– А я вот совсем иначе представлял себе деятельность героя, когда пробовался на это “благородное” звание. Например, один случай мне всегда вспоминают соратники. Когда мне под меч попались две женщины. В яростной схватке с головорезами. В кровавой мясорубке я лишился контроля. Обе были убиты. Мной. Я их совсем слегка задел, но этого было достаточно. Меня выгородили, хоть и припоминают мне этот случай при каждой удобной возможности. Самое интересное, что знак никоим образом не отреагировал на это, хоть, по идее, должен был сильно наказать. Я понимаю. Ты – не герой, и никогда героем не был, и понятия не имеешь через что нужно проходить, будучи героем. Какие эмоциональные потрясения ты испытываешь, когда перед тобой совершают несправедливость, а ты вынужден стоять, и можешь принять меры только лишь после окончательного осуществления той несправедливости. Но когда тебе развязывают руки, хотя бы немного. Всё. Ты хочешь пуститься в круговорот недозволенного с десятикратным рвением. Откусить нос какому-то порожняку, выдавить глаз, чтоб видел половину, и ту, которую не заслуживает. Зайти в ближайшую тюрьму и вспомнить каждого, кто прикасался к невинным девам, убивал детей, обирал стариков. Зайти туда и сжечь их всех нахер!

Дирхари улыбнулся и решил не продолжать этот странный разговор. Ведь герой может просечь, что он головорез, как это удалось Гроннэ. Поэтому он просто замолк и внимательно глядел по сторонам, чтобы ненароком не наткнуться на того самого Гроннэ.

Они прошли узкую улочку, прошли дорогу, по которой гремели повозки и возвращались с работы горожане, обошли ряды высоких серых домов и завернули таким образом, чтобы не идти мимо таверны. Дирхари рванул ручку двери домика Штэллы, но она была заперта. Это насторожило его, и Намаштрэйт это почувствовал.

Дверь открылась, Штэлла увидела Дирхари и болезненно ускакала внутрь домика. Они вошли, Намаштрэйт внимательно осматривал помещение, сбросил с плеча мешок, вошёл глубже в уютный деревянный домик. Пахло по-прежнему пряно и ароматно, горела яркая настенная лампа и три свечи у кровати. Штэлла улеглась на живот, ожидая чего угодно, лишь бы не однообразия. Дирхари глянул на неё и подмигнул, полагая, что она сообразит.

– Ну, и где этот Гроннэ? – пробурчал Намаштрэйт.

– Дорогуша, а где Гроннэ? – обратился Дирхари к Штэлле.

– А… он скоро, – растерянно молвила она, увела взгляд, отстранилась. – Меня зовут Штэлла, – представилась она герою, сообразив как нужно себя вести в этой, пока неясной, игре.

– Я Намаштрэйт – герой Солнца. И где-то раньше я тебя уже видел, Штэлла.

– Часто бываю в “Храбрости Файенрута”. Может, там? – предположила она, и Намаштрэйт развел руками. Расслабился. – Не люблю готовить… – продолжила Штэлла, затушив одну свечу лёгким дуновением губ. – А ты присядь пока. Расскажи, где посеял свои золотые доспехи и бархатный фиолетовый плащ?

– Вообще-то плащ не из бархата… – сказал герой, присел и почувствовал внезапное жжение в спине, словно знак намекнул ему на подвох. Но это был не знак, а коварная рапира, которую всадила не менее коварная рука Дирхари. Штэлла вздрогнула, когда окровавленный конец оружия вылез из торса героя. “Сюк-к-ка-га-га!" – захлёбываясь в собственной слюне, крикнул Намаштрэйт, схватил руку Дирхари и заломил. Встал, прямо с рапирой в груди, набросился на головореза, споткнулся о собственную ногу, повалил соперника за собой на пол. Штэлла от страха прижалась к спинке кровати, не замечая боли в заднице.

– Помоги! – воскликнул Дирхари, когда пальцы героя подползли к его лицу, разрывая одежду. Штэлла не могла соображать здраво, и молча, вжавшись в спинку кровати, наблюдала за котовасией на полу.

