— Его тошнит.

И глядя на мое обескураженное лицо, расхохотался:

— Это шутка, Хьюстон. Просто горшок цвет меняет. Что, разве не заметно? Экий ты, Бемби, невнимательный, ничего замечать не хочешь. Вот гляди!

Он вылил остатки стоявшего перед ним в стакане киселя в горшок, предварительно извинившись перед Йориком. Студенистая масса быстро впиталась в грунт, оставив на его поверхности глянцевую пленку. И спустя какое-то время мне показалось, что на стенках горшка проступили бледно-зеленые пятна едва различимые сквозь грязные разводы. Впрочем, может они там и раньше были, я не приглядывался.

— Ну что, убедился, — торжествующе сказал Йойо. Он залил горшок водой, что-то тихо бормоча себе под нос, и затолкал под кровать.

В общем, с Йориком вопрос был решен. Осталось только помыть полы. Я набрал в тазик воды, разулся и, закатав штанины, стал, пыхтя от усердия, орудовать тряпкой, стараясь не сильно брызгать. Раздался стук в дверь. Ну, конечно, в самый неподходящий момент кому-то вдруг что-то срочно понадобилось. Увидел входящую Птицу и застыл с мокрой тряпкой в руках. Она посмотрела удивленно на мои босые ноги, на лужи воды вокруг и звонко засмеялась, а я привычно покраснел.

— Хьюстон, прости, — сказала она, закончив, наконец, смеяться, — ты очень мило выглядишь.

Я, сгорая от смущения, тоже выдавил жалкое подобие улыбки. Тогда Птица прошла в комнату, старательно обходя влажные разводы, и пальцами как гребешком зачесала мне назад, упавшие на глаза, волос. Потом приложила свои прохладные ладони к моим пылающим щекам и сказала:

— Это чтобы ты не сгорел совсем. Нет, в самом деле, Хьюстон, ты такой милый, босиком и с этой тряпкой. Я бы даже помогла тебе, но вот срочно идти нужно. Спросить только зашла. Ты ведь часто в городе бываешь, не знаешь, где там библиотека?

Библиотека? Зачем она ей? Я не мог ничего толком объяснить, пока она пыталась остудить мне лицо своими мягкими нежными ладошками. Мысли путались и только хотелось, чтобы она подольше их так держала, перемещая с щек на лоб, виски, шею. Потом пролепетал все же, как добраться. Сказал еще, что, если она не очень торопится, я бы закончил здесь по-быстрому и мог с ней сходить. Показать где, чтобы не блуждала. Она задумалась, опустила руки, стала серьезной и даже слегка нахмурилась. Может, не одна шла, может с Сином. А я, дурак, влез. Забывал я как-то про него, когда она вот так рядом была. А не надо было. Хотя, если бы с Сином, то не спрашивала бы. Он город как свои пять пальцев знает. Стоп-стоп, а ведь верно, отлично знает. Только раз она к нему не пошла, значит, его сейчас нет поблизости. Да и потом, что здесь такого. Я же не на свидание набиваюсь, а помочь, да и…

— Все равно сегодня собирался в центр выбраться.

Врун. Ну и пусть, по дороге можно придумать, зачем я туда собирался. Птица снова посмотрела на меня серьезно и сказала нерешительно:

— Спасибо. Только если ты мне дорогу покажешь, а дальше я сама, хорошо.

— Ну, конечно.

Мне от радости запеть захотелось, как Йойо, какую-нибудь трель выдать. Но я все же уточнил.

— А Син где?

— Они все в киношку пошли. Ну ладно, заканчивай. Я тебя на улице подожду.

И ушла одеваться. Я немного опешил: в кино, без Птицы? Син, Роза, Тедди, Джет, остальная компашка? А Птица в библиотеку? Интересное кино выходило. Может, поссорились? Да ладно, по ходу дела разберемся. Я заметался по комнате. Кое-как затер лужи и стремительно одевшись, выскочил на улицу почти сразу вслед за Птицей.

Мы вышли за территорию интерната и пошли по тротуару в сторону центра. Обычно я пробегал эту дорогу за полчаса, максимум — минут сорок, срезая, где можно, проходными дворами. А если опаздывал и развивал крейсерскую скорость, то и в двадцать мог уложиться. Но тогда прибегал на занятия в студию красный и запыхавшийся, а Карандаш шутил:

— От погони уходил или сам за кем гнался? Иди, остынь.

