– «Апоплексический» – неплохо для русского…

– Кто это меня поправляет? – взревел офицер охраны. – Ты еще слишком молод!

– Проверь меня, старик, но побыстрее, – ответил Бенджамин, доставая свою карточку. – Иначе, пожалуй, мне придется перевести тебя в Ташкент. Отличные пейзажи, но туалеты только общественные… Поторопись, осел!

– Ка-ли-форния, я иду…

– Заткнись!

– Он здесь! Вон стоит грузовик, – Джейсон указал на большую машину, вздымавшуюся над автомобилями и фургонами на огороженной стоянке.

– Цистерна? Почему ты так думаешь? – удивился Бенджамин.

– Эта цистерна вмещает около ста тысяч фунтов. Добавь пластид, правильно расположенный, – и этого хватит на все улицы и эти игрушечные домики из старого, сухого дерева.

– Слушайте! – по-русски протрубили сотни громкоговорителей вокруг тоннеля, требуя внимания, в то время как взрывы действительно звучали все реже и реже. Полковник взобрался на крышу низкой бетонной будки, держа микрофон в руке, его фигура четко прорисовывалась на фоне резких лучей мощных прожекторов. – Землетрясение закончилось, – прокричал он, – и хотя оно нанесло значительный вред и пожары будут гореть всю ночь, кризис миновал!.. Оставайтесь у берегов реки, и наши товарищи из служебных отрядов постараются вам помочь… Таковы приказы начальства, товарищи. Не заставляйте нас применять силу, прошу вас!

– Какое еще землетрясение? – выкрикнул мужчина из передних рядов толпы. – Ты говоришь, это землетрясение, и нам всем твердят, что это землетрясение, но ты думаешь задницей! Я пережил одно землетрясение, и это не похоже на землетрясение. Это вооруженное нападение!

– Да, да! Нападение!

– Нас атакуют!

– Вторжение! Это вторжение!

– Откройте тоннель и выпустите нас, или вам придется перестрелять нас всех! Откройте тоннель!

Голоса охваченной отчаянием толпы звучали хором протеста. Солдаты стояли на своих местах, держа оружие с прикрепленными штыками наперевес. Полковник продолжил, его лицо было искажено, голос почти соответствовал истерии его аудитории:

– Послушайте меня и задайте себе вопрос! – прокричал он. – Говорю вам, как было сказано мне, это землетрясение, и я знаю, что это правда. Дальше, я скажу вам, откуда я это знаю!.. Вы слышали хоть один выстрел? Да, именно это! Хоть один выстрел! Нет, не слышали!.. Подумайте, в каждом комплексе, в каждом секторе этих комплексов полно вооруженных полицейских, солдат и тренеров. Они обязаны подавлять силой любые несанкционированные проявления насилия, не говоря уже о вооруженных нарушителях! Однако стрельбы нигде не было…

– О чем он там орет? – спросил Джейсон Бенджамина.

– Он пытается убедить их, что это землетрясение. Они ему не верят; они думают, что это вторжение. Он говорит им, что это невозможно, потому что не было стрельбы.

– Стрельбы?

– Это его аргумент. Никто ни в кого не стреляет – а это неизбежно было бы в случае вооруженного нападения. Нет выстрелов – нет нападения.

– Выстрелы?.. – Борн неожиданно схватил молодого русского и развернул его. – Вели ему замолчать! Ради бога, останови его!

– Что?

– Он предоставляет Шакалу выход, который тот хочет получить – который ему нужен!

– Что за чушь ты несешь?

– Выстрелы… стрельба, паника!

– Нет! – воскликнула какая-то женщина, прорвавшаяся через толпу и кричащая на офицера в перекрестье лучей прожекторов. – Взрывы – бомбы! Их сбросили бомбардировщики с воздуха!

– Идиотка, – крикнул в ответ полковник. – Если бы это был воздушный налет, за нашими белопольскими истребителями уже не было бы видно неба!.. Взрывы идут из земли, огонь – из-под земли, это подземные газы… – Эта ложь была последним, что этот советский офицер произнес в своей жизни.

