– Ах, – воскликнул консультант из Второго бюро. – Молодежь начинает кое-что понимать! Как и у Алекса, у меня в голове много сведений. Я знаю тайны. Да и как иначе?

– Но ведь вас можно устранить, нейтрализовать – подстроить несчастный случай.

– Stupide[49], молодой человек! Все, что мы держим в головах, давно записано и спрятано, чтобы эти данные можно было обнародовать, случись с нами такая неприятная история… Конечно, это несерьезно, ведь что мы такого знаем, чего нельзя бы было отрицать или обозвать старческим маразмом? Но они этого не знают. Страх, мсье. Это самое могущественное оружие в нашей профессии. Следующим, конечно, идет боязнь больших скандалов, но это прерогатива КГБ и вашего Федерального бюро расследований, которые боятся скандалов больше, чем врагов своих стран.

– Признайтесь, вы с Конклином росли на одной улице?

– Ну конечно. Насколько мне известно, у нас обоих нет жен и семей, только время от времени появляются любовницы, да еще шумные, надоедливые племянники и племянницы, чтобы скрасить скуку в праздник; и у нас нет близких друзей, никого, кроме нескольких врагов, которых мы уважаем и которые, как нам известно, готовы подстрелить или отравить нас, даже когда мы уже вышли из игры. Мы должны жить одни, видите ли, мы профессионалы – мы никак не пересекаемся с нормальным миром; мы его всего лишь используем как couverture[50] – когда пробираемся по темным аллеям, шантажируем людей или платим за секреты, которые ничего не стоят во время встреч на высшем уровне.

– Так зачем вам это? Почему вы не хотите все прекратить, если это так бесполезно?

– Это у нас в крови. Нас этому научили. Побеждать врага в смертельной схватке – либо вы, либо вас, и лучше, чтобы вы.

– Это глупо.

– Без сомнения. Это все глупо. Так почему же Джейсон Борн приехал за Шакалом в Париж? Почему бы ему просто не отойти в сторону и не сказать: «Довольно!» Стоит только попросить, и вам предоставят надежное убежище.

– Тюремного типа. Не могли бы вы доставить меня отсюда в город? Я найду отель и свяжусь с вами.

– Перед тем как связываться со мной, позвоните Алексу.

– Что?

– Алекс хочет, чтобы вы ему позвонили. Что-то случилось.

– Где здесь телефон?

– Нет, не сейчас. Ровно в два по вашингтонскому времени; у вас еще более часа. До того момента его не будет.

– Он не сказал, в чем дело?

– Думаю, сейчас он пытается это выяснить. Судя по голосу, он был очень расстроен.

Комната в отеле «Пон-Рояль» на улице Монталамбер оказалась довольно маленькой и находилась в уединенном углу гостиницы, в нее можно было попасть, поднявшись в медленном и скрипучем лифте с медными ручками на последний этаж и преодолев два узких пересекающихся коридора. Все это как нельзя лучше подходило Борну, напоминая ему удаленную и безопасную пещеру в горах.

Чтобы как-то занять время до звонка Алексу, он прошелся по ближайшему бульвару Сен-Жермен, совершая необходимые покупки. К туалетным принадлежностям присоединились несколько предметов одежды; повседневные джинсы потянули за собой летние футболки и ветровку-сафари; к темным носкам добавились теннисные туфли, которые можно было особенно не жалеть. Все эти покупки сэкономят ему время в будущем. К счастью, не пришлось просить у старого Бернардина оружие. Пока ехали из Орли в Париж, француз молча открыл бардачок, вынул перевязанную лентой коричневую коробку и протянул ее Джейсону. Внутри оказался пистолет и две коробки патронов. Под ними лежала аккуратная пачка денег, в которой оказалось тридцать тысяч франков купюрами различного достоинства, что равнялось примерно пяти тысячам американских долларов.

– Завтра я организую для вас способ получения денег на текущие расходы. В пределах разумного, конечно же.

– Никаких пределов, – возразил Борн. – Я попрошу Конклина перевести вам сто тысяч, и, если потребуется, еще столько же потом. Просто скажете ему номер счета.

