Ровно тоже в 1840-42 и 1856-60 годах случилось в Китае. Но, в отличие от Китая, заметная техническая отсталость России не превращалась в пропасть подобную той, что лежала между средневековой фитильной аркебузой китайского» солдата и находившейся в руках британского морского пехотинца капсульной нарезной винтовкой Минье-Притчетта, созданной и массово внедрённой в 40-е годы XIX века… Поэтому англо-французы решились наступать на Пекин в 1860 году, и захватили его, но не решились атаковать Петербург несколькими годами ранее. Грозный британский флот свободно оперировал у берегов обеих империй, в Чёрном и Жёлтом морях, но десантные операции в России требовали от войск Запада на порядок большего напряжения и потерь.

Благодаря географии России в военном смысле повезло близко соседствовать с западной Европой – необходимость воевать с самыми развитыми странами Запада (от шведов Карла XII до Наполеона) заставляла российскую правящую элиту, не смотря на социально-экономическую отсталость страны, поддерживать свою военную машину на европейском уровне. Военная судьба Китая, благодаря всё той же географии, сложилась иначе.

Племена маньчжуров подчинили себе Китай в годы, когда в Росси царствовал отец будущего императора-реформатора Петра I. Незадолго до взятия «северными варварами» Пекина грандиозное крестьянское восстание свергло последнего императора из китайской династии Мин. Напуганная крестьянской войной знать Китая предпочла договориться с маньчжурами.

Именно тогда сложилась военная система маньчжурской династии Цин, просуществовавшая почти без изменений до начала ХХ века. Свою военную реформу объединитель маньчжурских племен хан Нурхаци начал в 1601 году, когда возникли первые «знамёна»-корпуса маньчжурской армии. В ходе завоевания Китая окончательно оформилась система этих корпусов, превратившихся в «восьмизнаменную армию», включавшую 8 маньчжурских, 8 монгольских и 8 китайских дивизий, сведённых в восемь корпусов, каждый со своим цветным знаменем. Кстати, В 1685 году в состав «Жёлтого с красной каймой знамени», самого старшего в иерархии «восьмизнамённой армии», вошло и несколько сотен русских казаков, взятых маньчжурами в плен после долгой осады Албазина (маньчжуры называли его Якса).

Численность этнических маньчжур составляла немногим более 3 % от числа населения новообразованной Цинской империи, однако костяк сухопутной армии составляли именно маньчжурские части и родственные им племена солонов и тибо. Вторую ступень в имперской иерархии занимали монголы, за ними шли китайские коллаборационисты-«ханьцзюнь», служившие в «восьмизнамённой армии», и лишь затем остальные китайцы. Помимо ударной армии «восьми знамён» были созданы и местные гарнизонные и охранные войска из китайцев, не входившие в привилегированную систему «восьми знамён» и называвшиеся «войсками зелёного знамени».

В XVII веке военная организация маньчжур была, пусть и не передовой, но вполне соответствующей современному ей европейскому уровню. Но вскоре империя Цин достигла своих «естественных» границ – «Срединное государство» и вассальные ей более слабые «варварские племена» со всех сторон окружали почти безлюдные и труднопроходимые просторы мирового океана, северной тайги, южных тропиков и высочайших в мире гор Гималаев.

Полтора века маньчжурский Китай не сталкивался с противником, обладающим развитой военной организацией и техникой. Европейские державы были отделены далёкими морями и до начала эпохи парового флота просто не имели возможности перебросить достаточные силы к границам Поднебесной. Российская же империя вплоть до русско-японской войны никогда и не имела на своих дальних восточных границах современных и многочисленных войск.

Поэтому, не удивительно, что армия империи Цин и в первой половине XIX столетия по организации, вооружению и тактике оставалась на уровне европейской Тридцатилетней воны 1618-48 годов. Этому застою способствовала и господствовавшая в Китае неоконфуцианская идеология, считавшая Поднебесную единственным центром мира и отвергавшая любые заимствования у близких или далёких «варваров».

