– Ну, хорошо, хорошо. – Алекс вернул книжку в ящичек и задвинул его. – Но если она не будет с нами сотрудничать, я возьму эту маленькую черную книжицу себе.

– Будет, – сказал Борн. – Я же говорил вам, она хочет выйти из игры, а это возможно только со смертью Шакала. Деньги играют второстепенную роль – они не помешают, но главное – выйти.

– Деньги? – переспросил Крупкин. – Какие деньги?

– Я обещал ей заплатить, и я заплачу.

– Могу вас заверить, деньги для мадам Лавьер далеко не второстепенны, – добавил русский.

Послышался звук ключа, вставляемого в скважину. Все трое повернулись к двери, в которую вошла испуганная Доминик Лавьер. Однако ее удивление быстро, почти незаметно, прошло; ее самообладание не дало трещин. Брови ее выгнулись на манер королевской манекенщицы, она спокойно убрала ключ в изящную сумочку, посмотрела на незваных гостей и заговорила по-английски:

– Что ж, Круппи, мне следовало ожидать, что без тебя дело не обойдется.

– Ах, очаровательная Жаклин… Или мы можем опустить эту выдумку, Доми?

– Круппи? – вскричал Алекс. – Доми?.. Это что, встреча старых друзей?

– Товарищ Крупкин – один из самых популярных офицеров КГБ в Париже, – пояснила Лавьер, проходя к длинному кубическому красному столу возле белого шелкового дивана и кладя на него сумочку. – Быть с ним знакомым модно в определенных кругах.

– В этом есть свои плюсы, дорогая Доми. Если бы ты знала, какой дезинформацией меня пичкают на набережной д’Орсе и каково знать ее ложность, испробовав однажды правду… Кстати, я так понимаю, ты уже знакома с нашим высоким американским другом и даже имела с ним некие переговоры, потому, я думаю, тебе надо представить только его коллегу… Мадам, мосье Алексей Консоликов.

– Я не верю тебе. Он не русский. Я бы учуяла запах немытого медведя.

– Ах, ты меня убиваешь, Доми! Но ты права, это из-за ошибки его родителей. Так что он может представиться сам, если хочет.

– Меня зовут Конклин, Алекс Конклин, мисс Лавьер, и я американец. Однако наш общий знакомый Круппи прав в одном: мои родители были русскими, и я свободно говорю по-русски, так что он не сможет сбить меня с толку, когда мы в советской компании.

– По-моему, это прелестно.

– По меньшей мере добавляет остроты ощущений, если знать Круппи.

– Я ранен, смертельно ранен! – воскликнул Крупкин. – Но мои раны не имеют значения для нашей беседы. Доми, будешь ли ты работать с нами?

– Буду, Круппи. Боже, как я буду работать с вами! Я бы хотела только прояснить предложение Джейсона Борна. С Карлосом я зверь в клетке, а без него – нищая стареющая куртизанка. Я хочу, чтобы он заплатил за смерть моей сестры и за все, что причинил мне, но не хотела бы спать потом в канаве.

– Назови цену, – сказал Джейсон.

– Напиши ее, – уточнил Конклин, бросив взгляд на Крупкина.

– Дайте-ка подумать, – сказала Лавьер, обходя диван и приближаясь к столу Леконте. – Мне уже около шестидесяти – больше или меньше, не имеет значения. И если исключить Шакала или какую-нибудь другую смертельную болезнь, мне осталось, пожалуй, лет пятнадцать-двадцать, – она склонилась над столом и написала цифру в блокноте, оторвала листок, выпрямилась, посмотрела на высокого американца. – На вашем месте, мистер Борн, я бы не стала торговаться: думаю, это справедливо.

Джейсон взял листок и прочитал сумму: 1 000 000 американских долларов.

– Справедливо, – сказал Борн, передавая листок обратно Лавьер. – Допишите, каким способом вы хотели бы получить деньги, и я все организую, когда мы уйдем отсюда. Деньги будут на счету к утру.

Стареющая куртизанка вгляделась в глаза Борна.

– Я верю вам, – сказала она, снова наклонилась над столом и записала инструкции. Затем выпрямилась и передала листок Джейсону. – Сделка заключена, мосье, и да поможет нам бог его убить. Если нет, то мы все мертвы.

– Вы говорите как магдаленская сестра?

