Так возникла просуществовавшая более века Охотская каторга. Она появилась даже на несколько лет раньше, чем знаменитая Нерчинская каторга в Забайкалье – там первая «партия» закованных в кандалы прибыла на принудительные работы в 1739 году, а в Охотский острог первые 153 каторжника прибыли 8 годами ранее. Поэтому Охотск может по праву считаться не только первым Тихоокеанским портом России, но и одной из самых первых каторг в её истории, и уж точно самой первой каторгой на Дальнем Востоке…
«Солеварня» в Охотске по современным меркам была невелика – здесь работало около сотни каторжников. Но для XVIII века это было крупное производство даже по меркам европейской части страны, а к востоку от Урала это был один из самых крупных «заводов».
Большинство охотских каторжан навсегда остались безымянными. Мы знаем поименно лишь самую малую часть тех, кто в кандалах «варил» охотскую соль. Так в 1741 году на Охотской солеварне отбывал каторгу видный государственный деятель из окружения Петра I, ученый-гидрограф и адмирал Фёдор Соймонов, впоследствии вновь вернувшийся на вершины власти и ставший губернатором Сибири. Спустя 90 лет, в июне 1832 года из Охотской солеварни бежал каторжанин Василий Слободчиков или Басылай Манчаары – позднее вошедший в историю как «якутский Робин Гуд», знаменитый таёжный разбойник и поэт.
Почему будущий «Робин Гуд» рискнул бежать в дикую тайгу, становится ясно, если узнать об условиях работы на Охотской солеварне. Соль здесь добывали тяжким трудом из морской воды. Зимой её заливали в специальные бассейны, «рассольные лари» и «вымораживали», то есть убирали образующийся на поверхности лёд, который почти не содержит соли. В то же время подо льдом образуется «рассол» с куда большим содержанием солей, чем исходная морская вода. Вот из этого концентрированного «рассола» и выпаривали соль.
Для этого полученный рассол много часов «варили» в специальных «варницах», печах с котлами, выпаривая из него остатки воды – именно поэтому мы до сих пор называем привычную нам соль «поваренной». После многих часов варки появлявшуюся на дне котла массу белых кристаллов выгребали лопатами на деревянные лотки, на которых соль долго сушили, а потом готовый продукт ссыпали в мешки.
Такой способ получения соли просуществовал почти до конца XIX века. Помимо трудоемкого процесса «вымораживания» и «варки», эта технология требовала заготовки огромного количества дров и древесного угля. Одним словом, соль доставалась слишком большим трудом и потому ценилась высоко.
Летом, по понятным причинам, «вымораживание» морской воды было невозможно, поэтому каторжников отправляли в окрестную тайгу, рубить лес и в специальных ямах готовить древесный уголь. Дрова сплавляли к Охотску летом по реке, а в конце осени по установившемуся снежному покрову на собачьих упряжках свозили к «соляному заводу» заготовленный древесный уголь. Как только начинались сильные морозы, стартовал сам процесс получения соли. Отдельной трудностью была «заготовка» морской воды зимой, когда из-за частых штормов её было непросто даже набрать– черпали вручную вёдрами, обливаясь ледяной влагой.
Среди каторжников два – два с половиной века назад почти не было грамотных, и никто не оставил для нас воспоминаний об их тяжком труде. Мы можем лишь догадываться, как работалось подневольным солеварам при такой «технологии» производства. Зато сохранились отдельные документы начала XIX века в которых начальство Охотского завода отмечало тюремную «бухгалтерию» – сколько каторжников за плохое поведение и побеги заковано в ножные кандалы, какому количеству добавлены ручные оковы и сколько из особо «злостных» прикованы к угольной тачке…
Сохранились и документы о том, как кормили каторжан в Охотске. В эпоху царя Александра I им полагалось от казны 13 килограммов муки в месяц и 7 рублей 20 копеек в год на всё прочее. С учётом, что цены в Охотске были в разы выше, чем в Москве и Петербурге (картина привычная для Крайнего Севера и в наши дни), то этих денег на прокорм не хватало. Поэтому летом, каторжников, свободных от цепей, иногда отправляли на лов рыбы.
