– Очень глупо.

– Думаю, все же не настолько глупо, как то, что ваш племянник ничего не говорит вам о кое-каких признаках заболевания, которые бы меня насторожили, будь я на вашем месте, – заметил Мо, натягивая брюки.

– О чем это вы?

– Да так, – ответил Панов, надев рубашку и наклоняясь, чтобы натянуть носки. – Когда вы в последний раз виделись с племянником?

– Пару недель назад. Я положил немного денег на его страховку. Черт, эти матери просто вымогательницы!.. А вам-то что до того, когда я видел этого обормота?

– Просто интересно, не сказал ли он вам чего-нибудь.

– Насчет чего?

– Насчет вашего рта. – Мо, зашнуровывая ботинки, кивнул. – Над столиком есть зеркало, взгляните сами.

– На что? – Мафиози быстро подошел к зеркалу.

– Улыбнитесь.

– Кому?

– Себе… Видите желтизну на зубах и как изменяется цвет десен снизу вверх?

– Ну и что? Они всегда были такими…

– Возможно, что ничего страшного и нет, но он должен был это заметить.

– Господи, заметить что?

– Амелобластома ротовой полости. Вероятно.

– Это еще что за гадость? Я не люблю чистить зубы и ходить к зубным врачам. Они все просто мясники!

– Хотите сказать, что уже довольно долго не посещали дантиста или ортодонта?

– Допустим. – Охранник вновь оскалился перед зеркалом.

– Это может объяснить, почему ваш племянник ничего вам не сказал.

– И почему?

– Скорее всего, он полагает, что вы регулярно проверяете зубы, поэтому вам это должен объяснить специалист.

Закончив шнуровать ботинки, Панов выпрямился.

– Я вас не понимаю.

– Видите ли, он благодарен за все, что вы для него сделали, он ценит вашу щедрость. Я могу понять, почему он не решается вам сказать.

– Сказать что? – Итальянец отвернулся от зеркала.

– Я могу ошибаться, но, по-моему, вам следует посетить пародонтолога. – Мо надел пиджак. – Я готов, – сказал он. – Что дальше?

Мафиози покосился на Панова, его лоб пересекли морщины недоверия и непонимания. Он залез в карман и вытащил большой черный платок.

– Простите, док, придется завязать вам глаза.

– Это из милосердных побуждений? Чтобы, когда вы соберетесь всадить мне в голову пулю, я не знал об этом?

– Нет, доктор. Для вас не будет пиф-паф. Вы слишком ценный.

– Ценный? – задал риторический вопрос крестный отец в своей богато украшенной гостиной на Бруклин Хайтс. – Словно золотую жилу целиком вынули из земли и положили вам на тарелку. Этот еврей промывал мозги самым крупным фигурам в Вашингтоне. Его сведения по ценности равняются стоимости Детройта.

– Луис, вам их не получить, – заметил одетый в дорогой костюм привлекательный мужчина средних лет, сидящий напротив своего собеседника. – Их надежно спрячут и доставят в такое место, где вы их не достанете.

– Что ж, мы над этим работаем, мистер Парк Авеню Манхэттен. Скажем – ну, смеха ради, – что мы их раздобыли. Во сколько вы их оцените?

Гость позволил себе тонкую аристократическую улыбку.

– В стоимость Детройта, – ответил он.

– Va bene! Вы мне нравитесь, люблю людей с чувством юмора.

Так же быстро, как на нем появилась улыбка, лицо мафиози стало серьезным, даже пугающим.

– Наша пятимиллионная сделка насчет этого Борна-Вебба еще в силе, не правда ли?

– С небольшим дополнительным условием.

– Я не люблю дополнительные условия, мистер Юрист, просто терпеть их не могу.

– Мы можем обратиться к кому-нибудь еще. Вы не одни такие в этом городе.

– Позвольте мне вам кое-что объяснить, Signor Avvocato. По большому счету мы – мы – единственные в этом городе. Мы не устраиваем разборок с другими семьями, понимаете, о чем я? Наш совет решил, что разборки – это слишком личное, это развращает.

– Так вы хотите узнать мое условие? Оно должно вам понравиться.

– Валяйте.

– Нельзя ли сказать это иначе…

– Рассказывайте.

