Я собрал вещи и ушел со странным чувством разлуки. Хотя должен был напротив радоваться возможности «пожить в домашней обстановке» с человеком, которого очень любил и уважал. А вместо этого чувствовал лишь пустоту и печаль. Может потому, что здесь по коридорам мелькал иногда призрак Птицы, заставляя кровь быстрее бежать по жилам, и еще жила, упрямо не желая исчезать, ставшая такой же призрачной надежда.

Когда я приехал, Карандаш уже ждал меня за накрытым столом, где был разложен на тарелке аккуратно порезанный на треугольные кусочки хлеб, в маленькой салатнице плавали в маслянистом янтарном соусе рыбные консервы, на плите в кастрюльке дымилась парком гречневая каша.

— Идем обедать, — радостно потирая руки, позвал Карандаш. — Вот, что успел, на скорую руку соорудил. Холодильник совсем пустой. Видимо, придется срочно в магазин топать.

— Да, я сейчас схожу, не волнуйтесь.

Есть мне не хотелось. Хоть и чувствовал в желудке ноющую пустоту, но никакого желания унять ее я не ощущал. Просто терпел, как небольшое неудобство, старясь не обращать внимания. Вот и сейчас хотел отказаться, но Карандаш ведь старался, готовил, и мне стало неудобно. Поковырялся немного в тарелке, заглушив голодные вопли желудка, и встал. Спросил, что нужно купить и отправился в магазин. Карандаш дал мне такой длинный список, словно собирался устроить большую пирушку. Я пробежал его, чтобы чего не напутать и удивился. Спросил, зачем нам такие деликатесы, среди которых, глаза у меня сами собой округлились, пятым пунктом шло дорогое вино. Карандаш сказал довольно посмеиваясь, я тебе такими блюдами угощу, ложку проглотишь! А вино для соуса нужно и маринада. Но если я захочу мы с ним можем и пропустить по рюмочке, но не больше.

Я, конечно, отказался. Еще не хватало, чтобы у Карандаша из-за этого опять проблемы начались со здоровьем. Я слышал, что нельзя алкоголь, когда сердце больное. К тому же мне стало неудобно. Я специально сюда переехал, чтобы за ним ухаживать. А по всему выходило, что это он собрался за мной ухаживать, всякими разносолами потчевать, на готовку время и здоровье убивать. Я попытался протестовать, но он замахал руками:

— Не спорь со старшими. Давай, отправляйся, а то магазины закроют. И будем мы с тобой завтра по соседям побираться.

Делать нечего, закупил все по списку. Карандаш был довольный как именинник. Да он и выглядел именинником, как только мы с ним вышли из больницы. Вечером я напомнил ему про лекарства, и он, сверяясь с рецептами, со вздохом, нашелушил себе целую горсть разноцветных пилюль из разных коробочек и баночек.

— До чего дошел, — посетовал он, — совсем одряхлел.

Спать мы легли рано. Так доктор советовал, чтобы режим не нарушать. Карандаш устроился в своей небольшой, аскетично обставленной спальне, где стоял узкий платяной шкаф, кровать, накрытая белым вязаным покрывалом, да тумбочка, на которой лежала стопка книг и возвышалась старинная настольная лампа. На однотонных светло-серых стенах висело несколько черно-белых фотографий. Я обосновался на диванчике в просторной смежной комнате. Долго не мог уснуть. Лежал, рассматривая на потолке тень от кружевной занавески, заграждавшей большое широкое окно, за которым ярко светил фонарь, и думал, что этот уютный дом уже давно мог стать моим родным домом, но не стал. И не чувствовал при этом ничего, никакой новой боли. А как только закрыл глаза, сразу увидел Птицу, ее глаза, улыбку, изящный быстрый жест, которым она заправляла за ухо пряди своих темных волос. Иногда за окном, порыкивая мотором, проносились автомобили, кому-то тоже не спалось. Я уже думал, что проворочаюсь до утра, но, в конце концов, все же уснул, вскоре после того, как часы пробили два или три раза.

Утром меня разбудил странный шум. Еще не рассвело, и в комнате царил легкий полумрак. Со стороны кухни слышались мелодичное посвистывание и гремучее шипение. Карандаша в его комнате не было и, быстро натянув штаны, я метнулся на кухню. Он был там, готовил нам завтрак, жарил яичницу, стуча ножом, крошил в салат огурцы. Двигался так быстро и споро, словно был молодым. На плите свистел закипающий чайник.