Из теней стоянки вырвалась автоматная очередь и скосила русского, его прошитое пулями тело сразу обмякло, свалилось с крыши будки и стукнулось о землю за будкой. И без того взволнованная толпа буквально взбесилась; ряды «американских» солдат были сломлены, и если раньше царил хаос, то теперь всецело властвовала нигилистическая жажда свободы. Узкий, огороженный вход в тоннель был взят штурмом, бегущие фигуры сталкивались, падали, лезли друг через друга, прорываясь ко входу в подводный тоннель. Джейсон оттащил молодого тренера в сторону от панических орд, ни на мгновение не отрывая взгляд от затененной стоянки.

– Ты умеешь обращаться с механизмами тоннеля? – прокричал он.

– Да! Каждый из управляющего персонала умеет, это часть работы!

– И с железными воротами, о которых ты мне говорил?

– Конечно.

– Где находятся эти механизмы?

– В будке.

– Проберись туда! – проорал Борн, доставая из кармана одну из трех оставшихся шашек и передавая ее Бенджамину. – У меня осталось еще две таких и две гранаты… Когда увидишь одну из моих шашек, проберись через толпу, опусти ворота с этой стороны – только с этой, понятно?

– Зачем?

– Мои правила, Бен! Сделай это! Потом зажги эту шашку и выбрось ее из окна, чтобы я знал, что ты это сделал.

– А потом что?

– Кое-что, что тебе не захочется делать, но придется… Возьми автомат у мертвого полковника и заставь толпу отступить, загони ее стрельбой обратно в улицы – сделай все, что понадобится, даже если придется ранить некоторых. Это необходимо сделать любой ценой. Я должен найти его, изолировать, отрезать от всех, кто пытается выбраться отсюда.

– Ты чертов маньяк! – перебил Бенджамин, на его лбу выступили вены. – Я же могу убить «некоторых» – и даже больше, чем некоторых! Ты псих!

– В данный момент я самый рационально мыслящий человек, которого ты когда-либо видел, – грубо и быстро перебил его Джейсон. Паникующие постоянные сотрудники Новгорода ломились мимо. – Ни один здравомыслящий генерал Советской армии – той самой армии, что отстояла Сталинград, – не сможет не согласиться со мной… Это называется «оценка потерь», и есть очень веская причина для этой гадкой формулировки. Она просто означает, что ты платишь гораздо меньше за то, что получаешь сейчас, чем заплатил бы потом.

– Ты просишь слишком многого! Эти люди – мои товарищи, мои друзья; они русские. Ты бы стал стрелять в толпу американцев? Одно неверное движение рук – хоть на дюйм, хоть на два – с «калашником» – и я изувечу или убью с полдюжины людей! Риск слишком велик!

– У тебя нет выбора. Если Шакал пройдет мимо меня и я его узнаю – я брошу гранату и убью хоть двадцать человек.

– Ты сукин сын!

– Не сомневайся, Бен. Где Карлос, там я сукин сын. Я не могу больше позволить ему уйти – мир не может его больше терпеть. Действуй!

Тренер по имени Бенджамин плюнул Борну в лицо, потом развернулся и стал пробиваться к будке и невидимому за ней трупу полковника. Почти бессознательно Джейсон вытер лицо тыльной стороной ладони, сосредоточив все внимание на огороженной стоянке, быстро переводя глаза от одной тени к другой, пытаясь сфокусироваться на месте, откуда были выстрелы, при этом зная, что это бессмысленно; Шакал давно уже сменил позицию. Он пересчитал остальные машины на стоянке, кроме цистерны; там было девять припаркованных вдоль забора машин: два больших фургона, четыре седана и три маленьких фургона, все американского производства – или подделанные под таковые. Карлос прятался за одним из них или, возможно, за грузовиком, что маловероятно, поскольку грузовик стоял дальше всего от открытых ворот, через которые можно было выйти к будке и, следовательно, к тоннелю.

Джейсон лег и пополз вперед; он достиг невысокого забора. За спиной у него оглушительно бушевал кромешный ад. Каждый мускул, каждый сустав в его ногах и руках ныл от боли; по всему телу пробегали судороги. Не думай о них, не признавай их. Ты слишком близок, Дэвид! Не останавливайся. Джейсон Борн знает, что делать. Доверься ему!

Аахх! Он перекатился через забор; рукоятка его штыка в ножнах впилась ему в почку. Боли нет! Ты слишком близко, Дэвид-Джейсон. Доверься Джейсону!