– Угомонись! – в приказном тоне разразился Берисфар. – Я буду говорить!

Он подошёл на шаг к головорезам, оттолкнув сумку на своём пути.

– Значит так, “не новички”, отпустите девушку и можете идти дальше.

– Согласен! – гласно одобрил Рубилони.

– А я вот не согласен! – заявил Намаштрэйт. – Но кто меня будет спрашивать, правда? Здесь же теперь Берисфар всем заправляет, его королевичье величество.

– И что ты предлагаешь? Вести всю эту ватагу туда, чтобы убедиться в бумагах? Они чистые, пускай девушку отдадут…

– Ничего вам никто не отдаст! – заявил мечник со шрамами. – Мы хотели по-хорошему. Но, вижу, вы какие-то не доходящие. Золото нам никогда не помешает, херои, – он плюнул под ноги Берисфару. – Тем более нам терять нечего. Даже если нас останется двое, а другие полягут, то что? На двоих делить приятнее! Согласись, братва?! – смеясь, развел он руками и повернулся к другим головорезам. Они дружно загыгыкали, завыли, поддержали. – Так что, “херои”, давайте проверим вашу смелость на прочность?

Мечник схватил девушку и с обезумевшей улыбкой засунул весь кулак ей в рот. Она раскрыла глаза, по кулаку потекли слюни.

– Смотрите, херои! – крикнул он, и его соратники радостно засмеялись. Герои молча наблюдали. – Видите какой ротик-то рабочий?

Он резким движением свободной руки сорвал с неё юбку, а под ней не было трусиков. Засунул руку прямо ей в нежное место, всю кисть, и его лицо воспылало неестественным маниакальным азартом. По сравнению с ним девушка была такая миниатюрная и беспомощная. Она кряхтела, дрыгала ногами, а руки головореза входили всё глубже, и казалось, что он засунет их прямо по локоть, наденет её, как варежки.

– Немедленно прекрати это… – не сумел подобрать слово Рубилони и подумал на мгновение о том, чтобы рассечь поганцу голову ударом меча. – Злодеяние! – пришло ему на ум.

Шмяк! Дарвен с неистовым криком проткнул глаз насильника, оттолкнув Берисфара назад. Рубилони не растерялся и засадил меч в другой глаз. Они одновременно выдернули клинки из мертвеца, кровь бурлящим потоком пошла из глазных дыр. Лидер отряда плавно потащил за собой страдающую девушку, стёкая на землю, как жидкая марионетка, которой оборвали нитки. Все стояли в панике, выпучив глаза. Обомлели.

Головорезы потянулись к оружию, Намаштрэйт прыгнул на стену, оттолкнулся от неё и, приземляясь, всадил меч в голову здоровяка с секирой, пнул его ногой. Оставил меч в голове, вынул кинжал из специального отделения брони. “А-а-а-а, сук-ка-а-а!" – закричал он во всё горло, махая кинжалом. Тело с мечом в голове неспешно скручивалось в дёргающуюся позу сонного пьяницы. Раб в лохмотьях испарился, будто его и не было, вслед за ним испарились и трое воров.

Другой здоровяк молниеносно достал из-за спины секиру. Штэрцгвайц метнулся к нему, как бешеный кузнечек, подсёк ноги мечом и изящно перерезал горло острым ребром щита.

Двое оставшихся воинов вырвали мечи из ножен, закрутили ими, принялись отходить назад. Рубилони кинулся освобождать девушку от мёртвой хватки безумного насильника с булькающими кровью глазницами.

Намаштрэйт швырнул щит в вихрь мечей, остановив его на мгновение. Метнул кинжал, и это мгновение стало последним для воина, получившего остриём в шею.

Штэрцгвайц отбросил свой щит в сторону, взял рукоять оружия в обе руки, завертелся, словно исполняя танец смерти, пустился плясом в смерчь мечей головореза, отбил их с искрой. Отбил ещё раз, остановив мясорубку, шваркнул несколько раз, как художник кистью, и головорез с открытым ртом уронил на землю обе руки с мечами. Рассмотрел культяпки, раскрывая рот всё шире и шире. Картину закончил Берисфар, всадив лезвие ему в пасть. Острие прошло насквозь, прошив стенку черепа. Затем он резко выдернул, нахмурился, отвернулся. Последний убийца рухнул лицом в пыль, не закрывая глаз.

4

Герои молча собрали оружия и щиты, протёрли их от крови, зажгли погасшие наплечные лампы. На их лицах расплывались улыбки. Рубилони успокаивал трясущуюся от страха девушку, снял плащ и закутал её. Она прижалась к нему, чувствуя себя в безопасности.

– Что это было Дарвен? – спросил Берисфар.

