– Что это за зверства?! – возмущённо спросила Принцесса. – Немедленно отвяжи её! Освободи!

– Прости. Не могу, – заявила Саймара. – Смотри.

Шаарис проснулась, подняла голову, но разомкнуть глаза не смогла. Большие, налитые кровью, фингалы, как надутые подушечки, мешали показать её красивые фиолетовые глазки. Она открыла рот, из него потекла кровь. Саймара прошла глубже в комнатку, зажгла другую лампу, и свет показал несколько мёртвых женских тел, криво валяющихся на полу. Женщины были искусаны, изъедены, потроха торчали из животов, следы зубов и оторванные куски плоти блестели на свету, кровь растекалась повсюду бордовым вязким соком. Саймара стояла прямо в тёмно-красной луже, её крохотные босые ножки были погружены в неё, будто прилипли. А рядом лежала рука, скрученные пальцы, казалось, тянулись к ноге Саймары, и Принцесса подумала, что сейчас тела начнут вставать. Она испугалась.

– Зачем вы пришли? – прошептала Шаарис, пытаясь подняться с кровати. Измождённое болью тело не смогло, и она расслабилась, развалилась обратно на кровати, словно померла.

– Итак, Принцесса. Как ты могла догадаться, чтобы Шаарис могла лечить раны, ей нужно питаться. Только так, кровью. Это тоже довольно подробно описано в книге, – спокойно сказала Саймара, широко улыбаясь, утопая ногами в густой чёрной жиже. – И слюной на член не наплюёшь, нужно членом прямо в рот. А в случае с Берисфаром, то во влагалище и членом, и вообще всеми частями тела, которые у него повреждены. Надеюсь, что руки ноги молния не задела? Ни то, понимаешь, ей придётся несладко. Короче говоря, трахать должен твой королевич некромантку, и трахать так, чтобы из неё прямо лилось, струилось, вытекала бурлящими потоками естественная прозрачная жидкость, а ещё лучше, чтобы белая, именуемая также женским эякулянтом…

Принцесса закатила глаза, не выдержав такого количества безумия, рефлекторно отшагнула назад и споткнулась о выступ. Рухнула навзничь, ударилась головой о каменный бордюр и потеряла сознание.

1

Моча так сильно прижглась к коже на палящем Солнце, что образовала тёмно-коричневый загар. Кровь на ягодицах запеклась, рана не кровоточила. А вот нож в боку продолжал торчать. Никуда, падло, не делся. Сильно мешал соображать, давил, не позволял пошевелиться.

Всё-таки Гроннэ переборол боль, немота в боку никуда не отошла, но движения стали осуществимыми, и он встал. Поднялся, как алкаш с перепою, на одну ногу. От чёрного прямоугольника на его спине отразился луч Солнца и ударил в лицо пьяницы, вышедшего с дружками из трактира “Кто больше?”.

– Ого, пацаньва, гляди, что-то там блымает, – сказал мужик с кружкой пива в руке и ткнул кривым пальцем, сломанном в трактирной драке. Пацаньва присмотрелась.

– Да то какой-то голожопый говножуй. На кой он нам усрался? Подёмте лучше девок каких за ляхи вхватим, – ответил пьяный в доску высокий худощавый парень.

– Пошлите в “Три соска”? На Солнце как разморит сейчас, обрыгаюсь, – предложил третий член отряда.

– А монеты у тя есть на шлюх-то?

– У меня есть твоя жопа! А? Хэг-хэг-хэг!

– У меня есть монеты, – гордо заявил мужик с кружкой пива. – Сегодня я сосками угощаю. Но мою шлюху никто не лапает, а я ваших лапаю. Договорчик?

Пацаньва с радостью согласилась, и тройка выпивших воинов пошагала в сторону борделя “Три соска”.

Гроннэ выплюнул изо рта розовые трусики Шаарис, мокрые, в слюне, чуть-чуть в крови, самую малость в соке самой Шаарис. Осмотрелся, одежды своей не нашёл. Надел с трудом трусики, сидя задницей на горячем песке. “Лучше б уж в жопу отымели”, – подумал он. “А кто думает, что если в зад шпохнут, то не мужик, просто не получал ножичком в бок”, – добавил про себя.

– Эй! Три обсоска! – крикнул им Гроннэ, встав на одну ногу. Вокруг никого больше не было. Пацаньва резко обернулась к нему. Брови нахмурились, челюсти вытянулись, рты скривились.

– Это он нам-то сказал, голожопый?

– Нам, точно нам.

– Почему точно? Разве мы три обсоска?