— Уже встал, — обрадовался он, завидев меня. — Сейчас завтракать будем, почти все готово.

Меня же увиденное, напротив, совсем не порадовало. Я уставился на него донельзя расстроенный.

— Что вы делаете? Вам же нужно больше лежать. Я бы и сам приготовил! Доктор сказал…

— Ну, это ты брось! — жизнерадостно воскликнул он, намазывая сливочное масло на тосты. — Нечего из меня инвалида делать! Доктор сказал! Доктор сказал, мне волноваться нельзя. Так что, давай, беги, умывайся и за стол, а то на уроки опоздаешь!

Я попытался спорить, но он категорически не хотел ничего слушать. Было ужасно неудобно, ведь это же я должен за ним ухаживать! Подумал, может пригрозить, что не останусь, если он не будет себя беречь. Но решил, что это, в общем, бессмысленно. Все равно никуда я от него не уйду, пока он совсем не поправится, что бы он при этом не вытворял. Но тут сам Карандаш пустился на шантаж. Сказал, что ему страшно приятно все это делать. А если я буду вредничать и отказываться принимать его заботу, то он очень сильно расстроится. Что гораздо хуже скажется на состоянии здоровья, чем, если он с удовольствием повозится немного на кухне. Тем более, что на мне остаются магазины, учеба, занятия в студии и прочие дела. И я сдался. Правда, не раньше, чем мы договорились, что будем готовить по очереди.

Так что мне пришлось учиться готовить. Ну да, я не умел это делать. Хотя ничего сложного в том, чтобы соорудить бутерброды или пошинковать в салат овощи, не видел. С этим бы я справился. Но ведь не будем же мы питаться одними бутербродами и салатом. И поэтому, как-то раз вернувшись с занятий, решил освоить дополнительно еще несколько несложных блюд. Таких как, например, макароны. Карандаш лежал на диване, читал книгу. Он предложил помощь, но я отказался. Там на прозрачной, целлофановой пачке с макаронами была напечатана инструкция, что нужно делать и даже прилагался рецепт какого-то соуса к ним. Так что, внимательно изучив набранный мелким шрифтом текст, я приступил к делу. Правда поначалу возникло непредвиденное затруднение. Дело в том, что кухня у Карандаша была довольно минималистичной. Жил он большей частью один, и набор посуды имел ограниченный. Единственную подходящую кастрюлю занимал борщ, который Карандаш соорудил, пока я был в школе. Он намекнул, что я могу отдыхать, и что в холодильнике есть еще котлеты. Но я не внял голосу разума, и ответил, что раз есть котлеты, то сготовлю к ним гарнир. Карандаш вздохнул и смирился. Немного пошуровал на полках, в поисках подходящей емкости. Мысль о собственноручно приготовленных макаронах, уже целиком захватила меня.

Мне кажется, Карандаш подозревал о моей полной кулинарной безграмотности и бездарности и поэтому старался деликатно пресечь мои попытки пополнить наш рацион блюдами собственного приготовления, и готовил, не взирая на договор, пока я был в школе или на занятиях в студии. Я протестовал, но он заявлял, что не может целый день валяться на кровати, зарабатывая пролежни. Как бы там ни было, в конце концов, в одном из шкафов, в самом дальнем углу нижней полки отыскалась занятная кастрюлька подходящего объема. Я хотел спросить у Карандаша, что это за странная утварь, но он как раз задремал, и я не решился его будить. Сделана она была солидно, с толстыми стенками, замысловатой крышкой, которая, как я выяснил, повертев ее в руках, могла плотно прилегать к кастрюльке с помощью специальных зажимов. Хорошо, подумал я, то, что нужно, можно будет не волноваться, что макароны сбегут.

Наполнил кастрюлю водой и поставил на газ, довести до кипения, как было сказано в инструкции. Потом следовало засыпать туда сами макароны, длинные и тонкие, с сухим костяным звуком шебуршавшие в пачке. С этим я тоже справился, не забыв посолить. Потом закрыл поплотнее крышкой, повернув специальный рычаг и отправился посмотреть, чем занят Карандаш. Он как-то странно начал покашливать, пока я тут возился. Карандаш уже проснулся и лежал, держа в руках книгу, но не читал, а о чем-то думал. Спросил у меня, долго он спал. Я ответил нет, и он вздохнул. Мне захотелось его подбодрить, и я сказал, что пойду, приготовлю чай. Но он отказался и попросил: