Царь и снег против холеры
Сам Николай I явно очень боялся эпидемии. Когда пришли известия о появлении холеры в Москве, то находившееся в сотнях вёрст Царское Село, где проживал император с семьёй, тут же оцепили гвардейские части, установив самый плотный в России «карантин». Тогда же на несколько дней блокировали карантинами и Петербург – но это решение, вызвавшее ранее невиданные пробки из карет и телег на дорогах, быстро отменили.
Несмотря на личный страх, царь исполнил свой долг и демонстративно прибыл в Москву 12 октября 1830 г. Так совпало, что в тот день «старую столицу» засыпал первый снег – а тогда уже знали, что зимние холода тормозят развитие холерной эпидемии. Снег вкупе с обожествляемым монархом, по свидетельствам очевидцев, весьма благотворно подействовали на москвичей, снизив нараставший ужас перед болезнью.
Тем не менее, как и сегодня в интернете, люди тогда в газетах с тревогой читали публиковавшуюся статистику. К примеру, столичная газета «Северная пчела» давала таковую почти ежедневно: «30-го октября больных холерою во временных больницах и на своих квартирах состояло 1255; 30-го числа заболело 76, выздоровело 49, умерло 36… 31-го октября больных холерою заболело 71, выздоровело77, умерло 44…»
В целом «старой столице» повезло – эпидемия пришла в самом конце теплого сезона. В сочетании с противодействием властей это снизило возможные жертвы. По официальной статистике с сентября по декабрь 1830 г. из 305 тыс. москвичей заболело холерой 8299 человек (2,7 %), а умерло 4497 (около 1,5 %). Заметим, что для современной Москвы смертность в 1,5 % составит почти 200 тыс. трупов…
Среди карантинных мер тогда был введен запрет на торговлю рядом товаров – например, запрещалось продавать и есть колбасу, сырые овощи, любые фрукты. Официально запретили даже суп-окрошку. Скажем так, меры в тех условиях интуитивно разумные. По окончании эпидемии московские купцы дотошно скалькулировали, что запрет на торговлю фруктами обошелся им 158 865 руб. Бизнес тогда безуспешно просил власть о финансовых льготах – «оказать милосердие отсрочкой времени, определенного для протеста векселей…»
Зима остановила шествие холеры по средней полосе России. Однако было понятно, что очаги инфекции уже тлеют на дальних подступах к главному мегаполису страны – Петербургу. Неизбежное пришествие холеры в столицу империи ждали весной следующего 1831 г.
Но весна, открывшая волжско-балтийскую систему каналов (главные транспортные артерии России до эпохи железных дорог) в Петербурге прошла спокойно. Первого холерного больного здесь выявили только 26 июня 1831 г. Страдавшего от поноса носителя холерных вибрионов обнаружил «штаб-лекарь», полицейский врач Дмитрий Бланк на берегу Невы – сегодня это Синопская набережная – среди экипажа грузовой лодки, пришедшей в столицу из Вытегры. К тому времени больной уже 18 дней провёл в городе. Стало пугающе ясно, что по главному мегаполису Российской империи уже вовсю бродит эпидемия.
Административный восторг
Высшая власть была готова и принялась действовать стремительно. Уже через два дня введена особая система эпидемического управления – в каждый из 13 «частей»-районов Петербурга назначался особый «попечитель», которому подчинялись все врачи и полиция. Например, попечителем 1-й Адмиралтейской «части» был назначен Сергей Уваров, президент Академии наук, известный в нашей истории знаменитой идеологической триадой «Православие-Самодержавие-Народность».
Всех выявленных больных полагалось в обязательном порядке направлять в тщательно изолированные от населения больницы. У больниц Петербурга эпохи Николая I любопытная статистика. К началу 1831 г. их насчитывалось 54 на 6684 больничные койки. То есть, при постоянном населении города в 448 тыс. чел., на 10 тыс. петербуржцев приходилось 149 коек. Для сравнения, по статистике 2019 г. в столице РФ на то же количество жителей приходилось всего 55 больничных коек.
Объясняется этот, удивительный на первый взгляд, факт просто – Петербург два века назад был очень милитаризированным городом, там базировалась вся гвардия, только «нижние воинские чины» составляли более 10 % населения (это как если бы в Москве сейчас обитало более миллиона солдат!). И почти все больничные койки Петербурга эпохи Николая I приходятся именно на лазареты военного ведомства.
