– Понятно, – Борн поднялся на ноги, потянулся и осмотрел свою пленницу на скамейке. – Я могу вывезти тебя, – сказал он тихо. – Из Парижа, из Европы. Туда, где тебя не достанет Карлос. Ты хочешь этого?

– Так же сильно, как этого хотел Санчес, – ответила Лавьер с мольбой во взгляде. – Я с радостью передаю свою верность от него к тебе.

– Почему?

– Потому что он старый, серый и неровня тебе. Ты предлагаешь мне жизнь; он предлагает смерть.

– Разумное решение, – натянуто, но тепло улыбнулся Джейсон. – У тебя есть деньги? С собой, я имею в виду.

– Монашкам следует быть бедными, мсье, – ответила Доминик Лавьер, возвращая ему его улыбку. – Вообще-то у меня есть несколько сотен франков. А что?

– Этого мало, – продолжил Борн, достав из кармана внушительный сверток французских банкнот. – Здесь три тысячи, – сказал он, передавая ей деньги. – Купи где-нибудь какую-нибудь одежду – уверен, ты знаешь, как это делается, – и сними комнату в… в «Морисе» на улице Риволи.

– Какое имя мне использовать?

– Какое тебе нравится?

– Как насчет Бриэль? Чудный приморский городок.

– Почему бы и нет?.. Дай мне десять минут, чтобы уйти отсюда, и потом уходи сама. Вечером я найду тебя в «Морисе».

– От всего моего сердца, Джейсон Борн!

– Давай забудем это имя.

Хамелеон направился из Булонского леса на ближайшую парковку такси. Через несколько минут один из таксистов с восторгом принял сотню франков за то, чтобы оставаться на месте в конце ряда из трех машин, в то время как его пассажир лег на заднее сиденье, ожидая его слов.

– Монашка выходит, мсье! – воскликнул водитель. – Она садится в первое такси!

– Следуй за ними, – велел Джейсон, поднявшись.

На авеню Виктора Гюго такси Лавьер замедлило ход и остановилось перед одним из немногих парижских отступлений от традиций – открытым, с пластиковой крышей, общественным телефоном.

– Останови здесь, – приказал Борн.

Как только водитель свернул на обочину, он выбрался из машины и, прихрамывая, быстро, но тихо подошел прямо к телефону и остановился почти за спиной возбужденной монашки. Она не видела его, но он отчетливо слышал ее слова, стоя в нескольких футах позади нее.

– «Морис»! – прокричала она в трубку. – Имя – Бриэль. Он будет там вечером… Да, да, я остановлюсь у себя на квартире, сменю одежду и буду там через час.

Лавьер повесила трубку, повернулась и чуть не задохнулась при виде Джейсона.

– Нет! – воскликнула она.

– Боюсь, что да, – сказал Борн. – Чьим такси мы воспользуемся – твоим или моим?.. «Он старый и серый» – так, кажется, ты сказала, Доминик. Чертовски точное описание для того, кто никогда не видел Карлоса.

Бернардин, сгорающий от гнева, вышел из «Пон-Рояль» вместе со швейцаром, который его позвал.

– Это возмутительно! – воскликнул он, подходя к такси. – Впрочем, нет, – передумал он, заглянув внутрь. – Это просто безумно.

– Садись, – сказал Джейсон, сидевший у дальней двери рядом с женщиной в монашеской одежде. Франсуа подчинился, пялясь на черное одеяние, белую остроконечную шляпу и бледное лицо монашки между ними. – Познакомься с одним из самых талантливых исполнителей Шакала, – добавил Борн. – Клянусь, она могла бы заработать целое состояние в твоем cinema-varite.

– Я вообще-то не очень религиозный человек, но я надеюсь, что ты не ошибаешься… Я вот – или правильнее будет сказать «мы»? – ошиблись с этим свиньей-булочником…

– Почему?

– Он булочник, и не более того! Я разве что не сунул гранату в его печь, но никто, кроме французского булочника, не смог бы умолять так, как это делал он!

– Вполне разумно, – сказал Джейсон. – Нелогичная логика Карлоса – не помню, чьи это слова, возможно мои же. – Такси развернулось на сто восемьдесят градусов и въехало на улицу дю Бак. – Мы едем в «Морис», – добавил Борн.

