконе несколькими месяцами ранее²⁰.

Со стороны Ярополка это был в высшей степени опрометчивый шаг, более того — шаг, граничащий с кощунством. Во всяком случае, именно так он был истолкован политическими противниками Ростиславичей. Ограбление главного, соборного храма завоёванного города было в обычае того времени. Получалось, что князь Ярополк Ростислава — в нарушение только что заключённого «ряда» с владимирскими «мужами» — отнёсся к городу, в котором ему предстояло княжить, как к чужому, завоёванному им.