– Тута больше никого нет. Предлагаю проучить засранца. Смотрите, он трусики где-то нашёл. Бабские.

– Эй, Кривой! – донеслось из трактира, высунулась здоровенная голова с большими ушами. – Кружку оставил!

Мужик с кружкой оглянулся, посмотрел на ушастую голову, ухмыльнулся, глянул на дружков, откинул кружку в сторону, подскочил к голове и за ухо вытащил толстяка из трактира. Тот упал, поднялась пыль, и трое начали пинать его ногами. Они веселились и радовались, будто одичавшие малые дети, пинающие беспомощную беременную кошку.

Гроннэ смотрел на это, приходя в сознание. Лоб жгло так сильно, что в сравнении нож в боку казался приросшей конечностью, просто непривычной. Гроннэ ещё не сообразил как действовать, но эта ситуация ему что-то напомнила.

Толстяк вдруг нашёл подходящий момент, вскочил и вцепился зубами в шею обидчика с кривым пальцем на руке. Тот заверещал, широко раскрывая рот. Толстяк повалил его наземь, терзая его глотку. Кровь смачно брызгала по сторонам, и ни удары ногами, ни попытки оторвать от бедолаги впившиеся в горло клыки, не спасали его от одурманенного жаждой смерти трактирщика.

Гроннэ вспомнил эту ситуацию, непроизвольно бросил взгляд на спиральную дорогу к воротам Файенрута, в надежде узреть там себя рядом с Шаарис, едущих на телеге с камнями. Но не узрел. Значит, просто совпадение.

– А ну пустили его! – хрипло, как простуженный дед с прокуренными лёгкими, воскликнул Гроннэ.

– Иди в сраку, говножуй! – крикнул один из дебоширов, продолжая пинать трактирщика, что, казалось, уже во всю жрёт дрожащего от рефлексов полутрупа.

Гроннэ осознал, что его организм находится в критическом состоянии, он задумался, что в его смерти будут виновны все те, которые кричали на площади: “Смерть, смерть, смерть!" Представил, как жёлтые молнии уничтожают Файенрут, выжигая черепа. Ему даже понравилось это. Он выдернул из своего бока нож и метнул его в глаз мужика, что пинал трактирщика.

– А-а-а! – завопил мужик, схватив рукоятку ножа. Выдернул, побежала кровища, забулькала противно, метнулась во все стороны. У Гроннэ из правого бока также побежала кровища.

Одноглазый упал, пытаясь удержать ладонью поток крови, сочащейся сквозь пальцы. Другого доедал обезумевший трактирщик, раскусывая жилы, вырывая зубами трахею и куски горячей плоти. Третий, что остался невредим, кинулся к Гроннэ, бодрым движением оголил лезвие меча, сделал напыщенное лицо. Подбежал ближе, замахнулся, и Гроннэ швырнул песок ему в глаза. Одной секунды хватило, чтобы у Гроннэ в руках оказался окровавленный меч, а у нападающего перекошенное рыло, перерезанное горло и раскрытый рот, пускающий прозрачно-красные слюни.

Гроннэ рухнул на труп, принялся рвать на нём кофту, перевязывать свой кровоточащий бок, наблюдая, как сходит с ума трактирщик, грызущий мертвеца.

Негерой раздел убитого, с трудом натянул его тугие чёрные штаны, плотную серую кофту, чтобы скрыть рану, и прочные сапоги на невысоком каблуке. Меч вложил в ножны, побрёл к трактирщику, пошатываясь от истощения и от зверски палящего Солнца.

– Хватит уже, – сказал Гроннэ трактирщику, оттягивая его за плечи от остатков искромсанного горла.

– Вот гады, значить… – брякнул трактирщик. – Вот, значить, ушлёпки проклятые! Вечно кружок из-за них не хватает. А где мне брать их? Только, значить, себе в убыток.

– Нет больше ушлёпков. Мы их прикончили. Давай пойдём внутрь. Выглядишь ты не очень, а я вообще никуда не гожусь.

Трактирщик будто очнулся, встал, кося ногами, шатаясь, словно опьянённый убийством, потряс круглой головой по сторонам, смахнул рукой кровавые сгустки со рта и потопал в трактир.

Внутри было почти пусто. Две страшноватые тётки сидели в углу и хлебали какую-то жижу, напоминающую кашу, ибо кусать было нечем, зубы почти закончились. Бородатый дед сидел за баром и попивал своё вонючее пойло, хаотично качая головой в разные стороны. Пойло было не такое уж и вонючее, но Гроннэ только подумал о выпивке, сразу стало всё для него вонючим. Хотя самым вонючим в трактире был сам Гроннэ.