– Это из чрезвычайного фонда?

– Нет. Из моего личного. И спасибо за пистолет.

Сжимая в обеих руках пакеты с покупками, Джейсон направился обратно к отелю на улице Монталамбер. Через несколько минут в Вашингтоне будет два часа дня, а в Париже восемь вечера. Торопливо идя по улице, он старался не думать о том, что ему скажет Алекс, – а это была непосильная задача. Если что-то случилось с Мари и детьми, он просто сойдет с ума! Но что могло произойти? К этому времени они должны были вернуться на Транквилити, а это для них самое безопасное место. Более безопасного просто не существует! Он был в этом уверен. Войдя в лифт и опустив сумки, чтобы правой рукой нажать номер этажа и вытащить ключ от номера, он почувствовал колющую боль в шее; он запыхался – наверное, шел слишком быстро и потянул нити шва. Однако все обошлось – кровь не текла, просто небольшое предупреждение. Он бросился через два узких коридора к своей комнате, открыл дверь, швырнул пакеты с покупками на кровать и тут же в три шага достиг телефона. Конклин был пунктуален; в Вене, штат Виргиния, трубку сняли после первого же звонка.

– Алекс, это я. Что случилось? Что-то с Мари?..

– Нет, – коротко перебил Конклин. – Я разговаривал с ней около полудня. Она с детьми вернулась в гостиницу и готова меня убить. Она не поверила не единому моему слову, и пленку магнитофона придется стереть. В последний раз я такое слышал в дельте Меконга.

– Она расстроена…

– Я тоже, – вновь перебил Алекс, не обращая внимания на слова Борна. – Мо исчез.

– Что?

– Ты слышал. Панов исчез, испарился.

– Боже, каким образом? Его же все время охраняли!

– Это мы и пытаемся выяснить; я уже был на месте, в госпитале.

– В госпитале?

– Имени Вальтера Рида. Он проводил психиатрическую экспертизу одного военного, а когда все закончилось, он так и не пришел сделать заключение. Его ждали около двадцати минут, а потом пошли искать его и охранников, потому что у него очень плотный график работы. И выяснилось, что он уже уехал.

– Но это невозможно!

– Невозможно, и с каждой минутой все больше пугает. Дежурная сестра на этаже сказала, что пришел военный врач, хирург, показал удостоверение и попросил ее передать доктору Панову, что изменился маршрут его передвижений и что он должен воспользоваться выходом через восточное крыло госпиталя, так как перед главным входом ожидалась акция протеста. Из восточного крыла в психиатрическое отделение ведет отдельный коридор, однако армейский хирург воспользовался главным входом.

– Повтори.

– Он прошел мимо наших охранников в коридоре.

– И скорее всего так же вышел и обошел корпус, появившись перед восточным входом. Ничего необычного. Врач с допуском в запретную зону вошел и вышел, а пока был внутри, передал ложные указания… Но, Алекс, кто это сделал? Карлос все это время летел обратно сюда, в Париж! Он уже получил от Вашингтона все, что хотел. Он нашел меня, нашел нас. Больше ему ничего не нужно!

– Это Де Соле, – тихо произнес Конклин. – Де Соле знал про меня и Панова. Когда я рассказывал в Управлении про нас двоих, Де Соле тоже находился в конференц-зале.

– Что-то я тебя не понимаю. Что ты хочешь сказать?

– Де Соле, Брюссель… «Медуза».

– Так, начинаю понимать.

– Это не он, Дэвид, это они. Де Соле устранили, связь оборвалась. Это «Медуза».

– Да пошли они! Они меня не интересуют!

– Зато ты их интересуешь. Ты пробил их защиту. Теперь ты им нужен.

– Сейчас меня это волнует меньше всего. Я сказал тебе вчера, что у меня интересует только один человек, и он находится в Париже, в первом квартале Аржентоля.

– Дело в том, что это еще не все. – Голос Алекса зазвучал тихо и обреченно. – Вчера вечером мы с Мо вместе ужинали. Я ему обо всем рассказал. О Транквилити, о том, что ты вылетаешь в Париж, о Бернардине… обо всем!