Время продолжало свой неумолимый бег, но Игорь понятия не имел, сколько его прошло. Дни? Недели? Месяцы? В камере не было окон, не было часов или чего‑либо, что позволило бы ему понять, как долго он здесь находится. Впрочем, поначалу он и не задавался таким вопросом, его больше мучила мысль о том, жив ли Андрей и где он сейчас, но затем, довольно быстро Игорь сосредоточился на себе и, осознав собственное бессилие, впал в апатию.

Несмотря на плохое психологическое состояние, физическое – постепенно улучшалось. Регулярные медосмотры подтверждали это, и охрана во время них или разноса еды вела себя всё настороженнее. Ни на какие вопросы ни они, ни осматривавшие парня врачи не отвечали, каждый раз ограничиваясь лишь резкой, громкой командой на непонятном Игорю языке, которую он интуитивно понимал, как «заткнись». Наверное, они опасались агрессии с его стороны, но Игорь не обращал на это внимания и тем более не чувствовал в себе ни сил, ни мотивации для агрессии.

А затем наступил день, когда Игоря впервые вывели из камеры. В сопровождении врача и двоих охранников, вооружённых автоматическими карабинами, Игоря, закованного в наручники, повели куда‑то по ярко освещённым коридорам. Как дальше выяснилось – на подробный медосмотр. У него взяли, как ему казалось, все возможные анализы, подвергли всем возможным проверкам и процедурам, включая такие, которые требовали невиданных Игорем ранее медицинских аппаратов и приспособлений. В процессе парень натерпелся и боли, и страха, но ни одного ответа, кроме жёстких, угрожающих команд, так и не получил. Отчасти проблема заключалась и в том, что никто из персонала и охраны, похоже, не разговаривали по‑русски, что заставляло Игоря раз за разом спрашивать себя, где же он находится.

Мало помалу за телом начала подтягиваться и психика. Апатия, вызванная бессилием повлиять на собственную судьбу, никуда не делась, но немного разбавилась желанием узнать хоть что‑нибудь. Игорю по‑прежнему было страшно, но этот же страх подталкивал его попытаться предпринять хоть что‑нибудь, чтобы понять, где он и что с ним собираются делать.

Вскоре после медосмотра Игорь придумал считать дни по разносу еды. Где бы он ни находился, кормили здесь отлично и трижды в день, будто намеренно откармливая. Интересно, так кормят всех или к нему особое отношение? Ответа на этот вопрос пока тоже не было.

С тех пор, как он начал считать дни, прошло почти две недели, и за это время медицинские тесты проводились ещё раз. Чувствовать себя подопытным кроликом было унизительно и неприятно, но Игоря никто не спрашивал о его желаниях, поэтому он вынужден был молча сносить это. Возможно, будь у него больше решимости, он бы покончил с собой, банально разбив голову о стену, но для этого требовались воля и характер, а Игорь ни тем, ни другим в нужной мере не обладал. Всё это время он шёл за братом, который был для него своеобразным маяком, а Андрею хватало качеств на них двоих, но сейчас брата рядом не было… и вряд ли им суждено ещё встретиться.

Когда Игоря вывели из камеры в третий раз, от мысли, что его снова будут колоть иглами и творить прочие малоприятные вещи, парня охватила дрожь, и он никак не мог её унять. Однако на этот раз его повели в другую сторону, что, впрочем, не успокоило, а заставило ещё больше нервничать.

Его привели в кабинет, такой же идеально вылизанный, как и все остальные помещения, в которых Игорю довелось побывать на этом объекте. На площади примерно в сорок квадратов разместился большой медицинский стол, больше похожий на операционный, но застеленный чем‑то мягким, наподобие тонкого матраса, письменный стол с офисным креслом, и пара шкафов у дальней стены: в одном сквозь стекло угадывались книги и папки, в другом – медикаменты. Рядом со шкафами стояло нечто большое и блестящее, вероятно, холодильник, а в углу рядом с ним – обычная кушетка, наполовину прикрытая ширмой. Игоря подтолкнули к медицинскому столу, и взглянув на него внимательнее, парень ощутил прилив липкого, мерзкого страха.