С началом холеры власти стали платить большие деньги всем, согласившимся работать с холерными больными. Доктору с дипломом полагалось 250 руб. в месяц, вполне генеральское жалование. Рядовой персонал холерных больниц получал 2 руб. в сутки, не считая пайка и ежедневной чарки водки – т. е. в разы больше средней зарплаты столичного мастерового в ту эпоху.
В июне 1831 г., с приходом холеры, в столице империи сложилась странная ситуация. Высшая власть была готова к эпидемии – насколько вообще в ту эпоху к ней можно было быть готовой. Госорганы действовали стремительно и решительно. Царь распорядился при необходимости отдавать под холерные лазареты все казённые здания. Когда в первые дни эпидемии выяснилось, что многие врачи боятся холеры и отказываются работать с больными, то глава МВД Арсений Закревский приказал подвергать таких уклонистов «военному суду в 24 часа».
Но в итоге именно эта гиперактивность властей привела Петербург за первую неделю эпидемии на грань бунта и хаоса. Повторим – высшая имперская власть распоряжалась разумно и правильно для той эпохи и того уровня знаний. Но низовая бюрократия, получив мощную накрутку с царского олимпа, закономерно и сходу впала в исполнительский раж. Обязательная отправка выявленных больных в изолированные лазареты проводилась и выглядела в глазах обывателя, как арест полицией. Приказ об изоляции выполнялся буквально – родные не могли ни передать что-либо увезенному полицией больному, ни вообще узнать о его судьбе. Тем временем, при слабости лечебных методов, из стен холерных лазаретов потянулись сотни гробов.
Обязательная изоляция жилых домов, где были найдены холерные больные, тоже выглядела скорее как полицейская операция. Резкие действия властей были малопонятны и никак не объяснялись обывателю. При этом административный восторг исполнительной бюрократии сталкивался с дремучим, малограмотным, всё ещё по средневековому суеверным народом. На фоне действительно пугающей эпидемии это не могло пройти тихо и гладко. В итоге всё и полыхнуло погромным взрывом – воистину бессмысленным и беспощадным бунтом напуганных до истерики обывателей.
«Запрещается предаваться гневу, страху, утомлению…»
Жандармское ведомство, госбезопасность той эпохи, описывало народные настроение в те дни так: «Распространилась общая молва, будто холеру везде производят люди злонамеренные, подкупленные поляками, французами и турками, кои отравляя колодцы и съестные припасы, производят смертность под видом холеры. От чего в народе усилилась недоверчивость к лечению медиков, кои самые, кажется, подают к сему повод беспрерывными своими спорами о прилипчивости и неприлипчивости холеры…»
Петербург к тому времени уже год ждал эпидемию, с лета 1830 г., когда она поползла по России. И это гнетущее ожидание рождало в народе самые фантастические слухи и сплетни. Помимо баек про отравителей, рассказывали, например, что полиция в целях издевательства над народом мобилизовала в качестве прислуги холерных больниц проституток…
При этом простой и малограмотный народ пугали даже обычные врачи. До эпидемии городские низы с ними сталкивались редко, к тому же медицинская корпорация Российской империи той эпохи отличалась тотальным преобладанием среди медиков «немцев». Пфеллер, Броссе, Сейделер, Герцог, Рихтер, Гааз, Левенталь, Опель, Гейман, Лодер, Корш, Рамих, Поль, Рихте, Янихен, Альбини, Зубов, Мухин, Высотский, Альфонский – это полный список фамилий российских медиков, членов Врачебного комитета, в 1830 г. руководившего в Москве борьбой с эпидемией холеры. Годом позднее в Петербурге ситуация отличалась не сильно.
Истерике обывателя способствовали и некоторые публичные приказы властей. «Запрещается предаваться гневу, страху, утомлению, унынию и безпокойству духа» – это цитата из официальной инструкции МВД по борьбе с эпидемией холеры. Писал эти строки сам глава МВД Арсений Закревский. Но у него за плечами было пять войн, включая 1812 г., через летящие ядра он перепрыгивал еще при Аустерлице. В войне с турками был дважды контужен, в том числе куском разорванной ядром лошади… Холеры, кстати, сам не боялся и будучи главой МВД лично два года объезжал все очаги эпидемий. Словом, человек с таким анамнезом вполне серьёзно мог запретить «предаваться страху и утомлению» и прочему «унынию и безпокойству духа».
