В присутствии Птицы, усыпанные влажной пестрой листвой, залитые светом неяркого осеннего солнца аллеи были хороши как никогда. Как сказал бы поэт, полны очарования. Мы шли по одной из них, и Птица рассказывала, как они с Елкой пытались однажды Йойо в кино вытащить. Вдруг резко замолчала и исчезла, мгновенно, словно в воду, нырнув в густой невысокий кустарник, росший вдоль дорожки, успев при этом сильно дернуть меня за рукав. Я растерялся, а спустя мгновение, услышав ее громкий шепот: «Хьюстон, сюда», нырнул следом. Она сидела на корточках и, осторожно раздвинув ветки, напряженно всматривалась во что-то. «Пригнись», — прошептала она. Я послушно присел рядом и тихо спросил, невольно оглянувшись: «Что случилось?» Она не ответила, прикусив губу, смотрела сквозь кусты. Тогда я тоже раздвинул ветви с жухлыми тускло-зелеными листьями и оглядел окрестности. Невдалеке, на площадке перед фонтаном, уже сухим и готовым уйти на зимний покой, кучковалась небольшая толпа, слышался женский смех, громкие возгласы, которые периодически перекрывал рев мотоцикла. Птица пристально смотрела на них, и я тоже вгляделся. Обычно я скользил взглядом по подобным компаниям и уже привычно не замечал их, проходя по парку. Но тут почувствовал, как сердце учащенно забилось. В толпе мелькнула золотая макушка Сина. Он оседлал чей-то крутой черный байк, на хромированных деталях которого ярко бликовало солнце, а позади него как раз пристраивалась Роза. Она обхватила Сина руками, крепко и с удовольствием прижавшись к его спине. Ее темные волосы рассыпались эффектной волной. Все же они были очень красивой парой, как на картинке или в кино. Син несколько раз газанул и поднял байк на дыбы. При этом Роза громко завизжала и что-то закричала в самое ухо Сину. Тот мотнул головой и рванул с места. Син здорово управлялся с байком, как опытный гонщик. Я даже залюбовался. Они выписывали круги и петли вокруг фонтана под одобрительные вопли остальных. Я заметил сидящих на скамейке Тедди с Киплингом, Джета, Синьку, еще каких-то незнакомых мне девчонок и парней, один из которых, наверное, и был хозяином байка. Я тревожно взглянул на Птицу. Черт дернул нас идти этой дорогой. Мне то что, а ей расстройство.

— Птица, — сказал я — ты не думай, это они просто так, забавляются. Нет там ничего.

Сказал и покраснел от мысли, что лезу опять не в свое дело, что она может подумать, что я Сина выгораживаю. Хотя велика мне радость его выгораживать, придурка. Сказать бы напротив: не стоит он тебя, хоть и красавчик. Да в таком деле это разве утешение. Да и нехорошо, непорядочно это как-то. Просто обидно мне стало за нее. Но только зря старался. Птица, словно не услышала, смотрела и смотрела, странным таким задумчивым взглядом, а потом вдруг сказала серьезно:

— Я знаю, Хьюстон.

И глаза у нее при этом стали темные и печальные.

— Так может, не стоит тебе прятаться? — спросил я. — Если хочешь, я здесь подожду, пока вы не уйдете. Никто и не заметит.

Подумал, может она меня стесняется, не хочет, чтобы нас вместе видели. Хотя, что здесь такого. Син вон себе что позволяет! А еще подумал, если Птица там сейчас появится, Роза сразу смеяться перестанет. Но Птица лишь головой покачала и отвернулась.

— Нет, — говорит, — не будем им мешать. И не хмурься, Хьюстон, а то морщины появятся, и станешь на старичка раньше времени похож. Вот, так уже лучше.

Она крепко прижала пальцы к моему лбу, разглаживая складку между бровями, и легонько щелкнула по носу.

— Нам только выбраться отсюда незаметно.

Да уж задачка. Ждать пока они сами уйдут было бесполезно, компания засела надолго. После того как Син с Розой накатались, на байк взгромоздилась другая парочка. Пришлось нам крадучись за кустами, пробираться обратно, пока не отошли так далеко, что уже не слышали голосов и шума мотора. Да и кустарник здесь был повыше, так что можно было без опаски выпрямиться. Мы долго шли по мокрой траве, ища просвет в колючей изгороди, пока я не сообразил, что так мы слишком отклонимся в сторону. Тогда снял куртку и, накинув ее Птице на плечи, раздвинул пошире, унизанные шипами ветви. Она скользнула в узкий проем, и я следом.