– Я говорю как напуганная сестра. Не больше и уж точно не меньше.

Борн кивнул.

– У меня есть к вам несколько вопросов, – сказал он. – Присядем?

– Oui. И закурим. – Лавьер подошла к дивану, опустилась на подушки и потянулась за сумочкой на красном столике. Она достала пачку сигарет, вытащила одну и взяла с кофейного столика золотую зажигалку. – Такая скверная привычка, но временами это просто чертовски необходимо, – сказала она, щелкнув зажигалкой и глубоко затянувшись. – Ваши вопросы, мсье?

– Что случилось в «Морисе»? Как это случилось?

– Случилась женщина – я так полагаю, это была ваша женщина, – по крайней мере я так подумала. Как мы и договаривались, вы с вашим другом из Второго бюро расположились так, чтобы, когда Карлос приедет, намереваясь поймать вас, убить его. По никому не известным причинам ваша женщина закричала, увидев, как вы пересекаете Риволи, – остальное вы видели сами… Как вы могли велеть мне взять комнату в «Морисе», зная, что она была там?

– Это легкий вопрос. Я не знал, что она была там. Что мы имеем сейчас?

– Карлос все еще доверяет мне. Он винит во всем женщину, вашу жену, как мне сказали, и у него нет причин валить вину на меня. В конце концов, вы действительно были там, что доказывает мою верность. Если бы не офицер Второго бюро, вы бы уже были мертвы.

Борн снова кивнул.

– Как вы можете с ним связаться?

– Сама не могу. И никогда не могла и не пыталась. Ему так больше нравится, и, как я уже говорила, чеки приходят вовремя, так что мне незачем было это делать.

– Но вы же отправляете ему послания, – давил Джейсон. – Я слышал.

– Да, но никогда непосредственно. Я звоню нескольким старцам в дешевые кафе – имена и номера меняются еженедельно, и очень немногие имеют представление о том, о чем я говорю, а те, кто имеет, сразу звонят другим, те в свою очередь звонят третьим. Так или иначе, сообщения проходят. И очень быстро, должна заметить.

– Что я вам говорил? – выразительно произнес Крупкин. – Все этапы эстафеты ведут к ложным именам и дешевым кафе. Каменные стены!

– Однако сообщения проходят, – повторил Алекс Конклин слова Лавьер.

– Но Круппи прав, – стареющая, но все еще впечатляющая женщина глубоко и нервно затянулась сигаретой. – Все пути настолько запутаны, что проследить их невозможно.

– Мне нет до этого дела, – сказал Алекс, щурясь на что-то, видимое только ему. – И они попадают к Карлосу быстро, как вы сказали.

– Это правда.

Конклин расширил глаза и уставился на Лавьер.

– Я хочу, чтобы вы послали ему самое срочное сообщение, которое вы когда-либо посылали. Вы должны поговорить с ним лично, это настолько важно, что вы не можете доверить никому, кроме самого Карлоса.

– О чем?! – взорвался Крупкин. – Что может быть таким срочным, чтобы Шакал согласился? Как и наш мистер Борн, он одержим ловушками, а при данных обстоятельствах любой прямой контакт сильно пахнет таковой!

Алекс покачал головой и проковылял к окну, снова прищурился, глубоко задумавшись, его взгляд был сама концентрация. Потом медленно его глаза открылись. Он посмотрел вниз на улицу.

– Мой бог, это может сработать, – прошептал он сам себе.

– Что может сработать? – недоумевал Борн.

– Дмитрий, быстро! Позвони в посольство, пусть они пришлют сюда самый большой, самый навороченный дипломатический лимузин, какой у вас, пролетариев, есть.

– Что?

– Просто делай, как я говорю! Быстро!

– Алексей?..

– Сейчас же!

Сила и настоятельность команды возымели действие. Русский быстро подошел к перламутровому телефону и набрал номер, не спуская вопросительных глаз с Алекса, который продолжал смотреть на улицу. Лавьер взглянула на Джейсона; тот покачал головой в недоумении. Крупкин бросил в трубку несколько коротких фраз на русском.

– Готово, – сказал офицер КГБ, вешая трубку. – А теперь, я надеюсь, ты назовешь мне очень убедительную причину для этого.

– Москва, – ответил Конклин, все еще глядя в окно.