Головорез, в попытках скинуть с себя бывалого героя, вцепился зубами ему в ухо, руками нанёс несколько бесполезных ударов в голову. Но герой добрался большим пальцем до лица и вдавил его в левый глаз. “А-а-а-а!” – завопил Дирхари и отпустил почти откушенное ухо. Рапира, торчащая из груди, прошлась по животу головореза, когда парочка тёрлась друг о друга. Дирхари, лишившись глаза, схватил зубами пальцы противника, сжал челюсть до предела, но откусить не смог. Другая рука героя ударила истекающего кровью в подбородок и развернула его, положив на живот. Умирающий Намаштрэйт попытался заломить руки, но Дирхари дёрнулся, и тот упал ему на спину, укусил её изо всех последних сил, а острие рапиры, что торчало прямо у него из солнечного сплетения, попало в зад врага. Дирхари рванулся с мощным криком, и рапира порвала ему дырку от жопы, а Намаштрэйт откусил хороший кусок плоти на спине вместе с куском кофты. И когда Дирхари наконец встал, герой вгрызся ему в ногу, вцепился в неё когтями и почувствовал, как из его спины выходит тонкое лезвие. Освободился, лишился металла у себя в груди, ощутил облегчение, пустил ногу, и Штэлла двумя руками вогнала рапиру ему прямо в темя, проткнув череп. Остриё вышло через глаз и водрузилось в гладкий деревянный паркет.

Штэлла пустила рукоять. Фамильная рапира прочно стояла в деревянном полу, как знамя победы. Голова героя плавно сползала вниз по лезвию, из глаза булькала кровь, разрастаясь в багровую лужицу. Его тело подёргивалось, короткими рывками сопротивляясь смерти. Но она была неизбежна.

Дирхари развернулся к Штэлле, зажав рукой пробитый глаз. Из зада у него текло крупными каплями. Он попытался сказать, но понял, что теряет сознание. Собрался, влупил себе затрещину, подошёл к свече.

– Быстро собирай все тряпки. Иначе я истеку кровью, – в приказном тоне молвил Дирхари, оторвал кусок простыни, скомкал и вставил в пустую глазницу. Штэлла в неконтролируемом мандраже принялась собирать вещи по дому, Дирхари схватил с прикроватного столика ложку и зафиксировал её над огнём лампы. Штэлла принялась перевязывать его зад, живот, спину, разодранную ногу, пачкаясь в крови, теряя рассудок, концентрируясь лишь на спасении таинственного незнакомца, забыв о сильной боли в заду, о работе, о убийстве героя Солнца, вообще обо всём на свете. И когда ложка раскалилась до красно-оранжевого цвета, Дирхари вытащил пропитанную кровью тряпку, укусил себя за предплечье и прижёг изо всех сил глазницу. Зашипело, зашкварчало, забулькало, замкнуло мозг невыносимой болью. Но он терпел, слегка постанывая, и дрожало всё его искалеченное тело. Бешенная тряска перешла к Штэлле, и она зарыдала, её охватила невыносимая паника, голос вырвался из горла и резко оборвался. Захрипел, запищал, и пропал, как весь здравый смысл, что она пыталась так тщательно собирать все свои двадцать с лишним лет. По-всякому с ней бывало, и даже опасные интриги не так били по нервам, хоть в приключениях на жопу она была сильна. Но это перешло все возможные границы, что было дозволено перейти. Дозволено не только лишь здравым смыслом, а дозволено моральными принципами, которые у неё хоть и были шаткие и изменчивые, но не до такой же степени, чтобы собственноручно замочить героя Солнца прямо у себя дома. Так она ещё никогда не забавлялась.

Штэлла смотрела на Дирхари как на героя, не решаясь заговорить. Нечто жуткое поселилось в её груди, и не могло больше уйти так просто. Как будто всё стёрлось, что было ранее. Больше уже никогда так не будет. И ей показалось, что раньше не так-то и плохо ей было. Точно не так, как сейчас.

5

Дирхари более-менее оклемался, оделся, остановил кровотечения, повязал чёрной повязкой незрячий глаз, затянул на талии пояс с золотым мечом и взгромоздил мешок с монетами.

– Теперь можно уходить, – заявил он, привязывая мешок к поясу, чтобы руки были свободны.

Шокированная ситуацией Штэлла попыталась ответить, но смогла издать только писк. Вместо слов она просто печально кивнула, лёжа на животе и нравственно страдая.

– Ничего. У нас гора денег. Перекантуемся в деревне, и когда наши задницы перестанут болеть, отправимся в путь. Наймём охрану.

– Но… – пропищала она, напряглась, скорчила странное лицо и выдавила:

– Откуда монеты?

– Неважно. Это монеты владыки. Просто скажи, что ты мне веришь, и мы уберёмся отсюда навсегда к псячьим хвостам, к жопам котов, к предсмертному визгу ускользающей мечты, куда угодно, подальше. Я готов плюнуть на всё задуманное прежде, стереть к херам собачьим все свои прошлые фантазии и начать заново, с начала, с тобой. Пусть крысы доедают Файенрут и загнивающее Королевство. Тем более, король умер, а значит, грядут не самые сытые перемены. Я хочу измениться, стать “другим собой”. Как верный друг и компаньон ты мне подходишь. А там и до любви недалеко. Согласна?