— Тебя Птица искала.

— Хорошо, — пробормотал я, — хорошо, что не нашла.

Я еще не готов был с ней встретиться. Зашвырнул в шкаф куртку и плюхнулся на кровать, с головой накрывшись одеялом. Йойо немного посопел у меня над душой, потом внезапно спросил:

— Бемби, мы тебе не помешаем?

Я едва не расхохотался от его внезапной, неуклюжей заботы, просто почувствовал, что если сделаю это, то не смогу остановиться. И этот смех не имел бы к веселью никакого отношения. Поэтому просто буркнул:

— Нет. Привык.

— Спасибо, чувак, — проникновенно сказал Йойо, продолжая топтаться рядом. Я поплотнее натянул одеяло на голову, и он ушел.

Скоро в комнате вновь стало тесно и жарко от завсегдатаев ночных посиделок. На меня как обычно не обращали внимания. Да я и сам лежал, погруженный в свои мысли, ничего не слыша и не замечая. Наивный дурачок Хьюстон, видимо, был нужен Птице лишь для того, чтобы досадить Синклеру за его непонятные игры с Розой. Глупый, толстый плюшевый медвежонок, с которым можно позабавиться, если у тебя хорошее настроение, можно даже поплакаться, уткнувшись в его мягкую синтетическую шкурку. И можно надолго забыть его под кроватью, случайно уронив на пол и даже не заметив этого. Вот только плюшевым мишкам, вроде, не полагается иметь собственных чувств. Какие чувства? Вы о чем? Они же игрушечные, у них нет ни души, ни сердца. А если и есть по недоразумению, то сами виноваты. Птица была честна со мной. Разве она сказала что-нибудь, что я мог бы неправильно понять. Вовсе нет, она ведь всего лишь просила меня об одолжении. О небольшой дружеской услуге. И это разве ее вина, что у меня начисто снесло крышу. Все правильно, логично и очень больно. Хотя, я должен быть благодарен Птице за то, что она подарила мне несколько минут совершенного невозможного счастья. Вот только узнав его, и тут же лишившись, я был обречен все оставшееся время мучительно тосковать о своей потере.

Утро не принесло облегчения. В класс я пришел одним из первых, однако Птица, бледная до прозрачности, уже сидела там. Стоило мне взглянуть на ее губы, как по телу пробежала горячая волна, и я словно вновь ощутил их вкус, до ломоты в зубах, до одуряющей слабости. Я задержался возле нее, хотел сказать, что не в обиде за вчерашнее, но Птица даже не подняла на меня глаза. Она сидела, напряженно уставившись в учебник, и ждала. Я знал, кого она ждет, и ощутил, как наполняет душу тоскливое чувство собственной ненужности. До начала занятий оставалось не так много времени, когда Син, появился в дверях и, найдя Птицу глазами, сразу направился к ее столу. Было шумно, как обычно перед звонком, и вокруг толпились люди. Но я видел только их двоих, словно на экране, где бестолковая суета массовки лишь оттеняет действия главных героев.

— Привет, — сказал он недовольно, — ты почему меня не дождалась?

Раздраженно поправил рюкзак и тут увидел ее губы, все еще припухшие, с синеватым слегка расплывшимся за ночь, но отчетливым пятном, и осекся. Лицо у него застыло и стало каким-то серым. Думаю, Син сразу понял, что это значит. Он все стоял и смотрел на этот злосчастный, чересчур откровенный след, совершенно больным, потерянным взглядом. И от этого его взгляда, мне стало вдруг не по себе. Я никогда не думал, что он способен так смотреть, и испугался. Не за себя, за Птицу. Синклер был не из тех, кто бы легко простил подобное. Птица с вызовом посмотрела ему в глаза. Наверное, эта немая сцена длилась несколько секунд, но мне показалось, что прошли часы, прежде чем Синклер, так и ни сказав больше ни слова, вышел из класса. Птица опустила голову и еще какое-то время сидела неподвижно. От волнения у меня свело пальцы. Я даже не заметил, что, практически, не дышал все это время. И только сделал глубокий вдох, как Птица, сорвалась с места. Я ринулся следом. Она пробежала по этажу, и, залетев в класс Синклера, спросила:

— Тедди, а Син где?

— Так он вроде и не приходил еще, — удивленно ответил тот.

В коридоре, она скользнула по мне невидящим взглядом:

— Хьюстон, не ходи за мной!