Однако, как докладывало начальство Охотска, каторжане, «беспрерывно находясь в казённой работе», часто не успевали заготовить достаточное количество пищи, и в результате местные власти регулярно жаловались вышестоящему руководству на «самое жалкое положение находящихся в солеваренном заводе бедных людей…» Доходило до того, что из Охотска отправляли в Якутск и Иркутск ходоков собирать «вспомосуществование» (гуманитарную помощи, как бы сказали сегодня) для каторжников. Сохранились и факты такой помощи – например, в 1813 году некий иркутский мещанин Храмков «из человеколюбия» пожертвовал охотским каторжникам 23 фунта масла и 130 швейных иголок.
В том году непосредственно на Охотской солеварне работало 68 каторжников под охраной 14 солдат и 5 казаков. Ежегодно этими силами получали около 2 тысяч пудов (почти 33 тонны) соли, которой снабжали всё побережье Охотского моря, Камчатку и Чукотку.
Однако в начале XIX века в Сибири наладили массовую добычу соли, цены на этот продукт упали и существование каторжной солеварни в далёком Охотске стало экономически невыгодным. В 1836 году власти Иркутской губернии (куда в то время входило Охотское побережье со всей Камчаткой) подсчитали, что пуд соли, добытый в Охотске каторжным трудом, обходится казне в 15 рублей 44 копейки, тогда как сибирская соль, привозимая на морское побережье через Якутск, стоит не дороже 8 рублей за пуд. После такой неутешительной бухгалтерии 19 сентября 1836 года вышел приказ «прекратить совершенно действие Охотского солеваренного завода».
Просуществовавшая целое столетие каторга на берегу Охотского моря была ликвидирована. Но российский Дальний Восток недолго оставался без подневольного труда заключённых – спустя всего два десятилетия новая каторга возникла на Сахалине.
Каторжный уголь Сахалина
Осенью 1851 года недалеко от устья Амура капитан Геннадий Невельской, глава исследовавшей эту дальневосточную реку экспедиции, заметил на одежде местного аборигена-нивха необычные застёжки, сделанный из чёрного блестящего камня. Моряки того времени, плававшие на пароходах, хорошо разбирались в угле – без сомнения застёжки были сделаны из каменного угля, при том очень качественного…
Невельской тут же стал расспрашиваться «гиляков», как называли тогда русские нивхов, об этом необычном камне. Вскоре ему принесли увесистый чёрный обломок. «Гиляк, принесший уголь, говорил, что туземцы добывают его к югу от селения Погиби, и что он находится в огромном количестве подле самого берега», – записал капитан Невельской в дневнике.
Мыс Погиби – самая близкая к материку часть Сахалина. И уже к началу 1852 года люди из экспедиции Невельского достигли острова по льду замерзшего пролива на собачьих упряжках и обнаружили на Сахалине огромные запасы каменного угля, выходящие прямо на поверхность.
Находка имела стратегическое значение. Россия в то время активно развивала Тихоокеанский флот, приходилось платить большие деньги за уголь, покупаемый в Китае и Японии. Наиболее качественный по высокой цене закупали даже в Англии.
Уголь Сахалина по качеству не уступал английскому, был куда лучше китайского и японского. К тому же иные месторождения каменного топлива на российском Дальнем Востоке тогда были ещё не известны. Уже осенью 1853 года на Сахалине матросы со шхуны «Восток» вручную добыли первые 30 тонн угля.
Первые годы сахалинский уголь добывался силами военных моряков, но вскоре решено было привлечь для этих целей дальневосточных ссыльных и заключённых. Антон Павлович Чехов в своей книге «Остров Сахалин» пишет: «Существует мнение, что мысль избрать это место для ссыльной колонии пришла впервые самим каторжным: будто бы некий Иван Лапшин, осужденный за отцеубийство и отбывавший каторгу в г. Николаевске, попросил у местных властей позволения переселиться на Сахалин, и в сентябре 1858 г. был доставлен сюда… Вероятно, он был не один доставлен на остров, так как в 1858 г. уголь близ Дуэ добывался уже при участии каторжан. В апреле 1859 г. в Дуэ было около 40 человек и при них 2 офицера и инженерный офицер, заведовавший работами».