– Это из-за волнений, – спокойно ответил он. Но было заметно, что ему очень плохо и беспокойно. – Теперь мне гораздо легче. Это было просто необходимо. Некая разрядка перед бурей. – Он опустил голову, скривился. – Да в сраку разрядку! Я просто хотел проткнуть гаду глаз!

– Да, друзья! – подбодрил Намаштрэйт, словно собирая героев в кучу. – Давайте порадуемся этой славной стычке! Гады наказаны, дева спасена! Не усложняй ситуацию, Берисфар. Это был отличный повод отвлечься и собрать силы в кулак.

– А я и не усложняю. Они дали повод, мы отреагировали. Упустив, хочу заметить, воров и раба.

– Усложняешь, – заявил Намаштрэйт. – А не нужно. Отряд разбит, а раб сам решил сбежать. Лично я вижу только хорошее в этой ситуации. Всяко лучше, чем смотреть на то, как этот грязный разбойник насилует девушку прямо у нас на глазах.

– Я отведу её в город, – сказал Рубилони. Нежно прижал к себе спасённую красавицу, истекающую слезами, смешанными с соплями. Её сильно трясло, как от холода.

– Иди, – разрешил Берисфар. – И скорее возвращайся.

Рубилони кивнул и повёл девушку обратно к воротам.

– Пойдёмте дальше. Взбодрились хорошо, друзья. А ты, Намаштэ, смотрю, соскучился по битве.

– Ещё как! Не по крови соскучился, ты не подумай. Соскучился по справедливости. Когда наказываешь поганцев за злодеяние, внутри там всё пылает, горит, свербит, будто намекает, что долг выполнен. Правда?

– Правда, – согласился Берисфар. – А ты, Штэрцгвайц, как всегда показал свои виртуозные навыки. Горжусь тобой, дружище!

Штэрцгвайц посмотрел на него и улыбнулся, кивнул и снова поник взглядом вдаль.

Некоторое время они шли молча, разгоняя мрак, будто ходячие фонари в золотой оправе. Подошли к плотному скоплению деревьев, небосвод уже затянулся тёмно-синей шторой. Рубилони догнал их, бряцая пластинами доспеха, запыхался, и они сделали небольшой привал.

Из-за деревьев за героями наблюдало мохнатое нечто, тихо сопя и рыча, имитируя безобидных детей леса. Большие звёзды и сочная круглая Луна возбуждали хищные инстинкты, а мясо внутри золотых коробок волновало органы, отвечающие за аппетит и слюновыделительные процессы. Эти процессы прямо текли из зубастой пасти, капали на лапы, скатывались по вытянутой морде, по щекам, по каменной мускулатуре, доходя аж до лезвиеобразных когтей. Но нечто ждало момент, нечто наслаждалось ожиданием, нечто чувствовало себя хитрым умным охотником, и кровь в жилах билась от нетерпения, и страшный блеск красных глаз таился в засаде ночного тумана.

Герои были на взводе, когда вошли в гущу деревьев. Пройдя по тропинке, они сразу заметили свет. Это горела лампа в маленьком лесном домике, усеянном острейшим частоколом. Домик можно было наблюдать прямо со стены Королевства сквозь деревья. Он был под дневным присмотром, защищавшим его от посягательств разного рода существ и разбойников.

– Я начинаю волноваться, – тихо обратился Дарвен к Берисфару. Остальные герои, все, кроме Штэрцгвайца, говорили на отстранённые темы. – Понимаешь, мне ещё не понятно, все ли приказы короля нужно выполнять, все ли пункты кодекса следует соблюдать, все ли советы других более опытных героев нужно слушать? Я понимаю, что знак на спине не даст мне совершить некоторых вещей. Но другое, что знак не запрещает, разве подлежит немедленному исполнению? Если я не хочу чего-то делать… А я не хочу! Не хочу, не хочу, понимаешь меня, не хочу я этого делать! – он зарыдал.

Чудище из-за дерева пыталось понять почему мясо плачет, оно понимало, что мясо не хочет умирать, что оно тоже хочет дышать и плакать, и говорить с себе подобными. Но инстинкты играли с чудищем в страшную игру. “Убей и съешь!” – требовали инстинкты. “Есть и другая пища, более примитивная, которая не плачет!” – пытался объяснить разум.

– Успокойся, Дарвен! – прикрикнул на него Берисфар. – Так нужно. Что же мы за герои такие, если боимся? Да это самое страшное, да это на первый взгляд выглядит абсурдно. Но решение принято, ты лично подписался участвовать. Другие, вот, не ноют. И ты давай соберись! Оправдай золото доспеха! Иначе ты кто? Обоссанный лебедь!