– Негусто.

– Я же говорил.

– Когда ты сможешь узнать что‑то ещё?

– Я не знаю. Как выясню – дам знать…

– Нет, меня это не устраивает, – Аня покачала головой. – Через неделю я приду к вам в гости. Приду днем, в твой выходной – ты сообщишь мне, когда он у тебя будет. Поговорим, когда ты пойдешь меня провожать. К этой дате ты должен разработать план действий, ясно?

Саша очень глубоко вздохнул.

– Ладно.

– Слышишь, Ткаченко, ты мне не одолжение делаешь, понял? Что ещё за «ладно»?

– Хорошо. Я все понял, – раздражённо исправился он.

– Молодец. Хороший мальчик.

– Если у тебя всё, то пошли, а то Таня подумает, что у нас интрижка. Она и так недоумевает, зачем я пошёл к тебе.

Аня никак не отреагировала, но про себя невольно хмыкнула. Несмотря на то, что они уже почти три года вместе, Ткаченко плохо знал свою жену, иначе был бы в курсе, что Таня без особых колебаний и мук совести поделилась бы с ней чем угодно, а мужем и подавно, потому что такое предложение от неё уже поступало. Вот только Ане оно не очень понравилось – у неё были совсем другие взгляды на отношения в целом и на секс в частности.

– И ещё одно – с этого момента постарайся приходить к нам так, чтобы меня не было дома. Не хочу лишний раз тебя видеть, – не глядя на Аню, сказал Ткаченко.

– Это моё личное дело к кому и когда приходить, – резко ответила она.

Даже здесь он проиграл. Ну и ничтожество.

Они молча вышли из своего укрытия и забрали Сашину одежду. Так же молча они вернулись к дому Ани и расстались, не прощаясь. Войдя в свою комнату, Аня достала из кармана диктофон и внимательно на него посмотрела. Затем перевела взгляд на две книги, лежавшие на столике у кровати – какое удачное совпадение, что не так давно она открыла для себя жанр шпионского детектива.

Когда злой и раздраженный Ткаченко вернулся домой, Таня смотрела на него прищурившись и с легкой улыбкой, но не задала ни одного вопроса. Лишь подошла, обняла и прислонилась к груди. Нет, Анькой от него если и пахло, то очень слабо. Вряд ли между ними что‑то было.

Несмотря на то что «Убежище» находилось в долине, окружённой со всех сторон скалами, ветер всё равно надрывно завывал на улице, постоянно напоминая о себе. Усилившийся мороз снова зверствовал, издеваясь над людьми и природой. Шутка ли – тридцать градусов! Старые ободранные стены казармы, долгое время не имевшей надлежащего ухода, кое‑как удерживали остатки тепла внутри, хоть и казалось, что с каждым днём их силы ослабевают. С холодом боролись две древние как мир «буржуйки»: их топили круглосуточно, и они, накаляясь докрасна, отдавали все силы в виде животворного тепла, отогревая людей внутри помещения, но все равно холод в нем стоял собачий.

В казарме был не весь отряд – часть заступила в наряды. Андрей сидел неподалёку от одной из печек, там, куда доставало её тепло, и не спеша разбирал свой АК. Рядом, укутавшись в старое, порванное и колючее одеяло, на стуле расположился Игорь, игравший с Корнеевым в шахматы. В кои‑то веки Леша нашел себе достойного противника, поэтому в свободное время они частенько играли.

В этот раз игра шла почти на равных. Закаленный в «боях» с Акимом, Игорь действительно частенько удивлял Лешу своей хитростью, но в общем счете партий преимуществом, хоть и незначительным, все равно владел Корнеев.

Андрей не обращал внимания на их игру. Он вообще в последнее время мало на что обращал внимание. Последнее задание привело к каким‑то необратимым последствиям в его психике, с которыми самому ему было не справиться. В целом всем, кто побывал в экспериментальной лаборатории, в психологическом плане сильно досталось, но Воробьев, в силу крепчайшей психики, сумел преодолеть проблему, а Корнеев видел в своей жизни вещи и пострашнее. Что же до остальных – им действительно пришлось туго. Все они на некоторое время замкнулись в себе, но к счастью, постепенно отходили от потрясения. Но никто, кроме Кати, не стал прежним. Вурц больше не был таким веселым и беззаботным, как прежде, Шелковский, всегда любивший поговорить, стал молчуном. Не таким конечно, как Воробьев, но все равно это был уже не тот Саша, которого все знали.

