– Алекс, ради бога…
– Что ты несешь? – взревел Крупкин.
– Мы должны заставить Карлоса убраться из Парижа, – сказал Конклин, оборачиваясь. – Что может быть лучше Москвы? – И прежде чем они могли что-либо ответить, Алекс обратился к Лавьер: – Вы говорите, он все еще доверяет вам?
– У него нет повода сомневаться во мне.
– Тогда двух слов будет достаточно. «Москва, критическая ситуация» – это главное сообщение, которое вы ему пошлете. Подайте это как угодно, но добавьте, что кризис требует вашей личной беседы.
– Но я никогда не говорила с ним. Я знаю людей, говоривших с ним, которые пытались по пьяному делу описать мне его, но мне он совершенно не знаком.
– Тем более, – сказал Конклин, поворачиваясь к Борну и Крупкину. – В этом городе у него все карты, все. У него огневая мощь, непрослеживаемая сеть информаторов и курьеров, на каждую щель, в которую он может спрятаться – или выскочить из которой, – у него есть еще дюжина запасных. Париж – его территория, его крепость; мы можем гоняться за ним вслепую по всему городу целыми днями, неделями, даже месяцами, пока вы с Мари не окажетесь у него на мушке… можно добавить также и нас с Мо в этот сценарий. Лондон, Амстердам, Брюссель, Рим – все они более благоприятны для нас, чем Париж, но Москва – лучше всего. Как ни странно, это единственное место в мире, гипнотически притягивающее его, – и при этом наименее гостеприимное для него.
– Алексей, Алексей! – вскричал Дмитрий Крупкин. – По-моему, тебе надо передумать насчет алкоголя, потому что ты, очевидно, потерял рассудок! Допустим, Доми встретится с Карлосом и скажет ему все, что ты говоришь. Неужели ты действительно думаешь, что он, в связи с «критической ситуацией» в Москве, сорвется с места и сядет на первый же самолет до Москвы? Чушь!
– Можешь поставить свой последний рубль с черного рынка, я так думаю, – ответил Конклин. – Это послание нужно только для того, чтобы убедить его встретиться с ней. А при встрече она взорвет бомбу… Она только что получила информацию, которую может сообщить только ему лично, непосредственно.
– Ради бога, и что же это может быть? – спросила Лавьер, вынимая и тут же зажигая очередную сигарету.
– Московское КГБ подбирается к человеку Шакала на площади Дзержинского. Они сузили поиск до, скажем, десяти или пятнадцати офицеров высших званий. Если они его вычислят, Карлос будет нейтрализован в Комитете, хуже того – лубянские следователи получат его информатора, который слишком много о нем знает.
– Но откуда она может об этом узнать? – спросил Джейсон.
– Кто бы ей сказал? – добавил Крупкин.
– И это действительно правда, не так ли?
– Ваши сверхсекретные базы в Пекине, Кабуле и – простите за наглость – в Канаде на острове Принца Эдуарда, – вы же их не рекламируете, – ответил Крупкин.
– Я не знал о Принце Эдуарде, – признался Алекс. – Впрочем, бывают моменты, когда не нужно никакой рекламы – только средства передачи достоверной информации. Несколько минут назад у меня не было таких средств, только достоверная информация, но этот пробел только что восполнился… Подойди, Круппи, – только ты пока, и не приближайся к окну. Глянь между занавесками.
Русский сделал, как ему сказали: подошел к Конклину и слегка отодвинул складки кружева от стены.
– Что ты видишь? – спросил Алекс, указывая на видавший виды коричневый автомобиль внизу на авеню Монтейн. – Не очень вписывается в этот район, как думаешь?
Крупкин не стал отвечать. Вместо этого он выхватил из кармана миниатюрную рацию и нажал кнопку трансмиттера.
– Сергей, коричневый автомобиль примерно в восьмидесяти метрах вниз по улице от подъезда…
– Мы знаем, сэр, – перебил его помощник. – Мы следим за ним, и, если обратите внимание, наша поддержка припаркована через дорогу. Это дряхлый старик, который еле движется – способен разве что выглянуть в окно.
– У него есть в машине телефон?
– Нет, товарищ, и за ним пойдут и помешают ему, если он решит выйти из машины, так что внешние звонки исключаются, если только вы не прикажете иначе.
– Я не прикажу иначе. Спасибо, Сергей. Конец связи, – русский посмотрел на Конклина. – Старик, – сказал он. – Ты видел его.