Мы вновь пошли по аллее, но уже в обратную сторону, чтобы обойти компанию по окраине парка. Там было не так красиво, неухоженно и немного дико. Солнечный свет заметно померк, его затянула осенняя хмурая дымка. Я взглянул на небо, потускневшее и поблекшее, словно полинявшее. Собирался дождь. Птица так и шла в моей куртке, о чем-то глубоко задумавшись. Я тоже молчал. Разговаривать не хотелось, как-то пропало желание болтать о пустяках, а ничего умного или серьезного в голову не приходило. Да и что здесь скажешь. Подул холодный ветер, с деревьев беспокойно шепча полетели стайки желтых листьев, осыпав нас дождем из хрупких золотых монет. Упав на землю, они закружились и понеслись гонимые ветром дальше, забиваясь под бордюры и устилая обочины дорожки. Под их прощальный танец Птица очнулась. Взмахнула рукой, пытаясь поймать скользившие в воздухе листочки, и воскликнула, заметно повеселев:

— Гляди как красиво, Хьюстон! Ты это видишь да? Так здорово! Я люблю гулять в листопад, особенно в солнечный день. Такое необыкновенное чувство, как будто впереди тебя ждет что-то хорошее, что-то такое…

Она внезапно остановилась и замолчала. На дорожке в нескольких метрах от нас стояла здоровенная рыжая псина и весьма недвусмысленно скалила зубы.

— Эй, ты что? — сказал я Птице. — Не бойся.

— Я не боюсь, — ответила она неуверенно, и сделала шаг назад. Я взял ее за руку, и Птица прижалась ко мне, спрятавшись за спину. Псина продолжала настороженно смотреть на нас. Я негромко посвистел ей и протянул свободную руку ладонью вверх, показывая, что не держу ни камня, ни палки. Собака негромко гавкнула, и Птица слегка вздрогнула, еще теснее прижавшись к моему плечу.

— Эй, — сказал я собаке, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно, — мы не сделаем тебе ничего плохого. Ты же хороший пес, иди-ка сюда.

Я снова призывно посвистел и с облегчением увидел, как напряженно выпрямленный собачий хвост завернулся в дружелюбный бублик. Псина сделала несколько шагов по направлению к нам и остановилась. Я поманил ее рукой.

— Хьюстон, — горячо зашептала у меня за спиной Птица, — думаешь, это хорошая идея. Может нам лучше уйти.

— Не волнуйся, — я легонько сжал ее ставшую влажной ладошку, — она нас не тронет. Видишь, у нее хвост колечком стал. Она сама нас боится. Просто посвисти ей.

Птица неумело засвистела, и псина, бешено завиляв хвостом, сделала еще несколько шагов, приблизившись на расстояние вытянутой руки. Я осторожно подвинулся и погладил ее по большой лобастой голове, почесал за ухом, с удовольствием погрузив пальцы в густую, жесткую шерсть. Открыв пасть, псинка дружелюбно вывалила язык и принялась обнюхивать меня.

— Погладь ее, — предложил я Птице, — только сначала дай ей понюхать твою руку. Не бойся.

Птица осторожно протянула ладонь к собачьей морде, и рыжая хитрюга энергично лизнула ее. Птица ойкнула и отдернула руку, смущенно засмеявшись.

— Такой шершавый язык, — воскликнула она и уже смелее погладила животное по шее. Раздвинув розовые, в черных пятнышках губы собака часто запыхтела, словно засмеялась. Она совсем освоилась и все норовила лизнуть Птицу в лицо.

— Смотри, ты ему нравишься, — заметил я и слегка придержал пса за старый, кожаный ошейник, чтобы он не напугал Птицу своим дружеским энтузиазмом. Видимо, у него все же был хозяин, а может, и нет. Может, потерялся бедолага, или сами владельцы выставили на улицу ставшего почему-то ненужным сторожа, а ошейник снять забыли.

— Не балуй! Эх, жаль угостить тебя нечем, уж не обессудь дружок. А знаешь, мне кажется, наш новый знакомец, чем-то на Йойо похож. Такой же рыжий и лохматый. Вот только глаза не зеленые, а тоже рыжие и, ты только погляди, какие хитрющие.

Птица рассмеялась. Мы теперь вместе гладили пса, и он радостно вертелся, подставляя то один, то другой бок. Иногда наши с Птицей руки и взгляды встречались, и это было здорово. Наконец, потрепав пса по холке, я поднялся и Птица вслед за мной.