Что же до Андрея… Гибель Чеканкина была ударом, но в этом не было его вины – позже он это понял. Он переживал потерю товарища, как и все в отряде, но реальным испытанием стала именно лаборатория. Андрей пытался найти ответы, понять мотивы, как‑то выстроить логическую цепочку, оправдать подобное… и не находил ни одного аргумента «за». Из‑за этого его сердце ещё больше чернело и ожесточалось.

Все, что он увидел в той лаборатории, напомнило ему, что, возможно, в подобном месте кто‑то создал вирус, жестоко уничтоживший огромное количество людей. С новой силой в парне закипела ненависть к тем, кто это сделал, ещё больше ему захотелось докопаться до правды и ещё сильнее он укрепился в своём решении во что бы то ни стало найти ответы. Пока что единственным, кто обещал ему дать их хоть в какой‑то форме, был Миллер.

Андрей игнорировал здравое замечание Гронина, что Миллер является заинтересованной стороной и его версия может не выдержать никакой критики. Он не отдавал себе отчет, что потихоньку сходит с ума, зацикливаясь на своей идее мстить, а замкнутость, в которой он пребывал в последнее время, привела к тому, что никто не мог помочь ему освободиться от этих мыслей.

Многие видели странное состояние Андрея, но очень немногие понимали истинные причины, которые к нему привели. И, как ни удивительно, но одна только Руми пыталась что‑то сделать, хоть и неумело. Она просто пыталась быть рядом с Андреем: если он чистил оружие – она приходила и делала это вместе с ним, если шел тренироваться – присоединялась, если сидел в задумчивости – она находила себе место неподалеку и тихо ждала. Но при этом она всегда молчала.

Окружающие замечали это, но она, как правило, не реагировала на их вопросы, лишь смущалась и уходила, когда кто‑то позволял себе особо едкий подкол. Или отвечала ядовитой грубостью.

Андрей замечал это, но не обращал внимания. Ему не было дела до Руми. Она была одиночкой и ни с кем не спешила завязывать контакт, но раз уж ей хочется составлять ему компанию – он был не против. Однако какую цель она преследует на самом деле – помочь ему, или что‑то иное? Понимала ли она вообще, что с ним происходит? Возможно, она интуитивно чувствовала его состояние, потому что нечто подобное происходило и с ней.

Окончательную точку в расшатывании Андрея поставил сам Гронин. Он изначально слабо поддерживал идею найти виновников эпидемии, а теперь и вовсе запрещал поднимать эту тему. Во многом потому, что с небольшого «клуба желающих выжить» маленькая банда превратилась в неплохо подготовленную, способную выжить даже самостоятельно организацию с прозрачными порядками и принципами, понятными всем, и она продолжала свой рост. Организация стала его детищем. С каждым днём она всё больше становилась похожей на нормальное общество, маленькое государство, желающее мирно существовать. И это нравилось Гронину. Он многое разрушил за свою жизнь, теперь же ему хотелось созидать.

Даже теперь, когда у него у самого появились серьезные сомнения на счет эпидемии и её природы, Гронин не желал влезать в это глубже, инстинктивно понимая, что это может стать путем в один конец. Если их сумасшедшая догадка может быть правдой – им просто нельзя показывать кому‑либо, что она у них есть. Если всё, что произошло, действительно было спланировано и реализовано, то настоящие виновники сейчас определенно должны находиться на самой верхушке пищевой цепочки, обладая всем, что им только может понадобиться, и дразнить их – глупая и смертельно опасная затея.

Что же до Андрея, то Павел надеялся, что парень проведет зиму в спокойствии, познакомится с какой‑нибудь барышней, влюбится, и бросит свою затею. Но последний разговор, который состоялся у них совсем недавно, показал, что вместо этого у Андрея в запасе была ещё одна идея, не менее безумная, чем расследование причин эпидемии – поиски отца. Да и мог ли вообще этот парень расслабиться и смотреть в сторону девчонок, если все свободное время он со своим отрядом гонял по полосе препятствий, иногда по пояс в снегу, либо упражнялся в стрельбе или тактике. То, что он продолжал развивать в себе командирские и бойцовские качества, доказывало, что он прекрасно понимает, как ему придется достигать своих целей, а это в свою очередь показывало, что он не просто фанатичен или одержим – он действительно готов полностью выложиться для их достижения. Павел не знал этого, но главной причиной такой одержимости Андрея было то, что эти цели являлись единственным, что заставляло его жить и развивать себя.