– Лысый и все такое, – кивнул Алекс. – Он не дурак; он уже занимался этим раньше и знает, что за ним следят. Но не может уехать, потому что боится пропустить что-то важное, и если бы у него был телефон, на авеню Монтейн появились бы еще и другие.
– Шакал, – сказал Борн, шагнув вперед, и остановился, вспомнив приказ Конклина держаться подальше от окна.
– Теперь понял? – спросил Алекс, обращаясь к Крупкину.
– Конечно, – улыбнулся кагэбэшник. – Вот почему тебе понадобился лимузин из нашего посольства. После нашего отъезда Карлосу сообщат, что за нами был выслан дипломатический автомобиль, и зачем еще нам здесь быть, кроме как для допроса мадам Лавьер? Мало того, в моей святейшей компании был индивид высокого роста – возможно, Джейсон Борн – и другой, менее высокий и хромой индивид, что подтверждает версию о Джейсоне Борне… Наш нечестивый альянс, таким образом, установлен и обнаружен. И, очевидно, в течение нашего грубого допроса мадам Лавьер кто-то в пылу упомянул информатора Шакала на площади Дзержинского.
– О котором я узнал через Санчеса из «Сердца солдата», – промолвил Джейсон. – Значит, за Доминик есть надежный наблюдатель – один старик из армии стариков Карлоса, – чтобы удостоверять ее информацию… Должен сказать, Святой Алекс, твой змеиный мозг еще не утратил свою проницательность.
– Кажется, я слышу знакомого профессора… Я уж думал, он нас покинул.
– Покинул.
– Ненадолго, надеюсь.
– Отлично, Алексей. Ты еще в форме; можешь по-прежнему воздерживаться, если должен, как это мне ни прискорбно… Всегда нюансы, верно?
– Ну, не всегда, – возразил Конклин, покачав головой. – Как правило, это глупые ошибки. Например, нашей новой коллеге, Доми, как ты ласково ее зовешь, говорили, что ей все еще доверяют – а на самом деле нет, не совсем. И к ней приставили старика, чтобы тот следил за ее квартирой, – ничего особенного, просто маленькая страховка в машине, не вписывающейся в улицу с «Ягуарами» и «Роллс-Ройсами».
– Дай-ка поразмыслить, – сказал Крупкин. – Хотя ты и превосходил всегда меня в этой сфере, Алексей, я предпочитаю лучшее вино самым смелым мыслям, хотя последние – и в моей, и в твоей стране – неизбежно ведут к первому.
– Дьявол! – воскликнула Доминик Лавьер, гася сигарету. – О чем эти два идиота говорят?
– Поверьте, они нам скажут, – ответил Борн.
– Как уже неоднократно сообщалось и повторялось в секретных кругах, – продолжил русский, – много лет назад мы натренировали в Новгороде ненормального, и много лет назад мы бы всадили ему пулю в лоб, если бы он не сбежал. Его методы, если их санкционирует какое-нибудь легитимное правительство, особенно такое, как две наши сверхдержавы, приведут к конфронтациям, которые ни один из нас не может допустить. Однако изначально он был настоящим революционером с большой буквы Р, а мы, держатели наследия революции, лишили его наследства… В его глазах это было большой несправедливостью по отношению к нему, и он никогда этого не забудет. Его всегда будет тянуть к материнской груди, потому что здесь он родился…
– Но вы отвергли его, – проронил Джейсон сухо, – и он хочет восстановить свою репутацию. Он хочет быть признан лучшим киллером, какого вы когда-либо тренировали. Его психопатическое эго стало основой всего, что нам с Алексом удалось достичь… Санчес говорил, что Шакал постоянно хвастался своими кадрами в Москве. «Всегда Москва, это его навязчивая идея» – так он сказал. Единственным конкретным человеком, о котором он знал – и то не по имени, – был крот Карлоса в КГБ, но, по его словам, Карлос уверял, что у него есть и другие на ключевых позициях в разных влиятельных министерствах, которым он, как монсеньор, годами высылал деньги.
– Значит, Шакал думает, что формирует себе группу поддержки внутри нашего правительства, – заметил Крупкин. – Несмотря ни на что, он все еще верит, что сможет вернуться. Он действительно эгоистичный маньяк, но никогда не понимал русскую душу. Он может на какое-то время подкупить несколько циничных случайных людей, но они обеспечат свое будущее, а затем обернутся против него же. Никто не хочет оказаться на Лубянке или в сибирском ГУЛАГе. Потемкинская деревня Шакала сгорит дотла.