«Ничего не может быть презреннее устройства китайской военной силы…»

При этом Китай оставался самым населённым и богатейшим государством мира, XIX век он встретил в зените видимого могущества. Кроме современной территории, включая Тибет, Синьцзян и Тайвань, границы маньчжурской империи охватывали Монголию, Корею, Вьетнам, Бирму, Непал, ныне российскую Туву, российское Приморь и – что удивит нашего читателя – остров Куедао, т. е. Сахалин (о том, что эта земля имеет и японское имя Карафуто у нас ещё помнят, про китайское имя забыли, а зря…) Япония сёгунов, оставаясь политически независимой, являлась по сути культурной провинцией Китая, взирая снизу вверх на великую «страну поэтов и философов».

Весь XVIII век, практически избавленный от войн (отдельные «миротворческие операции» кавалерии маньчжур на границах не в счёт) Китай переживал демографический бум. Его народонаселение выросло в пять раз и превышало население всей Европы, уровень жизни на тот период также оценивался современниками выше европейского. Европа же в свою очередь отдала дань моде на китайский стиль – от увлечения европейских просветителей древнекитайской философией до обязательных «китайских комнат» во дворцах европейских монархов и русских царей.

В Европе гремели наполеоновские войны, а покой Поднебесной охраняла миллионная армия – 330 тысяч в «восьмизнамённых войсках» и 650 тысяч «войск зелёного знамени» (это не считая потенциального китайского, монгольского и тибетского ополчения). По численности китайская регулярная армия мирного времени равнялась «Великой армии» Наполеона на начало 1812 года, в момент наивысшего военного напряжения французской империи, контролировавшей почти всю Западную и Центральную Европу.

Военный бюджет Китая в 1812 году составил 51 миллион рублей серебром (25200275 лян серебром), плюс такая неопределяемая ныне сумма как 5608676 мешков риса. Даже без этих мешков данная сумма соответствует всем военным расходам Российской империи в том году, когда французы сожгли Москву.

Так что с цифрами у Китая всё было в порядке. Хуже было другое – эта огромная армия оставалась абсолютно средневековой. Благостный же застой XVIII века в следующем столетии превратился в кризис – в откровенную деградацию экономической системы и разложение всего государственного аппарата Цинской империи.

Не удивительно, что современник наполеоновских войн, русский подданный, американец ирландского происхождения Пётр Добель (Питер Дюбель), посетивший Китай по торгово-дипломатическим делам в 1818 году, оставил первое в России того времени и очень показательное описание армии Китая: «Ничего не может быть презреннее устройства китайской военной силы… Оружие китайской пехоты есть: длинные пики, ружья с фитилями, короткие сабли… Конница их также имеет сабли; но самое лучшее их оружие суть лук и стрелы, которыми, а также и топорами, они владеют с великим искусством…Ружья их никуда годные; их кладут на подставку неподвижно, и зажигают порох на полке фитилем; европейский солдат успеет десять раз выстрелить, пока китаец зарядит свое ружье и установит его…По собранным мною сведениям выходит, что в армии богдыхана числится более миллиона воинов. Это может быть и справедливо, но положительно могу уверить всех, что нигде и никогда не существовало войска, при такой многочисленности столь слабого и малоспособного защищать государство и столь совершенно несведущего в воинском искусстве».

Русский американо-ирландец оказался метким философом: «Странно, что народ, знавший употребление пороха задолго прежде европейцев, делает оный до сего времени самого дурного качества… При таком устройстве их армии, к чему служит ее многочисленность? Крайнее невежество китайцев в военном деле, глупое их презрение ко всем нововведениям по сей части, всё сие делает многочисленную их армию совершенно нестрашною для искусного и воинственного неприятеля, и только в тягость народу. Я уверен, что всякая европейская держава, если б только решилась вести войну с китайцами, могла бы весьма легко покорить страну сию; и я надеюсь ещё дожить до сей эпохи…»