– Вы получите бонус в размере двух миллионов, потому что мы настаиваем, чтобы вы занялись женой Вебба и его правительственным дружком Конклином.

– Заметано, мистер Парк Авеню Манхэттен.

– Хорошо. Теперь о других делах.

– Хочу поговорить с вами про нашего еврея.

– О нем мы поговорим…

– Сейчас.

– Не пытайтесь мной командовать, – сказал адвокат одной из крупнейших контор на Уолл-стрит. – Вы не в том положении, wop[59].

– Эй, farabutto! Не смейте так со мной разговаривать!

– Я буду разговаривать с вами так, как мне удобно… С виду, и это помогает вам во время переговоров, вы очень мужественны, этакий мачо. – Юрист невозмутимо закинул ногу на ногу. – Но внутри вы другой, не так ли? У вас податливое сердце или, может быть, кое-что еще, когда дело касается молодых мужчин.

– Silenzio! [60] – Итальянец вскочил с дивана.

– Я не собираюсь использовать эти сведения вам во вред. С другой стороны, не думаю, что обсуждения прав сексменьшинств занимают первое место в повестке дня собраний коза ностры, как вы полагаете?

– Ах вы, сукин сын!

– Знаете, когда я был молодым военным адвокатом в Сайгоне, мне довелось защищать лейтенанта-кадровика, замеченного в flagrante delicto[61] с вьетнамским мальчишкой, который зарабатывал на жизнь проституцией. С помощью юридических ухищрений, используя допускающие двоякое толкование положения военного кодекса в отношении гражданских лиц, мне удалось спасти его от позорного изгнания, но было очевидно, что ему придется оставить службу. К сожалению, он так и не вернулся к нормальной жизни – застрелился через два часа после оглашения приговора. Видите ли, он стал изгоем, позорящим своих сослуживцев, и не смог этого вынести.

– Говорите, что вы там хотели, – произнес крестный отец Луис тихим и подавленным голосом, полным ненависти.

– Благодарю… Во-первых, я оставил конверт на столике в вашей прихожей. В нем гонорар за трагическую гибель Армбрустера в Джорджтауне и не менее трагическое убийство Тигартена в Брюсселе.

– Из того, что мы вытянули из еврейского доктора, – перебил мафиози, – следует, что вас интересуют еще двое. Посол в Лондоне и тот адмирал из объединенного комитета. Не хотите прибавить еще один бонус?

– Может быть, чуть погодя, не сейчас. Им мало что известно, а про финансовые операции они вообще ничего не знают. Бартон считает, что мы представляем собой организацию, лоббирующую определенные интересы ультраконсервативных ветеранов Вьетнама. С юридической точки зрения это для него проблема, но нельзя забывать, что он патриот. Аткинсон просто богатый дилетант, он делает то, что ему говорят, но он не знает, зачем это делает и кто это придумал. Он сделает что угодно, лишь бы ублажить английское правительство; и он был связан только с Тигартеном… Конклин напал на настоящую жилу в лице Свайна, Армбрустера, Тигартена и, естественно, Де Соле, но последние два – всего лишь прикрытие, респектабельное прикрытие. Интересно, как это получилось?

– Когда я это выясню, а я выясню это, то бесплатно сообщу вам.

– Да? – Адвокат поднял брови. – И как вы это сделаете?

– Мы это обсудим потом. Что у вас еще?

– Две вещи, обе чрезвычайно важные, и первую я сообщу вам тоже бесплатно. Избавьтесь от своего любовника. Он ходит туда, куда ему ходить не следует, и сорит деньгами, как дешевый фраер. Говорят, он хвастает своими связями с высшим светом. Мы не знаем, что еще он говорит и что ему известно, но он нас беспокоит. Думаю, вам это тоже небезразлично.

– Il prostituto! – взревел Луис, ударив сжатым кулаком по подлокотнику дивана. – Il pinguino! Ему не жить.

– Принимаю вашу благодарность. Другая вещь гораздо более важная, для нас, естественно. Это дом Свайна в Манассасе. Пропала книга, дневник, который адвокат Свайна в Манассасе – наш адвокат в Манассасе – не смог найти. Он лежал на полке, в таком же переплете, как и весь ряд книг на полке. Тот, кто это сделал, должен был точно знать, какую книгу брать.