Но в этот раз мне хотелось растянуть удовольствие, и я повел Птицу длинной дорогой, через городской парк. Правда, уточнил на всякий случай:

— Ты не очень торопишься?

Она отрицательно помотала головой и внезапно добавила:

— Хьюстон, только не нужно, чтобы кто-нибудь знал, хорошо.

— Да, конечно, без проблем.

Я и сам не хотел, чтобы Син, главным образом он, да и другие тоже, знали о наших с Птицей прогулках и встречах. Хоть и не было в них ничего такого, как бы сказать, личного, а только все равно не хотел. Пусть бы они были только нашими. И тогда можно было хоть ненадолго представить, что мы не просто друзья. Помечтать про себя, ведь не было же в этом ничего плохого. Тем более, Птица вела себя совершенно естественно: не кокетничала, не пыталась что-то из себя изобразить, как если бы мы с ней на свидании были, и она хотела на меня впечатление произвести. Так что, зря Син иногда волком смотрел при встрече. Да и то сказать, какой из меня соперник такому красавчику. Размечтался! Смех один! Давно на себя в зеркало смотрел? Посмотри и подумай, зачем Птице такой как ты, когда у ней есть такой как Син! В общем, ладно, вдохнули-выдохнули и дальше пошли.

Библиотека располагалась в квартале от нашей студии, и я частенько зависал там, листая альбомы и книги по искусству, рассматривал иллюстрации, заочно путешествуя по музеям мира. Читальный зал был небольшой, и порой там становилось тесно, особенно во время сессии у студентов. Карандаш тоже любил задавать нам какие-нибудь задания, например, сравнить манеру письма двух художников, а потом рассказать ему, в чем особенность каждого, и какое это значение имеет в общемировом масштабе. Или книги подсказывал почитать по истории. Да и всякое другое. Любил повторять при этом, что не только технику и глазомер нужно развивать, а и мозги тоже. У самого кстати, глазомер отменный был, любое отклонение в пропорциях сразу ловил. А когда ему в шутку кто-то ответил, что примитивистом стать хочет, им не обязательно эрудитами быть, ответил в своей обычной мягкой манере:

— Поздно, дружок, для примитивизма вы все уже испорчены цивилизацией и гордыней. Там простота души нужна, наивность и детский восторг перед жизнью. Хотя, у каждого свой путь, и в искусстве тоже.

А еще мне нравилась необычная прозрачная крыша в читальном зале библиотеки, заменявшая потолок. Собранная в форме пирамиды из прямоугольных стеклянных секций, она делала проникающий через нее свет мягким и рассеянным, очень уютным. Да и сама библиотека, занимавшая двухэтажный особняк бледно-розового цвета, с тяжелыми входными дверями из темного полированного дерева и блестящими бронзовыми ручками, с высокими узкими окнами, забранными ажурными кованными решетками, нравилась мне необыкновенно. Мне все казалось, что в этом здании должно было жить какое-нибудь обширное семейство, старинный род с членами которого постоянно происходили поразительные истории, и жизнь которых состояла из сплошных приключений. Но выстроен особняк был сравнительно недавно и уже изначально предназначался под публичную библиотеку. Впрочем, я не так уж ошибался. Разве не жило здесь постоянно целое семейство книг, таящих в себе необыкновенные истории и захватывающие приключения. Так что, в некотором роде, все так и было.

Эти свои соображения я зачем-то излагал по дороге Птице, иногда думая про себя «вот болтун», но остановиться не мог, глядя в ее горевшие искренним интересом глаза. Умела она слушать как-то особенно, так, что казалось, какую бы ты чепуху не нес, она все правильно поймет. И смотрела при этом, словно нет для нее сейчас занятия важней, чем внимать твоему трепу. Так незаметно мы дошли до городского парка. Я не очень любил здесь бывать, хотя Карандаш иногда вытаскивал нашу группу сюда на пленэр. Просто неуютно себя чувствовал. На скамейках постоянно сидели парочки, тусовались шумными компаниями мои сверстники и ребята постарше. Громко смеялись, рассматривая прохожих особым оценивающим взглядом. Могли крикнуть что-нибудь вслед симпатичным девчонкам, легко и быстро завязывая знакомства. Не то чтобы я завидовал. Впрочем, да, завидовал. Начинал чувствовать себя кем-то вроде изгоя. Но не в этот раз.