– Уверен, на это есть причина, – утвердительно произнес Бернардин, все еще разглядывая загадочно безучастное лицо Доминик Лавьер. – Слушай, эта милая старая леди упорно молчит.

– Я не старая! – яростно воскликнула женщина.

– Конечно, нет, дражайшая, – согласился ветеран Второго бюро. – Подобные женщины только еще более желанны в ваши зрелые годы.

– О, мальчик, в самую точку!

– Почему «Морис»? – спросил Бернардин.

– Это очередная ловушка Шакала для меня, – ответил Борн. – Жест доброй воли со стороны нашей убедительной магдаленской сестры милосердия. Он ожидает, что я там буду, – и я там буду.

– Я позвоню в Бюро. Благодаря нашему пугливому бюрократу теперь они сделают все, что я скажу. Не подвергай себя опасности, друг мой.

– Не хочу тебя обидеть, Франсуа, но ты сам говорил мне, что знаешь в Бюро не всех. Я не могу допустить ни малейшего шанса утечки. Даже один человек сможет предупредить его.

– Позвольте мне помочь, – низкий тихий голос Доминик Лавьер прорезал проникающий в салон шум двигателя, напоминающий завывания заводящейся бензопилы. – Я могу помочь.

– Я уже понадеялся на твою помощь, леди, и она вела меня к собственной гибели. Нет уж, спасибо.

– Это было раньше, а не сейчас. Как тебе должно быть очевидно, мое положение сейчас действительно безнадежно.

– Кажется, я это где-то уже недавно слышал?

– Нет, не это. Я добавила слово «сейчас»… Ради бога, поставь себя на мое место. Не стану делать вид, что поняла все, но, кажется, этот древний boulevardier рядом со мной только что случайно упомянул, что позвонит в Deuxime – в Бюро, мсье Борн! Да это же почти французское гестапо! Даже если мне удастся выжить, я помечена этим правительственным отделом. Меня, несомненно, сошлют в какую-нибудь ужасную колонию на другом конце света – о, я весьма наслышана о Втором бюро!

– Да ну? – удивился Бернардин. – А я – нет. Звучит вполне даже симпатично. Просто замечательно!

– Кроме того, – продолжала Лавьер, пристально глядя на Джейсона и стягивая с головы белую остроконечную шляпу – жест, от которого брови водителя, видевшего это через зеркало заднего обзора, поползли вверх. – Без меня, без моего присутствия в совершенно другой одежде в «Морисе» Карлос и близко не подойдет к улице Риволи… – Бернардин постучал по ее плечу, поднеся указательный палец к губам и кивая в сторону переднего сиденья, после чего Доминик быстро добавила: – Человека, с которым вы хотите побеседовать, там не будет.

– В этом что-то есть, – сказал Борн, наклонившись вперед и глядя мимо Лавьер на ветерана Бюро. – У нее квартира на Монтейне, где она должна сменить одежду, и ни один из нас при этом не должен пройти с ней.

– Дилемма, не так ли? – ответил Бернардин. – И мы не сможем прослушать телефон с улицы, верно?

– Идиоты!.. Да у меня нет другого выбора, кроме как сотрудничать с вами, и если вы не можете этого понять, то вас смогут обвести вокруг пальца даже дрессированные собаки! Этот старик… пожилой человек рядом со мной найдет мое имя в файлах Второго бюро с первой же попытки, как известно великому Джейсону Борну, если он хотя бы вскользь знаком с Бюро, и поднимется несколько интересных вопросов – кстати, некогда заданных моей сестрой Жаклин. Кто такой этот Борн? Он настоящий или нет? Это киллер из Азии или просто обманщик, подсадная утка? Однажды ночью она сама позвонила мне из Ниццы, перебрав бренди, – ту ночь мсье Хамелеон, быть может, помнит – чрезвычайно дорогой ресторан за городом. Ты угрожал ей… во имя влиятельных безымянных людей ты угрожал ей! Ты требовал, чтобы она открыла тебе то, что знала о каком-то ее знакомом – кто это был, я тогда не имела понятия, – но ты напугал ее. Она говорила, что ты был в бешенстве, глаза у тебя блестели и ты выкрикивал слова на непонятном ей языке.

– Я помню, – ледяным тоном перебил Борн. – Мы вместе ужинали, я угрожал ей, и она была напугана. Она пошла в дамскую комнату, заплатила кому-то, чтобы тот позвонил, и мне пришлось убраться оттуда.