По перепонкам ударил оглушающее-резкий звук звонка. Птица вздрогнула, медленно повернулась и пошла обратно. Весь этот день, пока шли занятия, я не спускал с нее глаз, пытался заговорить на переменах, но она не реагировала, просто отворачивалась и молчала. Когда уроки закончились, Птица также молча собрала сумку, тихо оделась и пошла к выходу. Потом обернулась и сказала раздраженно и сердито:

— Очень тебя прошу, Хьюстон, не ходи за мной. Просто, не ходи!

Конечно, Син уже ждал ее, у входа в парк. Птица сразу подошла к нему, и они направились куда-то вглубь, очень быстро. От тревоги и волнения сердце стучало так, что уши закладывало. Меня тянуло перейти на бег, потому что Синклер стремительно тащил Птицу за руку все дальше и дальше по заснеженной узкой дорожке, между рядами застывших в сонном оцепенении лип. Я прибавил шаг, чтобы успеть вмешаться, если он вдруг выйдет из себя. Поглощенные ссорой, они не замечали меня, хотя я почти догнал их. В какой-то момент, Синклер схватил Птицу за плечи и, резко повернув к себе, закричал:

— Просто скажи, кто это был?

Я не выдержал и заорал:

— Отпусти ее!

Син развернулся и с недоумением посмотрел на меня, так словно я на его глазах материализовался из воздуха. Птица шумно вздохнула и, с обреченным видом, страдальчески закатила глаза.

— Чего тебе, Хьюстон? Вали отсюда, быстро. — Я еще никогда не видел его в таком бешенстве. — Ты что оглох?

— Не трогай ее, — снова сказал я.

— Уходи, Хьюстон, пожалуйста, — Птица произнесла это высоким напряженным голосом. Лицо у нее как-то сразу осунулось, и под глазами легли синеватые тени.

— Нет. Я не уйду.

Синклер, отпустил, наконец, ее плечи и двинулся ко мне. Он был как сжатая пружина:

— Тебе что, помочь, придурок.

— Это был я, Син! Не трогай, Птицу!

До него не сразу дошел смысл моих слов. Он словно споткнулся и уставился на меня, удивленно приподняв брови.

— Что ты сказал?

— То, что слышал. Это я сделал.

Он шумно выдохнул и вдруг рассмеялся нарочито громко, презрительно и недоверчиво:

— Что, правда, Птица? Ты что, в самом деле, целовалась вот с этим жирным дебилом? С этим уродом? С этим ненормальным? И тебя не стошнило?

И тогда я его ударил. Это получилось как-то само собой, я даже не успел ни о чем подумать, просто внутри оборвалось что-то, полыхнуло острой, болезненной вспышкой. Он устоял, только из носа тонкой струйкой побежала кровь. Птица ахнула и бросилась к нему, но Синклер оттолкнул ее, достал из кармана сложенный вчетверо платок в серо-голубую клетку, очень чистый, он вообще, как ни странно, был аккуратист, и приложил к лицу. Я ждал, что он набросится на меня, и весь напрягся. В тот момент я ничего так не хотел, как этой драки, чтобы, наконец, дать выход тому, что копилось во мне все это время. Но он лишь коротко взглянул в мою сторону, потом, посмотрев на Птицу долгим пристальным взглядом, спросил странным голосом:

— Зачем же так?..

Она беспомощно пробормотала:

— Син, я…

Но он уже развернулся и быстрыми шагами двинулся к выходу. В наступившей вдруг тишине, где-то над нашими головами неодобрительно застрекотала сорока, ей тут же откликнулись еще несколько товарок. Легкий ветерок сдувал с ветвей невесомый снежный пух, который с безмолвной покорностью опускался вниз. Мы с Птицей застыли в оцепенении. Она первая нарушила молчание:

— Зачем ты это сделал, Хьюстон? Ты хоть понимаешь, что натворил?

— Мне все равно, — буркнул я угрюмо, силясь подавить жгучую обиду, разливавшуюся в груди.

— А мне не все равно, представляешь, не все равно, — ее голос зазвенел. — И я просила тебя не ходить за мной!

— Я просто испугался, что он тебя ударит.

Она с упреком посмотрела на меня:

— Это — не твое дело, понимаешь? Ничего бы он мне не сделал. А у тебя теперь проблемы, большие проблемы, понимаешь ты это?!