– Ложись, – с очень сильным акцентом, но по‑русски сказал сопровождавший его врач.

Стол был оборудован ремнями и прочими приспособлениями для фиксации тела. Именно этот факт привёл Игоря в ужас.

– Что вы собрались со мной делать?! – попытался протестовать он, но четыре сильные руки немедленно скрутили его и подтащили к столу.

Игорь попытался вырваться, но куда там – его руки, и так скованные наручниками, были словно в тисках, к тому же одну из них выворачивали с особым упорством, причиняя парню сильную боль, которая в итоге и парализовала его волю окончательно. Когда руку отпустили и боль в плече ушла, его ноги, правая рука и туловище уже были надёжно зафиксированы на столе. Наручники сняли, а через десяток секунд левую руку тоже плотно стянул кожаный ремень, и Игорь оказался полностью обездвижен, лёжа лицом вниз и не имея возможности нормально обозревать пространство вокруг себя.

Сказать, что его охватила паника это ничего не сказать. От неопределённости и ощущения абсолютной беспомощности у Игоря невольно потекли слёзы. Один из конвоиров презрительным тоном бросил какую‑то фразу и все трое ушли, оставив Игоря наедине с разъедающими разум мыслями.

Слёзы всё текли и текли, а он ничего не мог поделать. Ни с ними, ни с собой. Нет ничего, вообще ничего хуже, чем вместе со свободой потерять даже право решать жить тебе или умереть.

«Андрей любит говорить, что у человека всегда есть выбор… где же тогда этот выбор сейчас? Что я могу выбрать?», – в отчаянии подумал Игорь.

Да, действительно, выбора у него теперь не было, но он был до этого. Впрочем, пока он остаётся в живых выбор может появиться вновь.

Послышался звук открывающейся двери, затем лёгкий хлопок, когда её закрывали. Игорь выкрутил шею, пытаясь заглянуть назад, но ничего не увидел. Кто‑то подошёл к столу и положил на него нечто увесистое. От этого звука Игорь содрогнулся и внутри всё похолодело, а из глаз потекла новая порция слёз. Воображение нарисовало ужасный, кровавый эксперимент и от страха парень чуть не потерял сознание.

Наконец, человек подошёл к самому Игорю и остановился рядом. Парень снова вывернул шею и увидел белый докторский халат. Подняв затуманенный слезами взгляд выше он остановил его на измождённом лице, покрытом недельной щетиной: плавные черты, прямой нос, серые, усталые глаза. Мужчина смотрел на него странным взглядом, но Игорю трудно было охарактеризовать его. В нём проглядывали и жалость, и безразличие одновременно, а кроме них – скука от рутинной работы и вместе с тем какой‑то несоответствующий ей интерес. Короче говоря, однозначно описать этот взгляд точно было нельзя.

Несколько секунд они молча глядели друг на друга, затем человек в халате заговорил по‑русски, хоть и с заметным акцентом.

– Слёзы… Редко встречается.

Игорь ничего не сказал, пытаясь проглотить ком, застрявший в горле, хотя неожиданно вполне сносная русская речь и удивила его.

– Я доктор Максим Волков. Можешь обращаться просто по имени, – представился он. – А как зовут тебя?

Справившись, наконец, с накатившими эмоциями и возобладав над собой, Игорь смог заговорить, только вместо ответов сам начал задавать вопросы.

– Зачем эти ремни? Что со мной будет? Что вы хотите со мной сделать?!

– Ничего. Просто я не люблю посторонних во время работы, и эти ремни нужны, чтобы обезопасить меня, – спокойно рассказал Макс.

Могло бы показаться странным, как он угадал мысли Игоря, но Максим Волков часто встречался с подобной реакцией, да и не было в ней ничего странного – любой человек начнёт переживать, будучи в беспомощном состоянии. Тем более в медицинском учреждении.

– Так как тебя зовут? – повторил свой вопрос Волков.

Игорь отвернулся и пробурчал:

– Иванов. Иван Иваныч.

Взгляд Волкова слегка изменился. Теперь он смотрел на Игоря немного грустно, даже с тоской.

– Понимаю, что ты злишься. Это нормально в твоей ситуации, но ты злишься не на тех людей. Я тебе не враг…